— Самая красивая девушка, которую я когда-либо видел, — раздался за спиной тихий голос.

Невольно Э’эрлинг всмотрелся в лицо их тюремщицы, пытаясь разглядеть в нем ту самую красоту, о которой говорил друг.

Ну да, наверное. Возможно, что-то в ней и есть. Особенно когда она лежит вот так — на левом боку, сунув руку под голову и прикрывая ладонью безобразный шрам, отчего его почти не видно.

Э’эрлинг вернулся на подстилку и попытался уснуть, но мысли о ключе не давали покоя. Спустя какое-то время ему захотелось по нужде, и он выскользнул из палатки под дождь и направился к давно облюбованному дереву.

— А чего это еда ситхлифы свободно разгуливает по лагерю? — донесся до него грубый голос, приглушенный грохотом ливня.

Еда? Разгуливает по лагерю?

Он не сразу понял, что говорят о нем, но затем другой голос ответил:

— Госпожа наверняка наложила на него заклятье подчинения. Далеко не сунется.

Волосы намокли и облепили голову, одежда отяжелела, ручейки воды струились по лицу, срываясь с кончика носа.

Затылок прожигали чужие взгляды.

Э’эрлинг забыл, зачем покинул палатку, зачем вышел из тепла на холод, из приятной сухости в промозглую мокроту.

Все внутри сжалось тугим узлом от ужаса.

Еда. Они назвали его едой.

Получается, слухи о ситхлифах правдивы? Эти женщины действительно питаются человеческим и эльфийским мясом? Три тысячи триста вторая поймала их, чтобы сожрать?

Глава 13. Пленник

Глава 13. Пленник

Так и есть. Все сходится. За двое суток ситхлифа ни разу не притронулась к содержимому мешка, что принес повар, не разделила с пленниками ни завтрак, ни обед, ни ужин.

И этот ее вопрос: «Что едят люди и эльфы?»

У нее были иные предпочтения, страшные и зловещие пристрастия.

Э’эрлинга затошнило. Все еще чувствуя на себе пристальные взгляды стражников, он рванул к шатру, чтобы разбудить друга и вместе подумать, как выпутаться из этой кошмарной ситуации. Становиться чужим обедом он не желал.

Уже у самого входа в палатку Э’эрлинга посетила жуткая мысль: их спутник О’овул мертв. Чудовище из Цитадели сожрало его, а их оставило про запас, пока снова не проголодается. Надо бежать. Немедленно. Этой же ночью. Пока эльфоедка не проснулась.

Распахнув полог, он на цыпочках, так, чтобы ни одна доска не скрипнула под его ногой, подобрался к А’алмару и принялся трясти его за плечо.

— Что? Что случилось? — встрепенулся друг.

Э’эрлинг зажал ему рот ладонью, чтобы не шумел.

— Мы должны бежать, — зашипел он, глядя в заспанные глаза напротив. — Я сейчас узнал, что эта женщина съела О’овула и собирается позавтракать нами.

Едкая желчь подступила к горлу. Новый приступ был сильнее предыдущего, и Э’эрлинг глубоко вздохнул, пытаясь справиться с тошнотой. Паника уже сжимала его горло липкими холодными пальцами. Фантазия стала реальностью. Он искренне поверил в то, что их приятеля, попавшего в плен вместе с ними, зажарили и подали на стол чудовищу, как дикого кабана.

— Что за бред ты несешь? — А’алмар убрал его ладонь от своего рта и с нежностью посмотрел в сторону спящей ситхлифы.

— Воины снаружи называли нас ее едой.

Женщина завозилась под пледом, и сердце Э’эрлинга екнуло. Просыпается? Они разбудили ее своим тихим спором? Он вспомнил, как ситхлифа заставила его прижать нож к собственному горлу. Тогда на несколько минут он стал совершенно беспомощным, не мог даже пошевелиться без ее разрешения, она управляла его телом, его руками. Противостоять такой магии нельзя. Надо бежать, пока чудовище спит. Прямо сейчас. Утром может быть поздно.

— Наверное, они говорили образно, — предположил А’алмар, с комфортом устраиваясь на шкурах и даже не думая никуда срываться на ночь глядя. — Еда в смысле… — Его глаза как-то странно заблестели и подернулись поволокой. На лице возникло мечтательное выражение. — Знаешь, бывает, мужчина говорит, что хочет съесть женщину, но имеет в виду нечто иное.

— Нечто иное? Что?

С каждой секундой в животе Э’эрлинга рос колючий ком из кристаллов льда. Эльф то и дело косился на спящую, прислушивался к ее ровному дыханию, боясь уловить признаки пробуждения.

— Ну-у-у, — протянул А’алмар и облизал губы, — вероятно, она собирается полакомиться нашими телами.

— Об этом я и говорю! О’овулом она уже полакомилась. Обглодала до костей.

— Фу! Я не об этом. Полакомилась, то есть утолила не физический голод, а плотский. Речь о постели.

В глубине серых глаз его друга разгорался огонек предвкушения.

— Я не прочь чтобы она мной так полакомилась, — вдруг сказал А’алмар.

Э’эрлинг не поверил своим ушам. Что за чушь городит его друг? Он что, спятил? Хочет оказаться в постели этой демоницы и ублажать ее?

«Это все его хваленая свобода, — подумал Э’эрлинг. — Несколько часов без пояса, а у него уже поехала крыша. Все равно где и с кем, лишь бы унять зуд в паху».

Над головой громыхнуло, и на секунду стены палатки вспыхнули, подсвеченные снаружи разрядом молнии. Э’эрлинг подумал, что в такую дождливую, ненастную ночь улизнуть из лагеря будет проще простого, главное, не попасться на глаза патрульным.

Чудовище спит. Их не караулят. На выходе из палатки не стоят стражники. Все уверены, что ситхлифа наложила на пленников заклятье подчинения, но она забыла это сделать. Завтра эльфоедка может исправить свою оплошность. Значит, нельзя терять времени.

— Пошли, — бросил Э’эрлинг другу. — Это наш шанс. Когда эта тварь проснется, мы будем уже далеко отсюда.

— Что? Куда? Обратно на базу? Чтобы меня снова заковали в клетку? Чтобы у меня там все отсохло до отпуска? Нет-нет-нет!

Э’эрлинг испугался, что своими воплями упрямец разбудит чудовище и помешает побегу.

Вытаращив глаза, он прижал палец к губам и гневно зашипел:

— Тш-ш-ш!

Но А’алмар распалялся все сильнее и возмущенно размахивал руками.

— Я не хочу туда. Я туда не вернусь. Ни за что. Хватит с меня. Иди, а я остаюсь.

— Но она тебя сожрет, — Э’эрлинг с трудом заставлял себя говорить тихо. Хотелось кричать во все горло. Тупость приятеля его невероятно бесила.

— Не сожрет. Максимум завалит в койку. И знаешь, я не против. Я обеими руками за.

— Да не ори ты! — Э’эрлинг с тревогой покосился на их тюремщицу. — Не обрядят тебя на базе в пояс. Где они возьмут новый? А старый свой оставь здесь.

— На базе не обрядят. А дома обрядят. — А’алмар почти кричал.

Ситхлифа завозилась в своем углу, и сердце Э’эрлинга загрохотало как бешеное.

Сейчас проснется!

Перед внутренним взором маячил призрак убитого О’овула. Воображение нарисовало его нанизанным на вертел над горящим костром.

Тем временем его приятель продолжал истерить, ставя их идеальный план под угрозу.

— Я устал. Не хочу больше терпеть боль. Хочу быть с женщиной. Сейчас, а не через пятьдесят лет, когда женюсь. Хочу, чтобы мой член оставили в покое. Это мой член. Я сам буду решать, что с ним делать.

«Он спятил, — с дрожью подумал Э’эрлинг. — У него истерика».

А потом А’алмар попытался закричать, чтобы разбудить чудовище, и кулак Э’эрлинга отреагировал раньше разума. Впрочем, разум был полностью солидарен и с кулаком, и с остальными частями тела.

— Прости, так будет лучше. У тебя помутился рассудок. Но ничего, в храме трех богинь все исправят, — закинув бесчувственного друга на плечо, Э’эрлинг выскользнул из палатки в дождливую ночь.

Глава 14. Пленник

Глава 14. Пленник

Снаружи хлестало как из ведра, зато ничего не было видно уже на расстоянии вытянутой руки — все скрывала плотная серебристая завеса ливня. Ночь выдалась темная, безлунная. Лучшего времени для побега не придумать. В такую непогоду патрульных можно не опасаться. Когда ветер воет, дождь слепит, а под ногами чавкает жидкая грязь, никто не станет относиться к своим обязанностям слишком ревностно. Все сидят в сухости и тепле своих палаток — лишний раз не сунутся наружу даже по нужде. А те, кому не повезло дежурить в эту сырую ненастную ночь, скорее всего, тоже где-то укрылись от стихии — под каким-нибудь раскидистым деревом. Кто же мог предположить, что именно в этот глухой дождливый час пленники ситхлифы решат сбежать?