— А как там этот оболтус поживает, Максимушка?

Ооо, с Максом у моей бабушки были особенные отношения. Горский в принципе очень общительный и харизматичный персонаж, и мою бабушку покорил еще в детстве, когда они с дедушкой жили еще в Москве и иногда приезжали к нам в гости.

Макс, будучи старше, на один из праздников, который мы отмечали семьями вместе, прочитал стишок:

"Белеет парус одинокой

В тумане моря голубом!

Что ищет он в стране далекой?

Что кинул он в краю родном?"

С чувством и с расстановкой, выразительно и вызвал у всех взрослых невольный вздох восхищения, а бабушка, так вообще поплыла и всегда, когда приезжала, привозила и ему всякие гостинцы, а когда они переехали, регулярно интересовались через меня его жизнью.

Вот и сейчас, не запамятовала спросить про Горского. Но что я ей расскажу? Правду? И как бы это выглядело? "Бабушка, твой ненаглядный Максимушка вырос очаровательным сукином сыном, который разбивает женские сердца и трахает всех без разбора?"

Ооо, какие мне только сплетни про него не довелось слышать, а спросить, сколько в этом многообразии слов — правда, страшно. Потому что если он скажет, что да, всё, что про него говорят, правда, то я разочаруюсь в нем, а я не хочу.

Не хочу терять еще и его, поэтому многое пропускаю мимо ушей, многое не замечаю. Ведь понимаю, что и так осталось совсем немного времени, когда мы будем рядом. Летом он переедет в Москву, в квартиру, которую ему купили родители, и будет жить отдельно. Будет учиться самостоятельности, а я останусь тут, и буду каждый день смотреть на Лешу и то, как он развлекается и познает прелести жизни, пока я тихо стою в сторонке и ненавижу все, что с ним связано.

Потому что, в глубине души ещё больно, потому что мерзко, но разве кому-то это интересно, то, что я искренне чувствую?

Все живут своей жизнью, и никто не хочет видеть душу другого, хотя я и сама часто боюсь заглядывать внутрь себя, и осознавать, сколько там всего намешано в гремучем коктейле негативных чувств.

— У него все хорошо, ба. Готовиться к ЕГЭ, весь в учебе, — скашиваю немного взгляд, чтобы ба не увидела, что я нагло вру.

— Молодец какой! По стопам отца пойдет?

— Да, будет программистом.

— Значит, и зарплата будет приличная. Знаешь, сколько сейчас они зарабатывают? У нас, у соседа, внук тоже работает программистом, и Людка постоянно хвалится, что тот работает удаленно, и уже в двадцать четыре года квартиру в ипотеку взял.

Мне добавить здесь нечего, а бабушка еще пять минут продолжает нахваливать программистов и рассказывать, как же хорошо, что Максим будет учиться на этой специальности, а в конце вообще выдает фразу, чем сражает меня наповал:

— Ох, Машенька, тебе бы такого мужа. Будешь за таким, как за каменной стеной.

Если бы я сейчас ела, наверное, поперхнулась бы. Но слава богу, я умею держать себя в руках, поэтому просто улыбаюсь и отвечаю что-то типа да-да, Макс будет хорошим мужем, а про себя добавляю: бедная его будущая жена, которой достанется этот кобель. Хотя, может быть, с возрастом он подуспокоится и перестанет вести себя как круглогодичный мартовский кот?

Мы прощаемся с бабушкой ещё через десять минут разговора, после которого я выдыхаю, откидываясь на спинку дивана, а Мира смотрит на меня хитро, прищурив свои серые глаза.

— Что? — спрашиваю у неё.

— А это правда, что Макс будет хорошим мужем?

— Мир, ну откуда же я знаю? Поживем, увидим.

Похоже, мою сестру такие слова полностью удовлетворяют, и она довольная уходит на второй этаж, в свою комнату, а я, скрестив руки на груди несколько минут раздумываю, пойти приготовить что-нибудь на обед, или подняться и постучать в комнату к маме?

После мысленных противоречий решаю все-таки сходить наверх.

— Тук, тук. Маам, ты в порядке?

В ответ тишина, но я все-таки набираюсь наглости и захожу. Комната родителей выполнена в теплых, пастельно-кремовых тонах. Большие панорамные окна зашторены наполовину, и рядом стоит темно-коричневое кресло, в котором сидит мама и смотрит пустым взглядом в окно, а по факту, в одну точку.

— Мам, — зову тихо и только тут она, будто опомнившись, вздрагивает и резко поворачивает голову в мою сторону. По ее щеке скатывается одинокая слезинка, но она быстро её вытирает и смотрит на меня растеряно.

А я по новой смотрю на родительницу. Я всегда восхищалась ее красотой, ее женственностью. Всегда пшеничные волосы до плеч и приветливое выражение лица с мягкой, понимающей улыбкой, сейчас сменилось на небрежный пучок и потерянное выражение лица. У Миры цвет волос такой же, как у мамы, а вот чертами лица малая пошла в отца, у меня же, наоборот, волосы в папину родню, а черты и мимика мамины.

Аккуратно присаживаюсь перед ней на корточки, смотрю снизу вверх.

— Мам, поделись со мной, расскажи. Я вижу, что тебе тяжело, ты сильно изменилась, — беру ее за руку и несильно сжимаю, — это из-за папы, да?

После моих слов у мамы снова начинают течь слезы, но в этот раз она отвечает:

— Да, Маш, из-за папы. Он…кажется, у него появилась другая женщина.

Закрыв лицо руками, мама сгибается и опирается на колени, а я всем нутром чувствую её боль и сломленность происходящим.

В моей же душе с каждой пройденной секундой разрастается гнев.

За мгновения перед моим мысленным взором проносятся лица Леши, Макса, а потом и папы. Все они мужики и блядуны, которые предали. Ненавижу их, как же ненавижу!

— Уходи от него, — говорю будто не я.

— Что? — смотрит на меня мама неверяще и даже как-то по-новому.

— Мам, зачем он тебе такой нужен? Помнишь, ты же мне говорила, что если не можешь его видеть, то игнорируй и шли в долгое пешее. Вот теперь, видимо, пришло мое время задавать тебе ответный вопрос, почему ты должна это терпеть?

— А как же вы? Маш, мы с папой прожили около двадцати лет вместе, у нас дом, квартира в Москве и машины. Вы в конце концов? Как же я…

— Легко! — поднимаюсь и смотрю на ошарашенную родительницу, — Если он мужик, это еще не повод, вытирать об тебя ноги! Да он, да… — не нахожу цензурных слов просто!

Сволочи, кобели, предатели! В голове полный сумбур и хаос.

— Бабушка звонила, спрашивала, когда мы приедем, — вспоминаю и развиваю эту тему дальше, — а давай вообще уедем отсюда, мам? Мире в сентябре в школу, меня тут ничего не держит, а отец пусть яшкается с кем хочет, ты себе получше найдешь!

На последних словах мама неожиданно рассмеялась.

Смех и слезы сейчас выходили из неё, из её болезненного сердца, которому было плохо из-за поступков папы, а я ждала и наблюдала, как обычный смех перерастает в истерический, а потом медленно идет на спад.

— Ох, Маша, какая же ты у меня…

— Креативная? — приподнимаю одну бровь.

— О да, точное определение, — говорит уже легче, — знаешь, в твоих словах есть зерно истины, надо над этим подумать.

Даа, для всего нужно время. Когда я говорила эту мысль про переезд, думала, что мама над ней посмеется, а оказалось, что прислушалась.

— Я пойду вниз, сварю макароны, — говорю, — а ты когда немного подумаешь, спускайся. Все-таки мы твои дети и хотим кушать. Время обеденное, как никак.

— Ладно, ребенок, иди. Скоро спущусь.

Все еще прибывая в эмоциональном раздрае, выхожу из родительской комнаты и спускаюсь на кухню. Ставлю вариться макароны, делаю бутерброды, а про себя представляю всех троих особей мужского пола и ругаю каждого за собственные косяки, которые по-моему мнению накопились передо мной. После этого становится чуть легче, по крайней мере, до того момента, пока я не выхожу проветриться на территорию около нашего дома и за забором не слышу веселые голоса и не чувствую умопомрачительный запах шашлыка.

Живот урчит, и я не раздумывая, как к себе домой, выхожу из калитки и захожу в соседнюю. Но по мере того, как я приближаюсь к божественным ароматам, я различаю сначала голоса, а потом вижу родителей Макса, самого друга и еще Лину, которую сразу узнаю.