В общем, взяли мы талончик и ждём. Сидим у кабинета.
Тут много разных детей с родителями. И все дети такие странные. Говорят что-то непонятное, ходят взад-вперёд без остановки, натыкаются на стены, и глаза у них какие-то прямо стеклянные, мяу… Ужас, в общем.
И Лёва наш, получается, тоже странный ребёнок: его мучают ночные кошмары.
Долго-долго сидим. Григорий Борисыч каждого ребёнка по полчаса принимает, а то и больше! Обстоятельный доктор. Похвально, мяу… Но сколько же можно ждать?!
Но вот мы наконец в кабинете. Мама, папа и Лёва с надеждой смотрят на доктора, а я смотрю на медсестру Ириш. И тоже с надеждой. На то, что возьмёт на руки – ну и почешет, мяу!
Лёвина мама, волнуясь и сбиваясь, пытается рассказать доктору про Лёвину проблему, а Лёвин папа молчит и, кажется, сейчас заснёт: он устал после ночной смены в шахте. У него очень опасная работа, мяу, ему самому бы к врачу. Бедный большой хозяин.
Доктор слушает внимательно, потом поднимает на нас глаза и удивлённо спрашивает (вот тогда он и спросил):
– Я что, ветеринар? Почему здесь кот?
И мы удивлённо смотрим на него в ответ: он же сам полчаса назад разрешил!
Ириш тогда говорит:
– Григорий Борисыч, вы забыли: у гардероба они стояли с котом – вы сказали, можно.
– Да? – удивляется доктор. – Ну раз сказал, значит, можно… – Снимает большие очки и трёт пальцами глаза. – Вечно обо всём забываю.
«Ну да, – думаю я, – с такими странными пациентами сам с ума сойдёшь».
– Ну вы его тогда подержите, Ириш, – говорит доктор.
И я перехожу в руки медсестры. Она тёплая, почти как мой Лёва. Я подставляю ей ушко, но она, кажется, тоже забыла – забыла, что меня необходимо за ним чесать! И просто рассеянно гладит. Ну и на том спасибочки, мяу. Я кот не гордый.
Лёвина мама заново начинает рассказывать – и совсем сбивается, а Лёвин папа внезапно оглашает кабинет таким мощным храпом, что от неожиданности подпрыгивают все, даже доктор. Мама испуганно толкает папу. Тот просыпается, трёт глаза…
– Знаете, дорогие родители, вы посидите в коридоре, а мальчик сам всё мне расскажет, хорошо? – вздыхает доктор. – Ты не против? – спрашивает Лёву. Лёва растерянно пожимает плечами. – Не бойся, расскажи всё как есть, я помогу, это моя работа, – успокаивает Лёву Григорий Борисыч.
– Только Кефирыча не уносите, ладно? – тихо просит Лёва.
– Да, если можно, пусть кот останется, – мама просит. – Лёве с котом спокойней.
Ещё бы не спокойней, мяу! Я хранитель так-то!
Мама и папа выходят. В кабинете – только Лёва, доктор, я и моя Ириш. Мы готовы слушать. Но Лёва стесняется и молчит.
– Ну давай тогда я начну, – говорит доктор.
Лёва кивает.
– Тебя мучают ночные кошмары, так?
Лёва кивает.
– Какие?
Лёву передёрнуло (видно, вспомнил кошмары). Лёва молчит. Стесняется, наверное, такого большого и серьёзного Григория Борисыча.
Доктор, скрестив на груди руки, задумчиво смотрит на Лёву.
– Давай тогда так, – говорит доктор, – меня здесь нет.
Мяу! Всё. Доктор свихнулся.
– Как будто нет, – уточняет Григорий Борисыч.
А, в этом смысле, мяу… Уф. Я уж испугался.
– Ни меня нет, ни медсестры – никого. Только твой Сметаныч.
– Кефирыч, – тихо поправляет Лёва.
– А, да, извини. Кефирыч. И рассказывай всё – ему. А нас – нет. Хорошо?
Мяу! Я уже сто раз слышал эти рассказы, но ради выздоровления моего бедного маленького хозяина готов послушать в сто первый! Рассказывай, Лёва!
Лёва осторожно поднимает голову, смотрит на меня.
А я – на него.
Глава четвёртая, мяу,
в которой Лёва делится кошмарами, а со мной не делятся мячиком!
– Мне снится, что мой дедушка стал злым, – тихо говорит Лёва. – Он душит меня во сне. Впереди свет, а он меня не пускает, и у него лицо такое страшное и глаза, а он никогда таким не был!
Я смотрю на Лёву. Доктор молчит. Ириш гладит меня. Лёва продолжает:
– И Надежда Викторовна бежит за мной, протягивает руки, чтобы задушить, и бормочет свои задачи, как робот… Надежда Викторовна – наша классная, она математику ведёт. Она бежит за мной и бормочет задачи про рабочих, которые могут не успеть посадить деревья, и их тогда уволят. И про ткань, которую кто-то купил, много-много ткани, а зачем? И про яблоки – ну, что в магазин привезли столько-то ящиков красных яблок и столько-то жёлтых. И надо, почему-то очень надо что-то посчитать, умножить, разделить… А я не понимаю, ничего не понимаю и только всё думаю: зачем в этом учебнике всё продают и покупают, покупают и продают? Ткань, яблоки, картошку, тетради… И ещё рабочие там – то деревья сажают, то снег убирают… И я их себе представляю: как они устали и как начальник их ругает. И мне их жалко, и поэтому ни одной задачи решить не получается, потому что, когда жалко – тогда ничего не решается… И Святополк Игоревич тоже снится…
– Кто? – не выдержал доктор.
И правда, интересное имя, необычное: Святополк Игоревич. Хотя в наше время каких только имён не услышишь, мяу.
Лёва вздрагивает и замолкает.
– Ой, извини, – бормочет Григорий Борисыч. – Рассказывай, рассказывай, и – не мне, меня нет! Рассказывай своему Йогуртовичу!
– Кефирыч он, – поправляет Ириш и наконец-то чешет меня за ухом!
Мяу-у! Как же приятно! Рассказывай подольше, маленький хозяин!
– Святополк Игоревич – это наш физкультурник. Он и в жизни злой, не только во сне. Издевается, что у меня ничего на физкультуре не получается.
И Лёва снова замолкает. Стыдно в таком признаваться даже любимому коту. Понимаю, мяу… Эх. Хотя чего стыдного-то? Не все же физкультурники! Люди разные, и коты разные, и это прекрасно! А то, если бы все были одинаковые, жилось бы так скучно – хоть вой, клянусь кошачьей бабушкой!
– А что именно не получается? – осторожно спрашивает Ириш.
– Ну… Всё, – глухо говорит Лёва. – Особенно кувырки. И через козла прыгать.
– Хм, – снова не выдерживает доктор. – А почему не получается?
– Вот и Святополк Игоревич не понимает! – горестно вскрикивает Лёва. – А я вот не могу, и всё! Вот этот момент – когда кувырок, когда надо через голову – я не могу, мне страшно, что не смогу и что шею сверну или ещё что… А они смеются, все смеются: и Святополк Игоревич, и пацаны все, и даже… даже Валя. Ну то есть она не то чтобы смеётся прямо громко, но немножко улыбается. Она хотя и в очках, и умная, но у неё всё получается: и кувыркаться, и прыгать, даже через козла!
– Я тоже не умею прыгать через козла, – успокаивает Ириш.
Может, обманывает, конечно… Но всё равно молодец! А другой бы я за ушком чесать и не доверил, мяу!
– Я тоже не умею через козла, – говорит Григорий Борисыч.
Ну он, может, и не обманывает: вон он какой большой. Может, ему и правда трудно прыгать. Хотя необязательно, что он и в школе был таким большим, мяу.
– Мне знаешь, что физрук сказал как-то? – усмехается доктор.
– Что? – спрашивает Лёва.
– «Эй, толстый, забудь бабушкину деревню, где ты всё лето пирожки трескал!»
– Ого, – сочувствует Ириш. Даже про ухо моё забывает, я нетерпеливо им дёргаю: мол, давай гладь, мяу!
– Да, вот так, – говорит доктор. – А какая деревня? Какая бабушка? Моя бабушка на войне погибла. Да даже если бы и не погибла, если бы правда я у неё в деревне пирожки трескал – разве так можно? Тем более когда – учитель?
– И как же вы… после этого? – Лёва спрашивает тихо.
– Ну как, – снова усмехается доктор. – Психотравма, конечно. Тем более все тоже как засмеются после этой фразы! Тяжело было. Что делать. Но вот вырос я, стал доктором, и однажды – представляешь, – однажды этот физрук ко мне сына своего привёл! У сына проблемы были на нервной почве. Не могу говорить, что конкретно: врачебная тайна. Но, скажем так, проблемы с весом… Постоянно заедал тревогу, нервничал… Неудивительно, с таким-то отцом.
