– Графиня Мирабель? – переспросил комиссар.

– Точно так… её фамилия Голубцова, Пелагея Семеновна.

– Я должен вам сказать, – с видимым сожалением отвечал комиссар: – что участок, где состоит дом графини Мирабель, принадлежит к другому полицейскому округу.

– Я это хорошо знаю, – отвечал американец: – но дело в том, что лицо, против которого я имею подозрение, живет на вашем участке, и вся деятельность его сосредоточена у вас в округе.

– Его фамилия?

– Казимир Клюверс, парк Монсо, № 43.

Комиссар насторожился.

– Вспомните, кого вы обвиняете? – воскликнул он. Господин Клюверс пятьдесят раз миллионер. Это человек уважаемый.

– Кем? – возразил господин Гульд. – Я знал Клюверса в России, знал, что он миллионер, нажившийся на золотых приисках, слыхал о нем очень много дурного, но никогда не слыхал, что он заслуживает уважения.

– Пусть все это будет так… но отсюда, не только до обвинения, но даже до подозрения далеко. Наконец, кто вам мог сказать, или почем вы могли узнать, что мадам Голубцова умерла отравленной?

– Я нечаянно, лицом к лицу встретился с одним из числа прислуги графини Мирабель, и тотчас узнал его. Это – вечный каторжник, судившийся в Петербурге за отравление своей матери.

Глаза комиссара засверкали.

– Но какое же отношение к господину Клюверсу?

Я проследил за ним и видел, как он, переодетый в партикулярное платье, ходил к господину Клюверсу.

Но позвольте узнать, какое же отношение имеет господин Клюверс к покойной мадемуазель Голубцовой?..

– Очень большое, господин комиссар, в этом-то и разгадка всего этого дьявольского дела. Господин Клюверс получил все состояние, только потому, что он был женат на дочери золотопромышленника Семена Карзанова, а госпожа Голубцова была замужем в первый раз за сыном Карзанова, который, по русским законам, наследовал бы 7/8 всего состояния он умер…

– Но у них не было детей…

– Был сын, но госпожа Голубцова, боясь за жизнь сына, который был уже раз у неё похищен, по распоряжению господин Клюверса, решилась не заявлять о его правах, тем более, что брак был хотя законный, но тайный. Это обстоятельство всегда висело Дамокловым мечом над головой господина Клюверса, достигшего состояния путем целого ряда преступлений… Он ежеминутно боялся, что вот-вот явится наследник, который отнимет почти все!

– Но где же этот ребенок? Если, как вы думаете, мать убита, надо ожидать того же для ребенка?!

– Это-то и страшит меня! Я только что вчера приехал и едва узнав про смерть госпожи Голубцовой, бросился к вам. От вас, от вашей прозорливости зависит спасение ребенка, если он только жив.

– Что же вы еще можете представить в подтверждение вашего обвинения и вообще ваших слов?

– Ничего более того, что сказал… Я долго жил в России, был очень обязан всей семье господин Карзанова, и то, что вам теперь показываю, только уплата старого долга!

– Я вам верю, господин, – как-то торжественно проговорил комиссар: – тем более, что ваши показания вполне сходятся с донесением одного из моих агентов!

Он позвонил, на пороге показался Вильбуа.

– Как, вы еще не ушли? – удивленно спросил комиссар. – Тем лучше, я вам дам очень серьезное и щекотливое поручение. Вы немедленно возьмете с собой трех или четырех агентов и, выманив куда-либо из отеля графини Мирабель того самого Луи, о котором говорили, арестуем его и доставите сюда. Но прошу без шума и скандала – это из «бывалых». Постойте! Кроме того, вы постараетесь узнать – был ли при умершей русской, что жила в отеле графини Мирабель, ребенок и где он теперь. Если он там еще вы поставите пост из двух человек, недалеко от ворот, и прикажете им ни под каким предлогом не терять ребенка из вида, если даже его выведут из дома на прогулку или повезут куда-либо… Вы меня поняли?

– Вполне, господин комиссар, – отвечал Вильбуа и поспешно вышел.

– Я просил бы еще об одном, – быстро сказал американец, когда агент удалился: – приказать следить за господин Клюверсом. Теперь, когда адское дело сделано, он наверно поспешит удалиться.

– Вы правы! – воскликнул комиссар и нажал пуговку электрического звонка.

На звонок комиссара тотчас явился дежурный полицейский агент и сразу же был отправлен следить за господином Клюверсом.

– Я не могу дольше задерживать вас, – заметил комиссар американцу. – Если это дело так вас интересует, я прошу вас завернуть часов в восемь вечера. В эти часы я всегда бываю в бюро.

– Еще одна просьба, – проговорил американец: – я не могу явиться в отель графини Мирабель, я имею на это свои причины, но мне крайне важно было бы знать, кто состоит доктором у графини и кто лечил покойную мадмуазель Голубцову…

Комиссар задумался.

– Позвольте, да это очень легко узнать: аптека почти рядом с отелем графини. Я могу сейчас спросить по телефону об этом у аптекаря, который отпускает лекарства.

– Превосходно, мы не потеряем ни минуты времени.

Комиссар подошел к телефону, нашел адрес аптеки и через несколько секунд получил ответ, что постоянным доктором у графини состоит господин Пельтье, Рю Колизе, № 2.

– Это еще облегчает дело: доктор Пельтье – мой хороший знакомый, я могу расспросить его, не подавая ни малейшего подозрения, и знаете что, скоро три часа, я закрываю бюро и теперь же, не теряя ни минуты, направлюсь к нему. Они принимает до четырех часов… К вечеру вы будете иметь все сведения. Это дело меня очень заинтересовало.

Дольше оставаться было неловко, американец раскланялся и вышел, записав предварительно свой адрес.

Комиссар, несмотря на постоянную возню с криминальными делами, видимо заинтересовался таинственности преступления и, наскоро выпив на дороге рюмку абсента направился к жилищу своего знакомца, доктора Пельтье.

Приемные часы уже кончались, и доктор, старый холостяк и большой гастроном, очень обрадовался гостю и с первых же слов пригласил его пообедать и попробовать какого-то необыкновенного бургундского вина, только что присланного из Кло-де-Вужо.

– Ну, что, какова практика? Все больше с вашими графинями да княгинями возитесь, – шутил комиссар, стараясь навести собеседника на разговор о смерти Голубцовой умершей, как известно, в гостях у графини Мирабель.

– Ну, уж эти герцогини да графини, Бог с ними, придумали глупейшую моду: чуть не до самой зимы сидят в своих замках, вот тут и практика, – ни одной, как и грех, нет!..

– А я на днях встретил графиню Мирабель, разве она не ваша клиентка?

– Графиня Мирабель! – воскликнул в каком-то ужасе доктор: – ох, не говорите вы мне о ней, это какая-то помешанная, истеричная.

– В чем же дело… В чем же дело?

– Да посудите сами: приезжает к ней одна её родственница из России, жена адвоката, но богатая, очень богатая и заболевает… Посылают за мной… Я сразу понял в чем дело – столбняк и нервный удар… Очень редкий случай… без малейшей надежды на выздоровление… Для очищения совести, прошу созвать консилиум, зову господина Бреви и Дюбуа… Дюбуа сам не едет, присылает какого-то ассистента, новатора-неуча, какого-то выскочку… Начинает спорить, спорить со мной и господином Бреви о диагнозе… Мальчишка! Но спор продолжался не долго… Пациентка умерла на наших руках, и я хорошо мог констатировать «тетанис» [Тетанус, тетаническое мышечное сокращение – состояние длительного сокращения, непрерывного напряжения мышцы], всегда бывающий при нервном ударе… а он еще смел сказать… мальчишка!.. Но, нет, вы подумайте, что сделала графиня: она открыто и громко кричала, что это отравление… поймите, отравление!! И что же вы думаете, этот мальчишка, этот недоученный докторишка, этот молокосос, осмелился ей поддакивать, и не мудрено – у Дюбуа все выходят такие неучи…

Доктор обмахивался платком? он был очень мрачен.

Но позвольте, дорогой господин Пельтье, вы сами не могли ли заметить каких-либо следов отравления?.. – спросил комиссар.

– По этому вопросу узнаю полицейского! – уже шутил доктор. – Нет, пусть ваша судейская совесть спит спокойно – ни малейших, добрейший господин Фигье.