Сверху набросил выданное сердобольной Кларой солдатское одеяло. Заложив дверь на засов, я вытащил кусок колбасы, краюху хлеба и два яйца из «реквизита» Зубатова, и принялся обстоятельно ужинать. По мере уничтожения запасов, жизнь, казалось, начинает налаживаться. Уже буквально через полчаса я весело насвистывал фривольный мотивчик из Шарлота.

Очевидно от запаха колбасы под полом зашебаршило. Причем точно не мышь.

«Крыса», – расстроенно решил я. И вот как теперь спать? Она же ночью и укусить может. А если не одна?

Нет, я не боюсь всего этого, но не хотелось бы какую-то заразу подхватить. В эти времена, я помнил, с медициной было очень плохо. Да и где тут, в глухом селе, медицина эта?

Ну и что же мне теперь делать? Проситься к товарищам не вариант, не пустят, да и засмеют. Ночевать в фургоне – холодно.

И тут я сообразил. Когда мы подъезжали, я заметил на улице кота, молодой, почти котёнок. Но мне важно, что он будет мяукать, плюс запах. Крыса точно на запах кота не полезет.

Задумано – сделано. Сгонял на улицу, и уже буквально через пару минут сидел на своей «постели», держал кота на руках, гладил его и улыбался его тракторно-мерному урчанию.

– Как тебя зовут? – спросил кота я.

Так как кот мне ничего не ответил, я ему сказал:

– Значит, буду называть тебя Барсик.

Барсик не возражал. Я немного ещё почесал его за ушком и приготовился ложиться спать. Завтра вставать хоть и не рано, но нужно подумать о том, где добывать еду. Здесь жить десять дней. Кормить меня в коллективе явно не намерены, а запасы Зубатова могут скоро и неожиданно закончиться.

– И вот что мне делать? – спросил я Барсика.

Но тот в ответ вдруг зашипел, выгнулся дугой, шерсть у него на загривке встала дыбом, глаза засверкали. Царапая мне руки, он принялся всё сильнее и сильнее вырываться. И уже не шипел, а буквально орал дурниной.

– Тихо ты чего? – попытался успокоить его я.

Но Барсик ещё сильнее зашипел, зарычал. При этом он смотрел куда-то мне за спину. Машинально я повернул голову и мои волосы тоже встали дыбом.

Можете себе представить, сидите вы в тёмной избе, свет только от тонкой коптящей лучины, и тут внезапно прямо посреди комнаты появляется призрак.

– Ты что за хрень такая?! – прохрипел севшим голосом я.

– Ты что, меня видишь? – призрак настолько удивился, что аж завис, словно ледяная сульптура, но замерцал ещё больше.

С виду он напоминал лишенный плоти голый скелет, примерно такой же, как был у нас в школьном кабинете биологии, но с тем отличием, что наш школьный скелет был вполне осязаем, хоть и слегка покоцан, из гипса, а этот выглядел словно кости на рентгеновском снимке. И вдобавок пошло мерцал, как невыключенная новогодняя ёлка первого января в полдень.

– В-вижу, – ответил я совершенно растерянно.

– Это невозможно! Ты человек!

На эту тираду я не нашелся что возразить, и поэтому просто пожал плечами и развёл руками.

– Ты не можешь видеть меня, смертный! – не унимался призрак-скелет, очевидно приняв мой жест за выражение крайней непочтительности.

– Но вижу, – примирительно сказал я. – Сам удивлён не меньше.

– Вон из моей избы! – проскрипел призрак, уставившись на меня пустыми глазницами.

Я подошел к нему и потыкал рукой. Рука свободно прошла сквозь.

– Да ты обычное привидение, – зевнул я, всяких «Охотников за привидениями» и «Сверхъестественного» я насмотрелся в той жизни столько, что ой, и вполне себе знал, что если их не бояться, то ничего они сделать не могут, ну максимум – это сбросить спичечный коробок со стола на пол. Спичечного коробка у меня не было, стола тоже, так что я не стал переругиваться с непонятным призраком, за день устал и вымотался с этим переездом очень, поэтому завалился на полати и уснул крепким сном.

Утром, едва только забрезжил рассвет, меня разбудил крик петуха. Горластая скотина устроилась под окном и орала во всё горло дурниной.

– Пшёл вон, дебил! – я выскочил во двор и пугнул наглую тварь.

Петух, грузно спрыгнул на землю, обиженно покосился на меня налитым кровью глазом и поскакал прочь, но недалеко. Там он вспрыгнул на небольшой плетеный заборчик и опять заорал не своим голосом. Я поднял гнилое яблоко и метнул в дебила.

Не попал, но петух позорно бежал. Поле боя осталось за мной.

Сделав свои дела, я вернулся обратно в затхлость старого помещения. Улёгшись на смятую постель, я повернулся на бок, намереваясь подрыхнуть еще часика два. Мои коллеги всё равно раньше обеда не проснутся, так что нет смысла суетиться и мне.

– Человек, эй! – призрак вновь возник и решил обозваться. В свете утренних лучей солнца он мерцал не так интенсивно.

– Отстань, дрыщ, – вяло огрызнулся я, настроение с утра у меня обычно ни к чёрту. – Дай поспать.

– Ты не должен меня видеть! – опять напомнил мне призрак, – это невозможно!

– Слушай, ты дашь мне поспать или нет?! – вызверился я. Заколебал уже этот пасторальный зоопарк, сперва петух, теперь вот этот с утра нудит.

– Ты что меня не боишься? – удивился призрак.

Вот привязался с утра!

– А что тебя бояться? – развернулся к призраку я. Сон пропал. Они с петухом разбудили меня окончательно.

– Ну как же.., – сказал призрак и замерцал более интенсивно, видимо, с целью попугать меня.

– И что дальше? – зевнул я и опять потыкал в рентгеновское мерцание рукой, – банальная рефракция и интерференция. Любой школьник знает.

– А знаешь, ты какой-то странный, как для человека, – сказал призрак. – Не боишься меня, не кричишь, в обморок не падаешь.

Я спорить не стал.

– А как тебя зовут? – спросил я, чтобы поддержать разговор. – Нормально же общаемся, а имени твоего не знаю.

– Енох, – важно надувшись, торжественно сообщил призрак скелета.

– Это что за имя такое?

– Так звали ветхозаветного святого! – проинформировал меня Енох. – Седьмое колено от Адама, между прочим.

– А меня – Генка, – сообщил я призраку имя хроноаборигена, в которого вселился позавчера. – Кстати, интересно, а ты давно здесь, Енох?

– Давно. Очень давно, – тоскливо прошелестел призрак.

– А наружу, во двор, выходишь?

– Увы, нет. Я привязан здесь. И моё существование ограничено стенами этой скорбной обители.

– То есть если завтра сельсовет снесет этот дом, то и ты исчезнешь? – уточнил я, и с подвыванием потянулся.

– Ну, рациональное зерно в твоих словах есть, Генка. Хотя и не совсем так.

– А как?

Призрак долго колебался, но в конце концов сказал:

– Здесь есть место, где я нашел свою смерть. Моя кровь когда-то пропитала доски. Понимаешь?

– То есть теоретически, если оторвать доску, то ты сможешь перемещаться вместе с нею? – заинтересовался я.

– Не знаю. Вряд ли, – забеспокоился призрак. – Ты явно что-то задумал, Генка.

– Да нет, я так просто спросил, – сказал я. – А вообще, я тут чуть больше недели поночую, и потом мы переедем в другое место, согласно графику. Так что не беспокойся, Енох. Твою тайну никто не узнает. Тем более, что кроме меня тебя больше никто не видит. А меня скоро здесь не будет.

Но призрак забеспокоился, замерцал. Очевидно, он долгое время уже находился здесь сам, и соскучился по нормальному общению. А тут появился я. Полноценный собеседник. И он аж воспрял. Но моё заявление, что я тут ненадолго, повергло его в шок. Я видел, что он остро боялся одиночества. Не хотел опять остаться сам в пустом ветхом доме.

Я прекрасно понимал, что творится у него в душе (если, конечно, у призраков души существуют. Ну или что там у них вместо этого), и не мешал. Пусть нормально отрефлексирует. Любое решение человек (или призрак) должен принять сам. Ну или должен думать, что сам.

Пока призрак предавался печальным размышлениям, я достал из торбы остатки колбасы, уже чуть подсохший хлеб, кое-как порезал всё это тупым перочинным генкиным ножиком и принялся за еду. Яйца и сало я пока ещё экономил, у них срок годности больше. Моментально нарисовался Барсик и прыгнул на импровизированный стол, который я соорудил прямо на полатях, где спал.