– Что, пришел, предатель? – упрекнул я его, – бросил меня тут наедине с этой нечистью, а сам слинял.

Барсик мой выпад оставил без внимания, натомись попытался цапнуть кус колбасы. Колбасу я не дал (самому мало осталось), правда потом таки пожалел наглую скотину и отрезал немного, а ещё дал хлеба. Барсик колбасу в два укуса сожрал и уставился на меня требовательным немигающим взглядом. Хлеб он демонстративно проигнорировал.

– Попрошу не выражаться и не оскорблять меня, – высокомерно заметил призрак.

– А что я такого сказал? – возмутился я, жуя колбасу. – Разве ты не нечисть?

– Нет, конечно же, – возразил призрак, – в иерархии потусторонних сущностей призраков как таковых не существует…

– Да ладно! Я в книгах читал про призраки!

– Жалкие писаки! – взорвался Енох, – Графоманы чёртовы! Один идиот когда-то ерунду написал, остальные подхватили.

– Так, а кто ты тогда?

– Это долго объяснять, – спрыгнул со скользкой темы Енох.

Ну ладно. Не хочет сейчас рассказывать – не надо. Всё равно выясню.

– Слушай, Енох, а почему ты не умер? Или ты умер?

– Сложный вопрос, – задумался Енох. Причём завис так надолго, что мне аж надоело ждать ответа. Поэтому я сунул в рот остатки колбасы, заслужив возмущённый взгляд Барсика и, торопливо пережёвывая, задал следующий вопрос:

– И что дальше делать будешь? Как долго ты вот так будешь здесь сидеть и мерцать? Или тебе нравится здесь?

– Пока эта обитель существует, буду существовать и я.

– Слушай, но скучно же? Вот так вот в этой тёмной избе сколько времени торчать. Неужели не хочется туда, на волю, в пампасы?

Енох не ответил, а вместо этого замерцал и некультурно исчез.

Ну и ладно. Я доел остатки хлеба, собрал свою «скатерть-самобранку», турнул наглого Барсика (пусть крыс и мышей лучше ловит) и вышел из избы во двор.

Начинался очередной день в этом, новом для меня, мире.

***

Баба Фрося была бабкой крайне любознательной и алчущей вселенской справедливости. Вот и сейчас, узнав, что в село приехала агитбригада, а значит, безбожники, она заторопилась к нам. Нет, бабка Фрося была самой что ни на есть нормальной добропорядочной бабкой, и в церковь, как и положено, по воскресеньям или по святым праздникам ходила исправно. Там она и исповедовалась, когда надо, и свечечки ставила в обязательном порядке. А недавно даже вышила цельный льняной плат для алтаря, и отдала батюшке. Так им так понравилось, что они ещё и срачицы попросили срукодельничать. И бабка Фрося обещала. А раз обещала, то выполнит. А как же не выполнить, ведь годы-то идут, и скоро надлежит предстать там, наверху, и лучше иметь там доброжелателей, которые, когда раба божия Евфросиния предстанет перед судом, то и плат вышитый вспомнят, и срачицы белошвейные, и поклоны усердные в церкви.

Но и с безбожниками бабка Фрося решила отыскать взаимопонимание. Была она лютой конформисткой и умела приспособиться к любой ситуации.

Агитбригадовцы уже попросыпались и сейчас занимались кто чем: одни вяло переговаривались, Нюра с Люсей неторопливо пили на завалинке кофий, а Жоржик тренировался, используя вместо штанги рессору от телеги.

– Доброго здоровьица, комсомол, – дипломатично поздоровалась бабка Фрося, входя во двор, и, на всякий случай, кряхтя, поклонилась в пояс.

– Здравствуйте!

– Доброе утро! – нестройно ответили ей заспанные голоса.

– Это вы же безбожниками будете, правильно? – уточнила бабка Фрося и, прищурившись, склонила голову в кипенно-белом накрахмаленном платочке набок.

На подворье возникло молчание. Помня вчерашнее досадное происшествие в селе Батюшкино, отвечать ей особо не торопились.

Кто-то догадался кликнуть Гудкова. Тот вышел во двор, в селадоновых галифе и простой полотняной рубахе, прямо свой парень в доску:

– Здравствуй, товарищ бабуля, – сверкнул белозубой улыбкой он, – а что там случилось? Говорят, ты безбожников ищешь? Никак отречься от веры на старости лет решила?

– Да господь с тобой, милок! – испуганно хихикнула бабка Фрося, видя, что разговор явно повернул не туда, и незаметно перекрестилась. – Я по другому вопросу. По вашей части.

– Слушаю, – посерьёзнел Гудков.

Агидбригадовцы подтянулись поближе. Даже Жоржик рессору бросил.

– А вот как вы, безбожники, к примеру, относитесь к нечистой силе? – без экивоков, в лоб, задала провокационный вопрос бабка.

Народ во дворе весело рассмеялся. Возникшее было напряжение спало.

– С подобными суевериями мы активно боремся. Словом и зрелищем, – сказал Зубатов. – Идеологически искореняем предрассудки.

– Нечистой силы не существует, бабушка, – подкупающе улыбнулась Нюра.

– Так я ж и не спорю, деточки. Тёмная я, неграмотная бабка, – на всякий случай включила заднюю бабка Фрося. – Не существует, так не существует. Мне и поп наш, отец Варава, сказал, мол, господь попускает беснование для осознания грехов…

– Врёт ваш долгогривый! – возмутился Зубатов. – Ничего этого не существует! Ни бесов, ни херувимов с серафимами!

– А что случилось? – решил остановить грозившую затянуться надолго теологическую полемику Гудков.

– Случилось, – кивнула бабка и народ притих.

– Ну так рассказывайте, – подбодрил старушку Гудков.

– В общем, есть у нас один человек, Герасим Сомов, так-то исправный он хозяин, и мужик толковый, нареканий нет, – начала свой рассказ бабка, предварительно промокнув морщинистые губы чистеньким платочком, – но вот недавно взял он к себе работника по агрономической части. Лазарем звать. Откуда-то аж из города, говорят, его привёз. Сперва-то всё нормально вроде было, живёт себе мужик и живёт. Тихий такой, работящий, не пьет, по бабам, простигосподи, не ходит. А потом гляжу, а у него урожай репы – самый большой на селе. Капусту у всех окрест мушка пожрала, а у него стоит, хоть бы хны, как золото стоит. Такая капуста знатная уродила, что хучь плачь.

Бабка печально вздохнула и с надеждой посмотрела на Гудкова.

– Хм, – сказал Гудков для поддержания разговора, и бабуля, ободрённая, торопливо продолжила:

– А давеча Лушка, старшая дочка Герасима, у колодца хвастала, что ихняя Пеструшка даёт аж по два ведра молока! А я-то ихнюю Пеструшку хорошо знаю. Худая скотина была, никчёмная, никогда она и одного ведра не давала. А это вдруг попёрла. Понимаете?

Бабка опять с надеждой посмотрела на всех.

Но агитбригадовцы был людьми городскими и с удоями понимали не очень, поэтому смотрели на бабку в ожидании продолжения рассказа.

– Ну так сами же видите, это всё началось после того, как Герасим из города Лазаря этого привёз! Теперь-то ясно?

– И что? – поморщился Зубатов.

– А то! Знается этот Лазарь с нечистой силой, я вам говорю! – возбуждённо блестя глазами, зашептала бабка, испуганно оглядываясь по сторонам. – Потому как быть такого само по себе не может!

– А от нас ты чего хочешь, бабуля? – спросил Гудков.

– Надо, чтобы вы пошли и проверили! – решительно заявила бабка, – Так нельзя, чтобы у всех репа не уродила, а у него одного урожай такой большой был! Надо искоренить! А не то он же и мор на село навести может.

– А почему вы сами не сходите? – поинтересовался Зубатов, видно было, что идти ему куда-то банально лень.

– Так это… боимся мы, – просто ответила бабка и со вздохом добавила, – тёмные потому что. А вы же комсомол, грамотные, враз всё обстоятельно обсмотрите там. Кроме того, вы безбожники же, в бесов и нечисть все равно не верите.

В общем, идти к Сомову решили завтра, как все проснутся, чтобы не нарушать график репетиций. Тем более, что сегодня вечером агитбригадовцы должны были давать представление. А ещё разрушенные декорации чинить. И реквизит. Но это уже мне.

В общем. Работы предстояло много.

***

Клара Колодная растянула на траве длинную-предлинную полотнину явно не первой свежести, сунула мне в руки изрядно размочаленную кисть и велела:

– Рисуй транспарант.

– Я не умею, – попытался спрыгнуть я, тоскливо глядя на стремительно подсыхающую гуашь или нечто на неё похожее.