И вдруг кто-то сказал, как утюг растерзал нарыв:

– Забота – моя, а я – прозорлив.

Дал сигнал не мешать с околесицей, заглянул в замочную скважину и упал на стул под лестницей:

– Точно видно: дуралей – с напомаженной киской. Перегнул на кровать. Обидно ей, низко. Не рада уступать.

В ответ – вопрос:

– А фекалий нет?

На вопрос – ответ:

– Нос – крючком: не при моем рыле встревать. Надо вскрывать!

Собрали за домом двух понятых, пригласили здорового участкового с ломом, встали по парам паровозом – чух! пых! – разогнали машину, наддали жару и – прыг! – ударом взломали древесину!

И вмиг упали в беспорядке, как посуда с воза.

Пахнуло оттуда не разгулом, а сладким навозом.

Пролежал он там, углядели, не дни, а недели.

И вылетели вон, как влетели: в мыле – на теле, трусцой – по углам, и косой шквал ругни – в щели.

Только участковый, не знакомый с волнением жил, стал в стойку дога для исполнения правил и долга: поддержал ранг, сохранил такт, зажал нос, взбил начес, достал бланк и бойко составил акт.

4

Акт явил и факт, и пыл:

"Труп на дому замечен один. На чуб нанесен бриолин. В постели с неделю. Не вечен. По всему видно, гражданин без панталон. Не обеспечен. Обидно, что лица у мертвеца нет, а скелет от зоба до утробы обнажен. Но должно быть, он.

Документов и позументов полковника у покойника не обнаружено. Где они утеряны, нам невдомек. Одни уверены, что в заслуженном труде. Но дам осторожный и простой намек: возможно, рядовой. Или в суете подлог.

У ног на плите яснее. Тлеет огонек. Жалобно и с угаром. Стало быть, для ужина. Недаром сорочка с оторочкой отутюжена.

Какого дня и съеден ли, для меня непонятно. Судя по людям, обстановке и подготовке, нет сведений, клиент ограблен, ослаблен или был беден. Чертил на плече – смесь чернил. Занятно! А вообще здесь – отвратно.

Под потолком – корзины, но не с молоком. Не для нянек. Тянет коньяком. Не яд. Нужно, говорят, отпить, но я – на службе. Струя – не моя.

В углу, на полу, спѐреду – упаковка из дерева. Стало быть, гроб. Из осины. Без шпица. А в упор к стене – топор. Ловко! Провалиться мне чтоб, если сам не стесал на месте, стерва!

Извините, дурак, что так написал. Гам, накал событий. Нервы – нити.

Посреди комнаты – памятник надмогильный. Вона ты, срамотник, да двужильный – поди, один приволок!

Здесь и венок. Цветок – не обильный. Определяю: по краю весь поутек.

Постановляю итог: картина ясная, гладь, эпилог, никакого чуда, не вру, ужасная скотина и неряха, убрать отсюда подобру-поздорову махом!"

5

Однако уносить вояку было некому.

Ни друзьям, ни лекарю.

Ни целиком, ни крохами.

Соседи прыть сдержали.

Стояли по углам и охали:

– Медали тайком украли.

– Рыло медведи сожрали.

– Нищета!

– От винта!

– А борода – на зависть.

– Бедненький.

Но куда подевались наследники?

И не сказались!

6

Следствие копало не глубоко: искало мало и недалеко.

Силу применяло без огня – на происшествие хватило и дня: материал, указало, раздут, а криминал – крут.

Тут как тут и в других квартирах взяли останки Трупа.

И тоже – он, но богаче: в банке, похоже, миллион, не иначе.

Глупо? Едва ли и в сатирах о таких читали?

Но не на тех напали!

Инспектор по этому делу сначала был изумлен: вектор тайных сил мотало к раздетому телу со всех сторон. Необычайно совпадало и имя, и остальное: не смех, а вредный уклон! Двое, трое – негоже, а кто же – неделимый он?

Но бедный чинодрал не ждал подсказки от министра и воспрял без натаски и быстро.

Сдержал страх, признал, что материал – швах (а может статься, множат провокации), и в сердцах приказал:

– Ну и прах с ними! И кал!

И впопыхах написал:

"Обыск – утвердить, розыск – прекратить, происшествие – не плодить, нить следствия – не длить, полковника быть – не могло, а покойника схоронить – сейчас. Раз мурло нашли, не жалеть на него земли!"

И тут же снял накал: натружено встал, взял плеть и отхлестал полированную медь в кабинете.

Махал, как раздирал сети.

Поддавал наоттяжку, поднимал ляжку и разбивал разом чашку и фляжку.

А наливал вино в бокал – заодно порвал и подтяжку.

И за экстазом потерял и кованую пряжку, и бумажку с приказом.

И стал найденный мертвяк – как незаконный сорняк: из опасных элементов, но – без ясных документов.

VI. КРУЧИНЫ СКОТИНЫ

1

Биография Трупа известна с его слов, оттого и круто запутана при старте и на поворотах.

Так неуместна география островов, вычерченных с позолотой на карте вычерпанного болота.

Но детали – пустяк, а не печать на фото: их надо отличать от законных устоев и больших расчетов.

Иначе не пересказать эскапады, взгляды и заботы утраченного героя исступленной охоты.

2

Кто о чем, а угрюмый Труп с детства думал о том, что с ним будет потом: люди уйдут без наследства, как дым в раструб, или, как солнечный зайчик, с огнем оживут.

Днем беспомощный мальчик бередил пыл на воле, а ночами жил мечтами о лучшей доле: устало пучил глазки и читал до дыр сказки.

Сначала узнал, что мир бесконечен, а люди мрут – от простуд. Загадал, что и сам будет вечен, а уют дают за труд: по утрам убегал для зарядки в спортзал и, как смелый герой, без оглядки закалял тело игрой в прятки.

Но вот страницы книжки стали лосниться, а переплет расклевали птицы. И от печали мальчишка обхватил рукой темя: старье гниет, а свое берет – время. Глухо запукал от звука часов и поразил клюкой железный засов.

И бил со всех сил, пока не натрудил плечи.

А у замка – ни прорех, ни трещин, ни течи.

Отступил и извлек полезный урок чисел: вещи крепче – из металла, а срок зависел – от материала.

Отсюда заключил: для продолжения века надо перевернуть суть человека. Груда костей – не преграда для движения, толчка и удара, но можно втихую натянуть на кожу стальную рогожу! И скорей, пока не старый!

И стал с натугой гнуть кольчугу.

Теперь смотрел на дверь без скуки. Ждал чар от науки. Верил, что передел начал – безмерен, и искал под основы другую природу: живую воду, целебный отвар, волшебный эликсир, палочку-выручалочку для людского племени и машину времени, доставляющую желающих на чужбину – в вечный эфир и бесконечный мир.

Но протекали, как воды, годы и шептали: "Едва ли".

3

И вдруг умер старый дед.

Напоследок предок обеззубел, но образумил:

– Эксперимент – безумен. Бубен – ударный инструмент, а загублен. Надежд, внук, недаром нет.

И изрек впрок завет:

– Думы за горами – сеть, смерть за плечами – твердь. От мозгов – невроз, от дураков – навоз. Живешь – арбу прешь, помрешь – на горбу уснешь. От нош – воз, от гроз – газ, от нас – вошь. Приговор – не орлий вздор: кабы прежде навсегда не мёрли, нас бы туда невежды не допёрли. Вечно, без конца, будет жить нечеловечья прыть: люди без лица.

Ребяческие угадайки исчезли немедля, как муть, а старческие байки пролезли – в суть. Дед обозначил след лукавее – точно морочил тоской: начал за здравие, кончил – за упокой. И выходило на вид веселее мыла, что скользило и потело на столе: живее человека тело старика – по земле бежит с полвека, а в земле пролежит – века̀.

Три дня и три ночи не смыкал глаз внук:

– Смотри, не смотри вокруг, а шанс для меня очень мал. Час рос, а стал – грош, а от слез – невтерпеж. Умирать – не хочу, а врачу – не сказать. Вопрос – не пустяк: как выживать?