А на раздольный хлебосольный стол и бровью не повел.

Но при вручении направления на работу заглотнул орхидеи и вместо известной идеи изрыгнул на стол рвоту.

Получилось, что едва неуклюжий нахал прибрал к рукам права на особое пособие, тут же доказал, что сам – обреченный на хилость ублюдок, а изобретенный настой – пустой предрассудок.

Ради морали невежде в награде отказали:

– Прежде, – втолковали, – лечи свой желудок, а диплом во врачи и ключи от хором получи потом!

3

Молодой политик признал на демонстрации, что – не юнец, а Труп, отец и пуп нации. И не меньше.

Заверял вдогонку, что – не больной паралитик, а любимец женщин.

И каждую мать своего ребенка призывал, как отважную женку, голосовать за него, а не его противника – циника и подонка.

Обещал за успех гостинец для всех: материал на пеленки и сад.

Но сыграл – невпопад.

Бывшие крали Трупа собрали группу избирателей, поймали говорившего как предателя и клопа и – разодрали на нем одежду до пупа и ниже, а между тем кричали:

– И стати оторвем, и совсем забьем!

– Хватит брюхатить! Кот бесстыжий!

Но раздев пылко, отступали с ухмылкой:

– Не тот!

– Не на дев женилка!

– Не любимец, а проходимец!

– Не кот, а пес!

И хохотали – до слез.

А прогнали – не отдали ни трусов, ни голосов.

4

Ветеран без мундира доложил, не тая:

– Полковник – я. И громила, и любовник, и задира. Сила – моя. А угодил в тыл – от ран, из-за командира.

Предупредил, что суров и зол, раскрыл вещмешок, предъявил наган и попросил кров и стол.

За столом заговорил о привале, схватил котелок и уполовник, но зацепил крючком шиповник в бокале, уронил горшок с борщом на сапоги и обварил кипятком мысок ноги.

Подбежали к нему со сноровкой, сняли сапог, бахрому, носок – и прочитали татуировку:

"Бьют – беги, командиру – клистир, миру – мир".

На ожог наложили компресс и жгут, но интерес к верзиле сменили на слова для простофили:

– Приютили артиста – оголили пацифиста. Катись ты!

И от свиста из нагана ветерана засеменили два таракана.

Подшутили и над ними, игрулями с шальными пулями:

– Кино!

– Аврал!

– Давно не стрелял!

5

И таких самозванцев развелось, как городских собак и голодранцев, которым натощак обещали кость.

И от тоски двойники желали и медали, и коня, и с конем – прыть. И с задором верещали:

– Живьем меня не зарыть! И огнем не спалить!

И воочию развивали волчью сыть.

Чаще других выступали тишайшие с виду, но неряшливые и мычавшие, что сохраняли в груди незряшную обиду.

Среди них бывали и непризнанные таланты, и замызганные коммерсанты, и отважные лейтенанты, и продажные депутаты: осознавали, что небогаты, не попадали в золотую струю и – излагали по чутью чужую повесть, кивали на державу и претендовали на доплаты, но не по праву и не за совесть, а на халяву.

С воем присвоить на славу имя, без забот пристроить рыло в газету – вот что руководило ими: на то и это!

Ходила и другая разгадка самозванства: не простая, но бередила пространство – с постоянством.

Словно сам Труп любовно собрал своих в клуб: образовал по углам артели для беспорядка и драм.

И цели – приспели: не от того, что ропщет или псих, а якобы возмечтал, чтобы воспели его особу как всеобщий и одинаковый идеал!

Или впал в неуместную диверсию за лестную пенсию!

И урок, получалось, жесток: искать живого – опять подбивать любого не на жалость, а на агрессию!

Так ли, сяк ли, а родные и иные искатели не обмякли и не взвыли сгоряча на боль от неприятеля, а соорудили сообща совет и решили:

– Чтобы иссякли в силе пробы на роль живого беглеца, нет другого пути, как найти и принести на свет потайного мертвеца.

Приложили печать и постановили: искать до конца!

6

И вдруг – эпизод: навстречу идет.

Тот!

Берет за плечи, как коня за круп, и – на испуг:

– Я – Труп!

Ему:

– Ерунда. Докажите.

А он:

– Ни к чему. Умерщвлен.

– А почему говорите?

– Я – вода в сите. Вытекаю.

– А поймаем? Чревато!

– Моя хата – с краю.

– Где? Покажите.

Отвел носок и изрек вбок урок:

– Везде и нигде. Не ищите у дыр пол, у начал запал, а у пчел пуп. Познал мир – нашел труп, нашел труп – исчерпал мир. Тайна – случайна и не нужна, а разгадка важна для порядка, но секрет – рассвет, а расчет – убьет.

Помолчали.

Покивали:

– Плетет!

– Не тот!

Невзначай пробормотали:

– Каково? Чай, за воротник заливали?

Не сказал.

На груди у него сверкали медали.

– У менял достал? Али украл? Почитай, генерал!

И на это ответа не дал: изображал, что – крут.

И тотчас – прогнали:

– Ну, иди, плут. Ступай на авось. Развелось вас тут!

А исчез – разобрали по косточкам:

– Загадки его – для разрядки: ничего не дают. Головорез с тросточкой! Услыхал про вклад и рад. Из прилипал. Раскатал губу на сад, как ворона на дубу – на сыр. Ни поклона, ни закона. Напал и на мир! Зверь на пути граждан! Кочет! И глазищи – разбойника!

И снова признали, что живого теперь не найти:

– Каждый гад захочет наград! Ложь – экономика!

– Ну что ж, поищем – покойника!

III. ПРИЧИНЫ МЕРТВЕЧИНЫ

1

В начале охоты за мертвым созвали планерку и от корки до корки разобрали типичное устройство неотступной смерти и хищные свойства трупной круговерти.

Обсуждали за бутылкой вина, и потому – до дна.

А ко всему – и пылко, и дотошно.

Да и суматошно.

И сразу, без подсказок, по первому слову, взяли за верную основу, что смерть по красоте – невеста в фате, но смурнее на личину. Имеет и место, и причину, но – не твердь, а реет, как жердь, над теми, кто живы. То в темя огреет, то игриво засеет семя, то раздобреет и перемелет жилы.

Пугливым о ней и читать неприятно, как сметливым – плевать без затей, а брезгливым – утирать неопрятных плаксивых детей.

Но она – не жена: при обмане – не прогнать.

И не мать: обратно не станет пускать.

Своя не известна очно, но точно – интересна: как тайна бытия, необычайно прелестна.

Чужая – неприглядна и заурядно легковесна: докучает – досадно, а не угрожает – и ладно.

Свою смерть не узреть и в бою – не почесть и награда.

А чужую встреть не вслепую: и не хочешь, а надо.

Потому что свой труп – вечный невидимка, хоть и спешит на вид, как встречный.

А чужой лежит послушно, как дуб засечный, и плоть не замельтешит в ужимках – не дымка.

А не плачет и в дым не утек, значит, за ним должок!

И оттого под стать свое с него взять!

Но чтобы искать мертвечину честно, хорошо бы знать ее причину и место.

О том и рассуждали вначале – как долотом проем расширяли.

2

Различимо, сказали, что причина всего – место: его и в идеале мало.

Одному бы хватало, но людей – что кудрей в овчарне, теста – в пекарне, на псарне – блох и грубых затей – у детей и выпивох.

И далее – развивали скрижали идей детальнее.

Вот двое метят в одну точку – укорот к страшному бою.

А третий накроет, и ко дну идет – живое.

Или зацепят мамашину дочку не двое в силе, а туча женихов. И – не согласны. Несчастный случай – готов.

А взгреет начальник подчиненного – и хмуро тлеет не чайник, а пожарище. И ждет самодура не компот, а уединенное кладбище! Куда яснее? Без продвижения по службе и повышения зарплаты – и мщение не по дружбе, и беда от утраты.

Однако если шеф – сущий лев в кресле, то в гнетущей обиде провидит угрозы, и негожий служака должен скрыть прыть и молить о пощаде, а иначе может лить слезы и в плаче копить сдачу на розы в ограде.