И с той поры ни слова толково не добавил. Будто намекал круто: от бытовой мишуры кули с барахлом раздуты и скандал – мелкий.

А у него – понимай! – другой запал: для большой горелки!

Оттого и пошли потом враздрай подделки!

6

Труп исчез, как дуб залез в огромный лес.

Рожден в чистом поле – совсем изможден в темном лесе.

И шумен в частоколе, как бубен – тем и интересен.

Но водить круговерть в лесу – носить прыть на весу, а смерть – на носу.

А залез вчуже – задача похуже: лес по неуклюжим не плачет, не тужит.

Так и получилось: чудак пропал – чаще на милость.

Угадал подходящий срок и – в прогал утек.

Одно не сходилось: окно за ним не закрылось.

А заиграл шаловливый ветерок, и оттуда, как дым, побежал говорливый шумок.

А в пересудах и падь – что гладь, и лесок – что дубок, и дубище – что лесище, и ни за что не понять, кто кого и для чего ищет.

И неспроста поползла из-за угла путаница, как глиста или гусеница.

То ли, говорили, убит из-за доли, то ли – от усилий угар, то ли – сам устал, то ли – стал стар.

То ли по кустам лежит, то ли по долгам бежит, то ли он – запечный таракан, то ли – вечный истукан.

То ли он – не он, а шпион, разбойник, позорник или озорник и мясник.

То ли он – умный дворник без штанов: с уймой паспортов и на тюрьму – готов.

По тому документу – полковник из агентов, при спеси и награде: пенсии ради.

А по тому – шорник: засел в кожу – наел рожу.

По тому – медник: надел передник, а у дел – посредник.

А по тому – евгеник: резанул фурункул, а надул – гомункул.

По тому – священник: грош – в кружку, брошь – под подушку.

А то – никто: нахал – брал веник, махал не глядя, подметал уголок, очищал городок ради денег и доплат – и не наследник, а богат.

А то – солдат: взят в строй и не рад, что живой.

Уследить за живыми не сложно: можно затвердить имя молодца и кличку подлеца.

Но уличить мертвеца – перемудрить: птичку на нить ловить и доить.

Гнильца – без лица: ни имени, ни вымени.

А призови покойника на поклоны – и без любви поклонников миллионы.

Труп – куб: что ни сторона – одна, зато черчение одной – приключение другой.

И потому, по всему, заключили в стиле кадрили, круп – обреченная скотина, а труп – отвлеченная картина!

VIII. БЕДНЯЖКА И БУМАЖКА

1

Справка о кончине – отставка из жильцов и первый верный документ для мертвецов. В ней без затей говорится о причине перехода границы человечьего рода и отмечен момент встречи у брода.

С этой бумагой, приметной без ложного глянца, можно призвать к ответу и живого самозванца.

А без нее и гнилого беднягу не смей, лиходей, не твое, зарывать: ни в глину под гладь, ни под перину в кровать.

Без бумажки ты – не труп, а букашкин суп!

А с ней и совсем живой – не живей, чем гной: от суеты – промашка, но чтобы воспрять, хорошо бы на бумажку достать бумажку, а клерки, недомерки со лбами глазастыми, на взятки натасканы, зубами лязгают. И не ласково!

Наскоро покушались на свидетельство о смерти Трупа люди разные: и за порядки волновались, и по причуде глупой, и подкупались на соблазны. Такое радетельство за итоги мило для покоя, как корыто с мылом в ноги – от запоя, но породило и волокиту, и зависть, а подлоги разворошило вдвое: на тело в квартире сбежались, как на дело, и папаша, и мамаша, и прочие родичи, охочие до прозвища наследников. Гири, пальто без манто и огарки ужина не показались привередникам заслуженным подарком, но одни признались, бледнея, что они обознались, и ретировались, а иные, не родные, да беднее бедного, остались до победного.

А каково было соседям убогого? Не медведи у своего логова! И рыло не в ските! Ни смраду не рады, ни падали, ни волоките!

2

Клерки застучали зубами при первом сигнале о драме.

И зарычали нервно, как тигры на примерке к крупу жертвы.

А заиграли в игры: паспорт Трупа взяли, а справки о смерти не дали. Заверещали зато – что пастырь на шалунишку:

– Поверьте, тут – не пиявки, не отсосут лишку!

Потом пожевали ртом, подняли тон и указали на закон:

– Вручали покойнику талон. А он против правил и толику не отоварил. Не успел. Опять прочерк. Коли цел, верните, что ли, кусочек.

Просители им возражали:

– Искать в покойнике – что дым полоскать: в сите ли, в уполовнике…

Но визитеру не унять контору – хору не умять гору.

От начальства домочадцы убежали в одночасье. Надев на зев противогазы и презрев метастазы от заразы, смело обыскали до̀ма и тело, и хоромы.

И опять в приемную – играть втемную:

– Привет! Нет бумажки ни в тельняшке, ни на кухне. А бедняжка тухнет и пухнет.

Контора – не лаской, так скорой встряской:

– Не шастать! Вам – услуги, а нам – гам? Хапуги!

От неистового лязга пришельцы искусали заусенцы и испытали приступ маразма: снова не угадали игры, пожелали в тартарары и удрали бестолково – без поклона.

А на улице стали сутулиться, как попрошайки, и собрали в банной шайке талоны со всего своего района.

С жаром передали ярым казнокрадам.

Но в ответ услыхали с бранной прохладой:

– Привет! А с него, с гада?

Зарыдали просители – пронзительно.

А мучители – прочитали морали:

– С чего печали? В зобу пусто – раскатали губу на капусту? По справке о смерти в лавке – льготки: и тапки по мерке, и колготки, и шляпки, и кальсоны, и булавки, и к тряпкам для добавки – закусоны, патиссоны да заправки, да и вино уценено. Упорство – средство, но от кончины – за помины, а от обжорства – за наследство?

Изобличали начальники печальных гостей, будто пиявки терзали бока до костей, будто заливали с бухты бассейн: до потолка из баллона, от галлона до галлона. И справки не дали – пока не найдут талона! Проскрежетали зубами:

– С вами – шут, а тут – заперто! – и прогнали без паспорта.

Конец – хуже экскремента: мертвец тужит без документа!

3

И тогда пришел к мертвецу папаша:

– Ваша беда по лицу – наша!

И – под стол: искать кладь для чемодана.

Еле успели опознать ветерана!

Его история – лаборатория обмана.

Начинал хитрец с того, что прибежал как отец к конторе и описал горе: в пожар попал его законный сынок, да не утёк, а испытал угар и удар ломом, опоздал к оконным проемам, запылал комом и сгорел, пострел, с домом дотла – осталась малость, зола, да развал смели до земли, нанесли песок и в короткий срок и ларек возвели, и шмотки завезли впрок.

Старожил хлопотал не о лавке: просил о справке.

Из улик старик собрал горсть пепла и кость из пекла.

Решил заручиться и явкой очевидцев: один свидетель заметил огонь и уловил вонь, а другой подтвердил, что такой сын был.

Но в конторе не зарыдали от горя, страха и печали: праха на пробу не взяли, родителю приказали, чтобы кончал скандал и убрал мерзости, а свидетелям ответили, что помогали заявителю в нетрезвости. Несчастье растолковали на бланке с печатью:

"По пьянке пропал без вести".

Старик не вник и в плаче рявкал:

– Козявки!

Пока чинодрал не надоумил:

– Без справки, значит, наверняка не умер!

И с тех пор ветеран по фамилии Труп ковырял успех, как монтер – шуруп, изображал, что во флотилии – капитан, бланк применял, как танк и таран, и в изобилии набивал карман.

Осторожными усилиями искал гражданина, похожего на сына по фамилии. Когда узнавал, что мертвец не завещал и горсть на род, хитрец приставлял кость и заверял народ:

– Ерунда! Не тот! А мой – живой!

Когда же выпадало покойному к достойному финалу немало поклажи, деляга совал бумагу:

– Мой! Без вести от нетрезвости! Помотало беднягу! И забирал что мог впрок как свое, а гнилье сбывал с рук – кивал на недосуг и бросал на подруг.