1992 г. 4 Нет и не будет душе передышки. Вновь на Москве ресторан «Разгуляй». Лузгает семечки стражник на вышке: «Эй, гражданин, шире рот разевай!» И разевают любители ора, Нынче в Отечестве «несть им числа». Спит размалеванный крейсер «Аврора» — Совесть его в мир иной отошла. Белый солдатик и красный солдатик Сеяли бурю, а нам – пожинать. Сами-то вспомнили, что они братья: Перемешали свой прах – не разъять. Белые кости промыты дождями. Кровь «голубая» темнее, чем месть. Крепко схоронены русское знамя, Русская вера, дворянская честь. Крепко схоронено… Вороны в стае Птицу болящую бьют неспроста. То-то нам дегтем и кровью латают Настежь распахнутые ворота. А за воротами мертвое поле. Эй, «господа», и в каком вы конце?! Нет и не будет юродивым доли. Так и гуляйте в терновом венце! Русской душе не видать передышки: Вместо страны – ресторан «Разгуляй». Спит притомившийся стражник на вышке: «А ну, россияне, пора… не зевай!» 28 ноября 1993 г. 5 Мальчик – в черном! – проходит по саду, Так внезапно и близко родной. Сквозь деревья идет, сквозь ограду… Он не помнит дороги иной. А над миром витает простуда — Поздней осени звездная стынь. – Ты откуда, мой мальчик, откуда? — Шевелятся беззвучно кусты. Вот он медленно всходит по краю Погребенного в холод луча. Припадаю к окну, пропадаю Безнадежно, безмолвно крича: – Ты зачем покидаешь Россию?! Эта черная немочь пройдет! И красны его ноги босые, Но лицо голубее, чем лед. Обернулся… Прозрачно и длинно Посмотрел мимо слов, мимо слез. Еще теплую землю отринул И в остывшее небо пророс. Мальчик – в черном! Привиделось, что ли, В ясный миг между сном и едой? А душа растворяется в боли: Это – ты, Молодой-молодой… 1993 г. 6 Пряди седые – багряные листья. Тощая хлыщет метла… Господи, ты ли, Мадонна Сикстинская, С облака наземь сошла?! Что не ко времени выбрала платье С целым созвездьем прорех. Где же твой Сын, непорочная матерь, Где он, страдалец за всех?! …Мертвые космы метутся по ветру. Палые листья в крови. И от нее не дождаться ответа. Не домолиться любви. Словно глухая, уходит по лужам В тонких чулочках одних. Словно ей мир этот больше не нужен, В коем не стало родни. …Меркнет в душе от нечаянной встречи. В тусклой утробе двора Листьев бездомных игра — Чет или нечет… 1990 г.
7 Плакал котенок в подъезде, Еле живой уголек. В небе последних созвездий Переливался дымок. Ломкое утро хрустело, Словно стекло, под ногой. Чье-то округлое тело Плыло, что шар голубой. Плыли затылки и спины, Как заготовки Творца: Вот очертания сына, Рядом набросок отца. И оставалось Слово Камнем лежать на тропе — Не было Духа Святого В этой печальной толпе. 1996 г. «Осадили морозы Рождественский пост…» Осадили морозы Рождественский пост, Что ни день, то суровей и круче. И печные дымы поднялись во весь рост, Небеса подпирая на случай. Все бледнее закат И прозрачнее ночь. Тени елей острей и тревожней. Даже словом себе не посмею помочь. Здесь и Слово опутано ложью. И куда ни посмотришь — Сплошной лазарет: Забинтованы рощи и реки… Только в церкви бессонной — Молитвенный свет. Значит, живы еще человеки. 1993 г. Глава вторая Рождество мое белокрылое Зимняя соната Снег. Путей переплетенье. Воля – памяти моей… Невесомое скольженье Невесомых лошадей. Взор луны потусторонний. В пустоте полозьев скрип. На закрытом перегоне Снова шепот, смех и… всхлип. (Прежней жизни отголоски Так стеклянно коротки.) Из серебряного воска Край закутанной щеки. И на полости медвежьей Оседает снежный рой. Сквозь тоску и неизбежность Возвращаюсь я домой, Где теплы еще предметы И свежи твои цветы. Здесь граница тьмы и света — Неприступность высоты. |
