Прошло время, я вступил в Союз охотников, папа приносит новую «Тулку» – одностволку. Дома расчехлили, идёт осмотр. Папина резолюция: «Ружье прикладистое, легкое, ствол «чок», бить будет хорошо, но предохранитель не надёжный, будь осторожен». Я в десятый раз пробую прицелиться, начинаем проверку работы бойка, как вставляется патрон. Всё отлично, по росту, начинаем регулировать ремень и вдруг над моим ухом шарахнул выстрел! Верчусь по комнате полностью оглохший и показываю пальцем в потолок. Папа, белый лицом, глянул, и руки у него затряслись. Заряд был боевой, на потолке прошибло дыру. Мне ухо опалило, вершок в сторону – и мне раздробило бы череп. Тут ещё мама коршуном бросилась. Папа овладел собой, говорит поучительно: «Я же говорил, что предохранитель ненадёжный». Но тут шутить неуместно. Сам знает, что совершил ошибку, только на охоте ружье можно заряжать.

От ещё одной папиной ошибки мы хохотали вдвоем.

Получилось так, что нарочно не придумаешь. Эта была одна из первых наших совместных охот. На вечер было назначено открытие охоты на пернатых. Для всех охотников это праздник. Мы наметили пострелять на многочисленных озерах в районе Каршенского пролива. Прибыли на лодке днём, чтобы осмотреться и выбрать место по душе. Ружья в лодке остереглись оставлять. Бродим с ними, конечно, разряженными. Папа предупредил: «Егерь может и к этому придраться. На открытое место, не осмотревшись, не выходи». Водоёмы один лучше другого, всюду плавает стайками дичь. Зашли далеко, местность пошла холмами, с одного из них увидели лежащего у берега озера охотника, одежда вокруг сушится. Смело к нему подошли – папа любит поговорить. Незнакомец с уважением нас осмотрел: солидные охотники – спецодежда, бинокль, ружья. Завязался разговор. Что-то узнали, посмеялись над чем-то, сами отдохнули и время провели. Наконец, распрощались друзьями и ходко пошли в сторону лодки. Каждый себе уже облюбовал местечко. Далеко отошли, слышим крик, с бугра глянули: человек ружьем машет и резво бежит в нашу сторону. Отпрянули в кусты, вдруг егерь? Звуки приближаются, глядь, наш знакомец недавний папиным ружьем размахивает. Тут картина ясная. Папа сделал вид, что бежит навстречу, жмёт ему руку, благодарит. Как солидно мы подошли, и как несерьёзно всё обернулось! Чуть от собственного ружья не убежали! Вместе по дороге хохочем. Обмишурился стареющий «главохот». После вечерки папа реабилитировался. Счёт добычи был в отцову пользу.

Я ещё тогда влёт бить не умел. Вернулись с семью утками домой, я щипал и палил. Передо мной встал вопрос – научиться стрелять влёт. Яркий пример в этом деле – Осташова, но она училась на стенде на тарелочках. Спросил папу. У него совет простой – стреляй больше и не волнуйся, а патронами я тебя обеспечу. Как тут не волноваться, когда из-под ног кряква вылетает? Как же учились сотни поколений охотников? Только практикой…

Шёл третий охотничий сезон, приносил домой до шести уток с охоты, но возможностей было больше. Уже осенью был случай. Налетел высоко чирок. Я бахнул, и он упал к ногам. Стал анализировать и оказалось, что я и не целился вовсе, приложился к ружью и стрельнул. Стал в будущем больше доверять «автомату», сидящему во мне. Короче, руку набил. Всё вышло по папиным словам. Стал я настоящим охотником.

Страсть к охоте положила начало еще одному увлечению – созданию чучел птиц. Жил в нашем городе интереснейший человек: Александр Павлович Пичугин. Он был другом и спутником основателя краеведческого музея Павла Сергеевича Козлова. Жил и работал Пичугин в каморке под Историческим музеем, рядом с Волгой. Вечером, после удачной охоты, я отважился заглянуть к нему. В первые же минуты знакомства все мои страхи рассеялись. Принял радушно молодого охотника. Многие из охотников шли к нему на поклон. Он жил одиноко и был рад каждой живой душе. Скромен, прост, весел, мы сошлись с ним. Познания охоты, повадок зверей и птиц были у него очень глубокими. Его рассказы уносили меня на озёра, поля и степи на пятьдесят лет назад! При мне он готовил партию чучел для Москвы. Они были безупречны. Постиг и я его технологию изготовления чучел для крупных и мелких птиц. Но не в этом мастерство. Нужен художественный вкус, знание типичных поз, повадок птиц. Охотники приносили ему самых разнообразных птиц, Пичугин использовал шкурки птиц для дела, а тушки отваривал и питался ими. У него была поговорка: что летуче – всё съедобно. Я приносил зимой ему иногда еду человеческую. Через два года он уехал в Москву, там ему дали квартиру и работу. В Вольске не смогли этого сделать.

2013 год

Летнее утро 1960 года мы с отцом проводили, как обычно, за рыбной ловлей (мне 13 лет). Наличие моторной лодки определяет широкий выбор для ловчего места. Бросили якорь на приличной глубине у острова Вшивый. Столь неблагозвучное название он получил ещё с царских времён. Бурлаки тут издавна делали остановку, выжаривали на кострах из своих лохмотьев непрошеных захребетников – вшей.

Место для рыбалки тут привлекательное. После длинной закоряженной мели идёт глинистый обрыв до 7 – 12 метров. Мель, до строительства Волгоградской ГЭС, была берегом, заросшим тальником. Это уже на моей памяти. А ещё раньше, видимо, тут были пески.

Скоро слева и справа от нас встали на лодках соседи. Немного погодя наша группа приманила всех движущихся мимо рыболовов-лодочников. Образовался целый «базар» из 20 лодок. Клёв был хороший и настроение приподнятое.

Ветра сегодня нет, и поверхность большой воды застыла под жарким июльским солнцем. Свод небес с утра – глубокая голубизна, сейчас, под натиском жары, стал белесым. Судовой ход далеко под правым берегом, но все же доходила до нас запоздалая обессиленная волна. Чуть качнет лодку – и опять зеркало вод. Зной туманит даль. Рыболовы вокруг помалкивали, однако пойманный кем-либо особо крупный экземпляр леща или судака всегда был замечен цепким глазом. Начинали соседи судачить, оценивая вес добычи. Жара усиливается, так и тянет меня, мальца, окунуться с лодки в прохладу вод. Бодрый звон сторожков заставляет пока воздержаться. Отец мочит лысину забортной водичкой и обещает обоюдное купание на песках. К обеду в садке уже очень приличный улов и мы ведём разговор, не пора ли к дому, пока инспекция не заинтересовалась нами. Ловлю на шайбу уже успели запретить. Вижу вдруг невероятную картину: толстая леска с мешочком прикорма и тяжелым грузилом стала медленно выпрямляться, будто грузило само пошло наверх. Отец поймал направление моего взгляда и тоже удивленно взирает на это явление. Стальной прут сторожка пригнулся и колотит по борту. Леска заворачивает в сторону берега. Он ухватился за леску, и вдруг в десяти метрах от кормы из воды свечой выскочил крупный осётр! Мгновение – и только брызги и волны расходятся.

У меня округлились глаза, соседи повставали и следят за дальнейшими событиями. Рыбина ушла куда-то вбок и на глубину, об этом сигнализирует звенящая леска. Отец стал осторожно отпускать снасть под напором рыбы. Как всегда, неожиданно наступает развязка: леска внезапно слабеет, и совсем близко опять выбросился из воды этот огромный пережиток древних эпох. Так близко, что чуть не задел спиннинговое удилище, спущенное на судака. У жаберной крышки ясно видна спутанная леска и пустой зеленый мешочек от прикорма, как приклеенный. Рывок, щелчок, и в руках обрывок лески. Стоит отец и видно, как коленки дрожат. Все зрители дружно выдохнули воздух, начались всякие охи и ахи…. Не наша это штучка. Ничего не оставалось, как вынуть снасти и якорь.

На обратном пути лодка поравнялась с песчаным мысом. Я было хотел попросить остановку для купания, но отец молча кивнул в сторону фарватера. На нас бодро шел инспекторский пароходик «Калининград». Машут остановиться. Глушим мотор, и вот картина: стальной нос парохода с хода врубается в борт лодки. Трещит обводной брус. Весло выскочило из уключины. С высоты палубы перегибается через поручень пузатый инспектор Журавлихин. Он еще рта не успел открыть, как папа заорал: