В институте существовала традиция: в период выпускных экзаменов ректор лично приглашал особо отличившихся студентов и награждал их разными памятными подарками.

И вот в один прекрасный день я тоже получаю приглашение от ректора, Арчила Асатиани (дяди Арчила, который был очень близким другом нашей семьи, вплоть до того, что я считал членов его семьи родственниками и знал его с малого детства), в числе отличившихся студентов. Я был сильно удивлён, так как точно ничего выдающегося за период учёбы не совершал.

Но я не мог ослушаться, пришёл в назначенное время к кабинету ректора и смущённо заглянул, просунув только голову, с надеждой, что, увидев меня, они поймут ошибку и мне не придётся унижаться дальше.

– Батоно Арчил, произошла какая-то ошибка, на мой взгляд, – произнёс я.

– Нет, нет, нет, Дато, заходи – мы именно тебя и ждали.

Я подошёл к столу, вокруг которого стояли ещё два проректора института. Батоно Арчил взял со стола несколько гвоздик и диплом и торжественно произнёс:

«Как ты знаешь, мы отмечаем особо отличившихся студентов. Мы, очень внимательно изучив твои показатели, единогласно пришли к мнению, что у тебя есть уникальное достижение: за период учёбы в институте ты провёл в сквере между корпусами больше времени, чем г-н Тархнишвили, за что мы тебя и решили отметить!..»

И передал мне цветы и диплом!

Учёба в медицинском институте была привлекательна ещё и тем, что выпускники нашего вуза освобождались от призыва в армию.

Вот как это происходило: в институте была военная кафедра, которая давала будущим защитникам отечества теоретические знания по общим вопросам и по токсикологии (всякие отравляющие вещества: зарин, зоман, иприт, фосген… – курс изучения гадостей, созданных человеком).

По завершении обучения на кафедре, ещё до сдачи экзамена, нас отправляли на двухмесячные сборы в военную часть уже для строевой и стрелковой подготовки. Студенты привозили оценку со сборов от двойки до пятёрки, затем сдавали экзамен по токсикологии и получали суммарный балл, который не должен быть меньше шести, а итоговый результат рассчитывался как среднеарифметический, и он не должен быть меньше тройки: шесть, разделённое на два, равняется трём. Ура! Ты свободен от призыва.

Ради справедливости скажу, что, несмотря на кажущуюся сложность, в многолетней истории института не было прецедента, чтобы кому-либо ставили оценку ниже тройки и отправляли на два года служить в армию.

Фактически все последующие события, которые чуть не стали для меня роковыми, начались с того, что я банально опоздал на общий сбор студентов в большом актовом зале. Заведующий военной кафедрой товарищ Миндадзе, высокий худощавый полковник со строгим выражением лица, собрал всех студентов мужского пола для проведения инструктажа перед отправкой на военные сборы в город Батуми. В зале присутствовали и высокие чины из Закавказского военного округа.

Я открыл дверь и вошёл в помещение, не очень чувствуя вину за опоздание, в тот момент, когда выступал непосредственно заведующий кафедрой. Он прервал речь и стал пристально на меня смотреть. В зале воцарилась тишина.

– Фамилия! – властно, как произносят приказы военные, спросил он.

– Моя? – спросил я в ответ.

– Нет, моя, – так же строго передразнил он меня.

– Ваша – Миндадзе… – посчитал уместным пошутить я.

Зал захохотал.

– Если я вас неправильно понял, то меня зовут Чи-чуа Давид, – я решил смягчить неловкую ситуацию.

– Садись! – после недолгой, но многозначительной паузы скомандовал полковник.

Мне ничего не оставалось делать, кроме как сесть в первом ряду, чего я всегда избегал, и, как впоследствии выяснилось, совсем не зря.

Товарищ Миндадзе продолжил свою речь, суть которой заключалась в том, что с этого момента нашему расхлябанному существованию пришёл конец. Ближайшие два месяца главной категорией нашего быта станет дисциплина и ещё раз дисциплина!

– И это будет задел на всю оставшуюся жизнь! – высокопарно завершил он.

А дальше он передал слово представителю Закавказского военного округа, чины и регалии которого он зачитывал минуты три. Заняв место на трибуне, офицер низким звучным голосом скомандовал по-русски:

– Товарищи рядовые, смирно!

Зал оказался абсолютно не готов к такому повороту событий и практически не среагировал на приказ: студенты переглядывались и пожимали плечами, демонстрируя полное недоумение.

– Встать!!! – ещё громче произнёс офицер.

На этот раз зал неохотно подчинился.

Дальше офицер долго зачитывал регалии уже генерала, с приказом которого он нас собирался ознакомить. Стало ясно, что нам должны сообщить информацию чрезвычайной важности. Следующие полчаса мы, стоя вразвалку (от требования выполнить приказ «Смирно!» офицер предусмотрительно отказался), слушали бесконечное количество абсолютно непонятных инструкций и правил, которые мы должны досконально выполнять во время сборов.

Я оживился, когда офицер стал зачитывать пункты правил следования к месту назначения. Это звучало примерно так:

«Для отбытия в пункт назначения необходимо прибыть на центральный железнодорожный вокзал.

Перемещение призывников в пункт назначения будет происходить посредством железнодорожного подвижного состава (т. е. поезда).

В момент отправления состава все призывники должны находиться внутри вагонов…»

Таких пунктов, регламентирующих каждый возможный вариант нашего поведения, было огромное множество. И всё бы ничего, если бы не две совсем уж странных инструкции:

«Следовать в пункт назначения на крыше вагона запрещается (тут я только хмыкнул).

Выходить из движущегося состава запрещается…»

И здесь я уже не сдержался и, как мне казалось, тихо пробурчал:

– Я что, Чингачгук (перед глазами возник образ бегающего по крышам вагонов удалого индейца из племени могикан, героя романов Фенимора Купера) – выходить из движущегося поезда?!

По паузе в речи докладчика и гневному взгляду полковника Миндадзе я понял, что слегка переоценил свои конспираторские способности…

Военная часть, в которую нас привезли через несколько дней, находилась в городе Батуми. Солнечные летние дни, море и пляжи совершенно не располагали к несению военной службы.

Впоследствии выяснилось, что к нашему прибытию командиру части поступила информация о наличии в составе призывников опасного антиобщественного «элемента», который требует особого к нему внимания и максимально строгого подхода.

Естественно, командир спустил информацию всему личному составу для «торжественной» встречи.

А дальше всё так, как вы многократно видели в фильмах про армию: я находился под постоянным контролем в течение дня. Если остальные сослуживцы могли отдыхать между заданиями, которых было не так уж и много, то я постоянно получал дополнительные поручения. Типичная картина, которая мне особенно запомнилась: я часами до изнеможения один шагаю по плацу, следуя приказам (напра-а-во, нале-е-во, лечь, встать…) младшего офицера, и вымученно бодрым голосом пою: «Не плачь, девчо-онка, пройдут дожди, солдат вернё-ётся, ты только жди…» И так каждый день.

Мои друзья, пока я грустно маршировал в одиночестве, после утренних построений и лёгкой строевой подготовки спокойно уходили в самоволку через брешь в ограде части и замечательно проводили время на пляжах солнечного Батуми. Уверен, офицеры прекрасно знали об этой шалости, но не обращали на это никакого внимания: всё-таки у них к сборам студентов было не совсем серьёзное отношение.

Но только не в моём случае. Понятно, что, несмотря на мой изнурительный труд на плацу, я по строевой подготовке получил двойку.

Следующим этапом становления бойца была запланирована стрельба. Нас долго учили, как разбирать и собирать автомат Калашникова, устраивали соревнования на время, обучали правилам перемещения с оружием и занятия огневых позиций…