Увидев в своих фантазиях образ грозного чудовища, смельчаки, не раз исполнявшие опасные трюки и дразнившие смерть, тут же пасовали и отбегали прочь на безопасное расстояние. По крайней мере, если они и смеялись ему в глаза, то оттуда, где этих глаз не было видно без театрального бинокля. Их «предсмертные улыбки» выглядели, скорее, насмешкой над собой, чем над фатальной бренностью бытия.

Тем временем стремительно приближался крайний срок сдачи дипломного фильма. Он уже наступал Маэстро на пятки. Для решения судьбы таких, как он, – не успевающих сдать выпускные работы горе-студентов, был создан совет из ведущих умов вуза. С каждым случаем они разбирались индивидуально, методично выслушивая рутинные жизненные истории, которые в конечном счёте и помешали «великому творцу» стать таковым. Раз за разом на лобное место к столу откуда-то из-за угла выползал жалкий сутулистый человечек с опущенной головой и судорожно сжатыми кулаками, словно выносящими на всеобщее обозрение тяжкий груз своей жизни.

Эту ношу студенты с грохотом вываливали перед высоким советом в надежде, что те сжалятся и предоставят ещё один шанс. Залетела… рожала… разгружал ящики, чтобы прокормить семью… отец – алкоголик, мать – инвалид… – такими были типичные отговорки бедолаг. От однообразия фраз видавшим виды метрам сценарного мастерства становилось скучно. Некоторые из них начали ставить на следующий сюжет.

Наконец очередь дошла до Маэстро. Когда он вышел с широко расправленными плечами и гордо поднятой головой, члены совета оторопели и замерли в недоумении, понимая, что для такого смелого и в какой-то мере дерзкого жеста у студента должны быть крайне нестандартные и очень весомые основания.

– Ну-с, молодой человек, у вас-то что произошло: незапланированная беременность или преждевременные роды? – пошутил один из членов совета, разбудив последних коллег, убаюканных колыбельными рассказами предыдущих выступающих, по большей части женского пола.

– Нет. Мой фильм снят почти полностью, за исключением финальной сцены. Я ищу для неё каскадёра, способного улыбнуться смерти, повиснув на высоте третьего этажа, – уверенно произнёс принципиальный студент.

– Насколько мне известно, вы пересмотрели всех желающих из Москвы и области, – недовольно напомнил один из членов высокого жюри, которое восседало за массивным столом, расположенным на приличном возвышении, за что в студенческих кругах негласно звалось ареопагом.

– Да, вы правы. Но среди них нет ни одного подходящего. Поэтому я собираюсь искать его в других городах, – невозмутимо ответил упрямец.

– Надеюсь, вы понимаете, что времени на раскачку уже не осталось. Может быть, утвердите на роль кого-то из просмотренных? Это всего лишь выпускной фильм, он не пойдёт в прокат. Никто не будет судить его строго. Если ваше творение не станет бестселлером, то у вас хоть будет диплом. Полагаю, синица в руках в вашем случае лучше журавля в небе.

Проявленное неуважение к фильму не на шутку разозлило молодое дарование.

– Вы и ваши коллеги постоянно твердили нам на лекциях, что самый строгий судья картине – это сам режиссёр. А теперь предлагаете нарушить эту заповедь. Я не хочу идти против своих принципов и выпускать ленту, которой не буду городится. Пусть лучше она не выйдет вообще, чем с плохо сыгранным финалом, – гордо заявил Маэстро, чем пробудил не только последних спящих представителей кинематографической богемы, но и их чувство гордости за подрастающее поколение.

Слово взял самый пожилой и опытный мастер.

– А что, коллеги, помнится мне, как мой старший товарищ Владимир Чеботарёв много месяцев искал актёра на роль Ихтиандра. Тогда руководство киностудии было им очень недовольно и настоятельно предлагало не затягивать съёмки, а выбрать кого-то из имеющихся. Но Володя не послушал и продолжил поиски того единственного, кто порадовал бы режиссёрский глаз. Он исколесил всю страну, пока не нашёл. И что в итоге? Шедевр мирового кинематографа. Если бы режиссёр тогда спасовал, сдался, то получил бы на главную роль хорошего пловца, но никак не Ихтиандра. Возможно, и здесь мы имеем дело с подобным случаем. Быть может, перед нами стоит будущий Чеботарёв!

Члены ареопага покивали.

– Что ж, похвально, когда художник готов идти на жертвы ради искусства, а не наоборот – приносить искусство в жертву себе, – подхватил самый молодой мастер.

Наконец в дискуссию вступил председатель комиссии, который до этого молчал, поскольку никак не мог однозначно определиться между гильотиной и милостью и наконец нашел компромисс.

– Коллеги, предлагаю следующее решение. Мы дадим юному таланту академический отпуск, а в следующем году, если он всё же снимет эту сцену, посмотрим его шедевр и отпустим в большое плаванье с красным дипломом.

Оправдательный вердикт главного судьи вызвал у коллег шумное, восторженное и единогласное одобрение.

После совета Добряк созвал съёмочную группу и огласил решение мэтров. Тут же посыпались напоминания о неприятных случаях, когда спустя год совет полностью менялся и новый состав дерзко закрывал дверь храма искусств прямо перед носом желавшего вернуться туда студента. Добряк молча сидел в углу и, в отчаянии опустив голову, слушал выступающих, которые, как и члены совета, пытались вразумить молодого режиссёра, уговаривая его утвердить на роль кого-то из каскадёров.

Мысль о том, что придётся ждать целый год, за который всё может измениться, и фильм, как и многие другие картины, будет похоронен на кладбище нереализованных гениальных сценариев, удручала Добряка. К тому же актёру очень нравилась своя роль в этой картине.

Собрание близилось к концу, но принципиальный режиссёр напрочь отказывался принимать суровую реальность.

Добряк уже давно подумывал над тем, чтобы самостоятельно исполнить трюк. Однако была одна существенная проблема. После неприятного инцидента, имевшего место ещё в детстве, он панически боялся высоты. Как только он ощущал её, память неизменно подбрасывала в топку сознания тот самый случай.

Увидев по телевизору, как бесстрашный канатоходец, искусно балансируя на тонком тросе без какой-либо страховки, парит над пропастью между отвесными скалами, ребёнок задался вопросом, а смог бы он сделать нечто похожее? Чтобы проверить это, он забрался на двухметровый забор и решил по нему пройтись. Примерно на середине пути неожиданно включился здравый смысл, а вслед за ним заявила о себе и боязнь упасть. Но паренек отчаянно рвался к победе. Пока он шёл, все было хорошо. Страх хоть и дышал ему в спину, но значительно отставал в этом марафоне смелости. Однако в какой-то момент напряжение стало невыносимым. Мальчик остановился, чтобы немного отдышаться, и бросил взгляд на землю. В этот момент природный инстинкт самосохранения догнал смельчака и заключил его в свои стальные объятия. Ладошки стали влажными, а мышцы обмякли и предательски задрожали. Покачнувшись, Добряк потерял равновесие и упал на асфальт, сломав руку.

Если бы тогда Добряк не остановился, не посмотрел вниз и, сжав волю в кулак, дошёл до конца, возможно, он избавился бы от боязни высоты навсегда. Однако он проиграл схватку, и это поражение оставило неизгладимый след в сознании.

И вот спустя много лет ему выпал шанс вновь сразиться со своим давним соперником.

– Не надо, парень, не смей и думать об этом! Ты не смог тогда, на высоте каких-то двух метров, не сможешь и сейчас, когда предстоит сделать то же самое на уровне третьего этажа, – отчаянно кричал ему голос разума.

– Если ты спасуешь, то навсегда останешься трусом и слабаком, не говоря уж о том, что упустишь шанс сыграть, возможно, лучшую роль в своей жизни, – доносилось в ответ откуда-то из области сердца, которое буквально вырывалось из груди в попытке переорать разум.

Что может рассудить два непримиримых центра принятия решений: ум и душу? Наверное, только характер. Именно он, подобно строгому судье, громко бьёт молотком, вынося суровый внутренний приговор. И под конец собрания этот удар в голове Добряка прозвучал. Актёр вскочил и во всеуслышание заявил, что самостоятельно исполнит трюк.