Лихие времена

И тягостные дни

И странная тоска

К тебе приходит часто.

Еще одна весна…

Ты смело в ночь шагни,

Во тьме, что на века,

Измажься черной пастой.

Отчаянно и зло,

Не замечая лиц,

На чистые листы

Ложится смерть украдкой.

Пусть здесь не повезло,

Но в белизне страниц

Пространство пустоты

Не сможет быть загадкой.

Все ужасы вокруг

Тускнеют каждый миг

И повторенье снов

Нам обещают точно.

Берут нас на испуг…

Но ты двойник тех книг,

Где свет иных миров

В ночи горит бессрочно.

Мне снятся грозовые сны,

Прогулки в сторону Луны,

И вновь в разрывах облаков

Туманный бег иных веков.

И красноватый огонек,

И пара запоздавших строк,

Добра и зла лихой узор,

Как интересный разговор.

Как все легко и тяжело,

Жизнь прямо к черту унесло.

И на вопрос: "А где душа?"

Ответит пустота, дыша.

Мне все равно, который год,

Мир, словно старый анекдот,

Среди космических вершин

И ты один, и я один.

Но продолжается игра

На грани завтра и вчера.

И путь кривой, и путь прямой

Увенчан сном, охвачен тьмой.

И судьбы падают на дно,

Ведь им иного не дано.

И брезжит смысл совсем чуть-чуть,

И скуку превращает в жуть.

Музыка звучит трагически,

Жжет созвездий письмена.

Дышит холодом космическим

Запредельная весна.

Расцветает боль извечная,

Сердце пуговицы рвет.

Жизни скука бесконечная

В одиночество зовет.

Никогда тебе не справиться

С ужасом бесцельных дней…

И душа твоя расплавится,

Станет памятью теней.

На тарабарском языке

Среди бессмысленного гула

Душа поет. На сквозняке

Не стой, чтоб скукой не продуло.

Как хорошо, что боль с тобой

Бредет по коридорам бредней

Навстречу с ледяной судьбой,

Сидящей в комнате соседней.

Глядит из зеркала беда,

Ты сквозь нее проходишь храбро.

Забыв, что это — как всегда,

Мечты твоей абракадабра.

Во всех вещах — двойное дно,

А в людях — уголечки Ада.

Итак, ты молча пьешь вино,

В которое подсыпал яда.

Не верю всей заморской мрази

И нашим местным «европейцам».

Тем, кто пролез из грязи в князи

На почве нелюбви к "индейцам".

Из забугорного сортира

Нам всем навязывают лихо

Еще одну картину мира,

Так по-английски: зло и тихо.

Но все они сгорят досрочно,

И я сквозь них гляжу надменно.

У них не выйдет — это точно! —

Приватизация Вселенной!

Не выйти из водоворота.

Не хватит времени и сил.

И подло улыбнется кто-то.

Но я пощады не просил.

Пусть время снова остановит

Мои наручные часы.

Все затуманит, обескровит,

Дойдя до черной полосы.

Дойдя до берега иного,

Под странным знаменем беды…

Я вижу: здесь не может слово,

Помочь среди белиберды.

Я свыкнусь с тихими ночами,

Под маской лунного лица,

С неимоверными лучами,

То ль серебра, а то ль свинца…

Небытие мне корчит рожи.

Оставь! Все это ни к чему…

Я сам рисую так похоже

Непроницаемую тьму.

Когда-то было все иначе,

Светило солнышко тогда…

Теперь в рукав пространство прячет

Те "баснословные года".

О, как нелепа и прелестна,

Как лжива дальняя весна…

И мне вот в этом мире тесно,

Я впасть хочу в реальность сна.

Проходит время ненароком.

Непринужденна и легка

Глядит зеркально-одинока

Душа, почти что свысока.

И холодком прозрачным веет

Разбитой жизни чепуха…

Ничто теперь меня не склеит…

Оборвана строка стиха…

Нервное чирканье спичек,

Злые огни электричек…

И друг на друга похожи

Все изможденные рожи.

Дни неизменные ткутся.

Люди уныло толкутся,

И, среди моря прошедших,

Много смешных, сумасшедших.

Снова гудки, объявленья,

Спешка до остервененья

Прыгает смерть по платформам

С жутким своим хлороформом.

Время приходит без спроса,

Сердце стучит как колеса.

Ужас проносится мимо,

Струйкой зловонного дыма.

Видятся искры распада

В омуте всякого взгляда.

И на окраине мира

Жизнь — продолженье сортира.

Жизнь — продолженье вокзала,

Сплюнула — все рассказала…

Все мы на адском перроне

В общем жестоком вагоне.

Ощущение вечного зла,

География личного Ада,

И сиреневых песен зола —

Пустота отрешенного взгляда.

И дурные дороги кругом

В небе темном, бездонном и старом.

И становится память врагом,

И столетия катятся даром.

На твоем горизонте всегда

Солнце черное яростно реет,

Душит музыки белиберда,

И отчаянье гроздьями зреет.

Время горькой строкой оборви,

Что настояна летом на травах…

Виноватых не стало и правых

На планете, лишенной любви.