— Птичка одна кое-что нашептала, а адрес у твоего брата узнал, — расплывчато объясняет он. — Так что? Пустишь в дом?
Взгляд Макса опускается на пол, и я понимаю, что он замечает детскую обувь. В этот момент Злата вылетает из ванной, а за ней и Мотя, но при виде гостя в коридоре оба тут же останавливаются и с удивлением на него смотрят.
Я хочу прикрыть детей, но понимаю, что уже слишком поздно и в ужасе кидаю взгляд на Дроздова. Он шокировано рассматривает детей, а несколько секунд погодя очень горько усмехается.
— И когда ты собиралась сказать, что я стал дядей? — очень тихо, чтобы слышала только я, но не дети, и с таким сильным упреком, что меня в дрожь бросает, произносит Макс. — Или вообще не собиралась?
Всё. Конец. Точка невозврата пройдена.
Замок из мелких, еле-еле склеенных и держащихся из последний сил осколков окончательно и бесповоротно рушится без надежды на восстановление. Больше ничего не будет как прежде.
Максу соврать не получится — он не поверит, пойдёт проверять все факты и доберётся до истины, — да и я не смогу.
Сжимаю кулаки, чтобы скрыть дрожь, прокашливаюсь и беру себя в руки ради детей. Их нужно увести, пока Макс ничего не выкинул, и поговорить с ним один на один.
— Мотя, Злата, к маме пришел важный гость, — перевожу взгляд на моих солнышек. — Поэтому переодевайтесь в пижамы, пойдёмте умоемся и почистим зубки перед сном, и я вам включу сказку. Маме нужно поговорить с гостем.
— Ну, мааам! — надувает губки Матвей недовольно. — Ты обещала сегодня нам почитать книжку про пиратов!
— Сына, — сажусь перед ним на корточки и протягиваю мизинец для обещания, — обещаю и клянусь, что обязательно её почитаю вам, но не сегодня, договорились?
Мотя укоризненно на меня смотрит, но быстро сдается: обхватывает своим мизинцем мой и принимает обещание; — я очень редко не выполняю то, что обещала, поэтому клятва на мизинчиках всегда работает.
— Подожди меня на кухне, пожалуйста, — прошу Макса и указываю ему рукой, куда идти. — Моя кухня — в твоём распоряжении. На плите еда, кофе и чай над чайником.
В ответ Дроздов лишь кивает и начинает разуваться.
Через полчаса мы, наконец, заканчиваем со всеми приготовлениями ко сну, я включаю им длинную сказку, потому что в этот раз укладываю детей несколько раньше обычного, но вижу, что моторчик у Моти уже не такой активный — видимо, с бабой и дедой тоже умотались.
— Спокойной ночи, сладких снов, — целую каждого и прикрываю дверь. Возможно, они чувствуют состояние мамы, потому что, на удивление, ведут себя очень спокойно и покорно, и я в который раз удивляюсь, какие ураганчики у меня солнышки.
Тихонько иду на кухню и закрываю ещё и эту дверь, чтобы Мотя и Злата точно ничего не услышали. Ссоры, разборки и ошибки взрослых их совершенно не касаются.
Макс стоит у холодильника и рассматривает море магнитов с фотографиями ураганчиков. Там есть и я, и мы с Луи, но на фоне количества изображений детей, мы — лишь капля в океане.
— Макс, — начинаю я, но сразу замолкаю, не представляя, с чего начать.
— Только не надо сейчас убеждать меня в том, что их отец — какой-то левый человек, — жестко кидает он.
— Я бы не стала… — еле слышно говорю я.
— Ну не знаю, — хмыкает Дроздов, поворачивается и снова смотрит на меня обвиняющим взглядом, полным укора, — столько лет молчала!
— Макс…
— Что, Макс? — повышает голос он, но тут же берёт себя в руки, и уже спокойней и тише продолжает: — Лия, они же — две маленькие копии Ильи! Неужели, никто не догадался? Даже Лука не увидел сходства?
Молча качаю головой.
— И Илья ничего не понял? — продолжает допрос мужчина. — Или ты и ему соврала, и смогла убедить в том, что он не имеет к детям никакого отношения?
— Он ничего не знает, — выдавливаю из себя я ещё тише.
— Лия, как?! — резко и грубовато спрашивает Макс, затем делает глубокий вдох и уже тише, спокойно, без обвинений продолжает: — Лий, я не понимаю, как такое могло произойти. Объясни мне, пожалуйста, потому что сейчас меня только твои вероятные оправдательные объяснения и останавливают, чтобы не ринуться к брату и всё ему не рассказать.
Он опускается на стул и кидает на меня ровный взгляд — вспышка гнева прошла, успокоился и теперь готов выслушать другую сторону. Я пользуюсь паузой, наливаю чай нам обоим — до сих пор помню, что ему нравится черный чай без сахара, но с лимоном, как и Олесе нравился, — присаживаюсь напротив и честно кратко обрисовываю все, что произошло тем летом между мной и Ильей.
— Вот он придурок, — комментирует Макс и качает головой из стороны в сторону. — Как он может не помнить, что переспал с тобой. Это невозможно. Я ни разу не слышал от Ильи историй, чтобы он так сильно напивался, что что-то забывал. Здесь явно что-то не так.
— Он и танец наш десятилетней давности не помнил раньше, — добавляю и пожимаю плечами.
— Это слишком давно было, да и мысли в голове могли быть о другом, — отмахивается Дроздов и переключается на меня: — Но и ты тоже хороша! Я бы, может быть, также ответил про потенциальную беременность, аборт и вообще: ты спрашивала спонтанно и нельзя считать это за серьёзный разговор…
— Макс! — прерываю его, не в состоянии слушать, как я неправильно всё поняла. — Ты не был на моём месте. Какие у меня были варианты? Насильно привязывать к себе человека, который раз за разом продолжал мне отказывать? Шантажировать беременностью и ребенком? Да к тому же быть разлучницей в семье — он ведь был тогда женат на Ларе! Я не говорю, что поступила правильно, но я поступила так, как поступила, и ничего уже не изменить. .Ч.и.т.а.й. .на. .К.н.и.г.о.е.д...н.е.т.
Макс долго и пристально смотрит на меня, не отводя глаз. Я стою на своём и выдерживаю его взгляд, правда, мне кажется, в моём взгляде можно прочитать только жалость к самой себе и сложившейся ситуации.
Дроздов тяжело вздыхает, в очередной раз качает головой, а затем очень аккуратно, как будто сам не может в это поверить, уточняет:
— Значит, я стал дядей?
Несколько раз киваю для придания большей уверенности ответу, не в состоянии сказать это вслух.
— Можно… — начинает он, но на мгновенье запинается. — Можно мне посмотреть на них?
— Да, у меня двое двойняшек, ты их видел мельком: Матвей и Злата, — с теплотой и любовью отвечаю я и встаю. — Пойдём, только тихо, они уже должны были уснуть. Завтра рано в садик вставать.
Провожу Макса в детскую комнату — дети и правда уже отправились в царство Морфея. Сказка не работает — выключилась автоматически, по таймеру. Молодой человек очень медленно подходит к кроватям солнышек, встаёт между ними и сначала долго рассматривает Мотю, потом — Злату.
Когда мы возвращаемся на кухню, то сидим некоторое время в тишине, я снова предлагаю накормить Макса — он не отказывается. Всё подогреваю и накрываю на стол, пока он усиленно обо всём размышляет.
— Лий, — начинает Дроздов, когда всё готово, и я занимаю своё место, — хорошенькие они у вас, и уже такие взрослые.
— Да-а-а, — тяну я, и сияющая улыбка тут же сама распускается на моем лице, — самые лучшие. Столько всего ломают, бесятся, иногда и дерутся, но они мои самые-самые.
— Лий, ваши, — серьёзно поправляет Макс, — ваши с Ильей.
В очередной раз просто киваю, снова не в состоянии это озвучить.
— Что это за мужчина на фотках? — кивает он на холодильник. — Илья упомянул, что ты вышла замуж. Твой муж-француз?
— Да, это Луи, — ровно отвечаю я, но слегка морщусь, вспоминая наш с ним последний разговор и его просьбу определиться с тем, что я хочу дальше от нашего брака.
— Теперь он отец Златы и Матвея? — со стальными нотками уточняет старый друг.
— Нет, — качаю головой, — Луи — это просто Луи. Мы не называем его папой.
— Спасибо за это, Лия, для Ильи это будет важно, — смягчается Макс. — А двойняшки не спрашивают про отца?
— Спрашивали один раз, — честно признаюсь я. — Матвей спросил, Злата была рядом. Я сказала, что их папа занимается очень важным делом, спасает мир, поэтому не может приехать. Тогда этого хватило.
