Вскоре я был в лучшей за всю мою жизнь физической форме. Помещения колледжа располагались на обширной территории. Чтобы добраться из класса в класс с книгой под мышкой, нужно было иметь выносливость бегуна на средние дистанции. Я вспоминаю себя бегущим полмили, иногда под проливным дождем, с занятий по английской литературе в лагере «D» Ниссен-хат назад к главному зданию, окруженному сотнями акров садов, сходящимися к нему пятью подъездными аллеями, каждая длиной в две мили. Занятия по математике проводились на пятом этаже в какой-то противной коморке, и совсем не легко было добраться туда из лагеря «D» за отведенные для этого пять минут. Эту проблему я обязательно должен был решить. Мне не хотелось пропускать ни минуты урока английской литературы, поскольку моим преподавателем был не кто иной, как неординарный, с большим чувством юмора К. Н. Паркинсон (известный законами Паркинсона). Он дал нам не так много знаний по литературе, зато был потрясающим преподавателем геральдики. Я также не хотел опаздывать на уроки математики, которая мне очень нравилась. К счастью, я обнаружил, что математические задачи можно решать, даже запыхавшись от быстрого бега.
Как вы себе уже представили, это было ужасное место, где легко было потеряться. Абсолютный хаос в коридорах, на лестницах и ни одного указателя. Итон Холл стал тем местом, где я осознал, каким ужасом является опоздание на флоте. Моим периодическим ночным кошмаром в течение многих лет был не тонущий корабль или взбешенный капитан, а то, как я потерялся в огромном, наподобие лабиринта здании и каждую минуту осознавал, что опаздываю все больше, больше и больше.
Летом, как и было положено, я отправился в Дартмут, где мне предстояло отучиться еще десять семестров. Меня разместили в Сент-Винсент-хауз, одном из пяти старейших зданий, названных в честь адмирала Джервиса. Ничего значительного с этого момента не произошло: мое обучение не вызывало никаких сложностей. В летние периоды я занимался строительством и плаванием на моем собственном ялике; в зимнее – спортом, избегая агрессивных спортивных игр.
В 1949 году я закончил четыре года учебы восьмым из сорока четырех кадетов, три из них станут адмиралами. За все это время я не сумел ничего выиграть: никаких академических призов, никаких спортивных вымпелов, даже вымпел моего дома, которым обычно награждались за общественную деятельность в последнем учебном семестре. Ноль. Это был выдающийся пример полной без-результативности, обеспечивающей совершенно чистый послужной список. Я вообще не заслужил никакой награды в период между наградой за Священное писание в возрасте семи лет и рыцарства в возрасте пятидесяти.
В заключение этого веселого, довольно счастливого и интересного времени мой офицер-воспитатель и наставник дали мне характеристику, содержащую фразы: «… он никогда не сможет реализовать свои способности, пока не изживет в себе некоторую интеллектуальную лень… Его мировоззрение очень узкое; слишком много уделяет внимания своим поискам и для мальчика его способностей очень несведущ о мире вокруг него…, склонный к безответственности, в настоящее время недостаточно напорист, нерешителен, слабо развит дух товарищества.» Я не спорю ни с одним из этих утверждений. И всегда думал, что это даже лучше, чем я заслуживал. Но принимая во внимание то, что я был среди первых двадцати процентов моих сокурсников, я иногда задавался вопросом, что же они должны были сказать о парнях из последних двадцати процентов.
Как бы там ни было, но в первую неделю нового, 1950 года, меня послали на практику на 10000-тонный трехтрубный учебный крейсер «Девоншир». План стажировки состоял из двух частей. Первая – мы работали на корабле как «не очень знающие моряки»: драили, мыли, полировали, чистили, скоблили и красили под аккомпанемент нецензурных слов. Вторая половина практики предназначалась для профессионального обучения. Это было не самое подходящее время для обучения морскому делу. Погода в том январе была морозная и каждое утро перед завтраком мы должны были драить деревянные верхние палубы, ходя босиком по парящей, с льдинками у шпигатов воде. Результатом этого было покалывание в пальцах ног перед тем, как их вообще перестанешь чувствовать. Все это играло очень важную роль в становлении офицера, и я остаюсь сторонником изучения профессии с самых низов. Ведь офицер может приказать матросу снять ботинки и драить палубу, не взирая на погоду. Но, проделав это сам несколько раз в середине зимы, он дважды подумает о том, стоит ли отдавать такой приказ.
В середине января мы уходили далеко от берегов послевоенной Англии с ее карточной системой и нехваткой почти что всего, направляясь в Вест Индию. Мы шли на юг через Бискайский залив, потом на юго-запад, следуя вдоль пассатов к Тринидаду. Мы спали в гамаках и выполняли всевозможную работу на корабле: в котельном и машинном отделениях, в штурманской рубке рядом со штурманом, на ходовом мостике с вахтенным офицером. Мы работали с боцманской командой или с рулевыми, выполняли обязанности рассыльного командира корабля или «адъютанта», следуя за ним весь день. Мы ходили на шлюпках, практиковались в выполнении стрельб из четырехдюймовых пушек, составляли сигналы, грузили запасы на корабль, бегали туда-сюда, наполняя этим каждый день и большинство ночей. Это была интересная жизнь, которая очень сильно отличалась от школы. Никогда не забуду, как, стоя на коленях рядом с большим латунным стопором (зажимом для очень больших канатов) в желтом утреннем свете залива Кингстон на Ямайке, надраивал его и в приподнятом настроении ожидал завтрака со свежими фруктами в таком количестве, которого мы не видели шесть лет.
Мы посетили Барбадос, Гренаду, а также Виргинские острова, и единственной тучей на горизонте была моя почти полная неспособность осознать важность всех вахтенных и корабельных расписаний. Это создало для меня много проблем, поскольку может показаться, что управление на флоте осуществляется с помощью объявлений и сообщений на доске объявлений. В моем случае так и было, ведь проходят месяцы, а в моем случае годы, прежде чем начинаешь понимать команды, которые звучат по корабельной трансляции, искаженные морским жаргоном и северо-восточным английским народным диалектом, известным как «джорди», свистки, называемые «боцманскими дудками», сигналы горна, каждый из которых приказывает сделать что-либо определенное. Если ты не в состоянии понять вахтенные и корабельные расписания, ты не сумеешь найти даже вход в этот морской лабиринт. Жизнь тогда может стать запутанной и неприятной, поскольку руководство решит: ему следует объяснить, что нужно больше стараться.
Вахтенные и корабельные расписания определяют место каждого на корабле: что, где и когда они должны делать; где есть, спать и работать; уточняют, какие нести вахты, что и с кем нужно делать на вахте. Они определяют обязанности каждого и в базе, и в море, даже где, но не когда покинуть корабль. Вся ваша жизнь разложена по полочкам этими корабельными расписаниями. Но в возрасте семнадцати с половиной лет я не придавал этому особого значения, главным образом потому, что не смог найти расписание в течение нескольких дней. Когда же я его отыскал, то не понимал многого из того, что там было сказано. При этом я не подозревал, что важным условием понимания было чтение «суточных приказов», иначе я бы уделял последним больше внимания.
Так в течение нескольких недель вся система жизнедеятельности на корабле оставались для меня полной тайной. Мы придерживались тропического расписания, на которое перешли примерно через неделю после начала плавания. Этого я не замечал до тех пор, пока мы не прибыли в родные воды и не вернулись к зимнему расписанию, что привело меня к окончательному замешательству. Каким-то образом с помощью друзей и моего офицера-наставника я выкарабкался. По любым критериям я был крайне неорганизован. Хотя это в некотором смысле было забавно.
На Пасху нам дали две недели отпуска. Потом мы отправились на север вокруг острова Ян Майена в Нарвик и Скапа-Флоу – названия, вызывающие определенные образы у формирующегося военно-морского офицера, и наконец возвратились в Девонпорт. К концу второго похода я разбирался не только в жизнедеятельности корабля, его экипажа, его вахтенных и корабельных расписаниях, но также и в том, как увильнуть от работы, выглядеть занятым, избежать грязной работы, неплохо провести время, что, как я думаю, было частью того, для чего нас туда послали. Я прошел практику на учебном крейсере без позора, узнав значительно больше, чем представлял ранее. В характеристике отмечался мой энтузиазм, если не внешний вид или пунктуальность.
