– С виа дель Гамберо, от дядюшки Сэма, «Кэмел». Устраивает?

– Еще бы!

Присев к столу, Джованна ждала, пока ей дадут прикурить. Паоло неохотно вытащил из кармана зажигалку, вспыхнул желтый огонек.

– Уже не сердишься? – прикуривая, Джованна подняла на Паоло черные глаза, удлиненные косметическим карандашом. В них было все: страх и неуверенность, вызов судьбе и покорная готовность примириться с поражением. – Я нервничаю, я так нервничаю, – призналась она.

«У тебя для этого есть все основания», – подумал Паоло, но ничего не сказал, только успокаивающе погладил девушку по руке.

Когда Джованна ушла, все почувствовали облегчение. Озабоченная своими делами, она не очень-то расспрашивала, куда они едут, ее удовлетворил короткий ответ: «На север». Но в любую минуту в ней могло проснуться женское любопытство, и пришлось бы изворачиваться, а они толком даже не договорились, что отвечать. Их самих ошеломил внезапный ход событий, неожиданное освобождение из тюрьмы. А еще больше – задание, которое они получили. Теперь, без посторонних свидетелей, можно было со всех сторон обсудить то, что сказал им Батисто.

– Ну так что, ребята? – брови Эрнесто высоко поднялись и, словно два вопросительных знака, замерли на изборожденном морщинами лбу.

– A то, что нас не спросили, куда отправить, и не станут спрашивать в дальнейшем. Приказано – выполняй! – Пьетро зевнул, потянулся до хруста в суставах и улегся на диван, перебросив через валик длинные ноги. – Впрочем, я даже не возражаю! Место курортное, обязанности не столь уж сложные…

– «Приказано – выполняй!» – передразнил Эрнесто. – Дурак! Что, если нам самим пошарить на вилле Петаччи? Не может быть, чтобы Кларетта вместе со своим братцем Марчелло не припрятали что-нибудь понадежней. Они ведь гребли деньги лопатами. А драгоценности? Не так уж Кларетта была глупа, чтобы надеяться на вечную любовь дуче. Вот и надо…

– Так, так, продолжай, что же ты замолчал? – глаза Паоло сузились, в глубине вспыхнули злые искорки. – Ну?

– Какая муха тебя укусила? Я же еще ничего не сказал, а только высказал предположение… В конце концов, я забочусь не только о себе!

– Ты позаботься именно о собственной персоне! А то может так случиться, что и костей не соберешь… Думаешь, один ты умный, а все остальные дураки? Да на этой вилле каждый камушек ощупан и обнюхан.

– На кой черт тогда ее охранять?

– Ты с рождения дурак или только притворяешься? Батисто полчаса болтал всякий вздор, словно кол забивал нам в голову, а ты, выходит, только глазами хлопал… Пьетро, объясни ему, я ведь нетерпелив и как только начинаю вдалбливать науку, у меня сразу же чешутся кулаки…

– Миленький мой, послушай и запомни: Кларетта до конца была с дуче. Их вместе расстреляли, вместе выставили для глумления на миланской площади. Какая она была в жизни, нас не касается. Смерть возвеличила ее. Она навеки и всенародно поставила ее рядом с дуче.

– Пусть так, но при чем тут вилла? Какого черта ее надо охранять.

– Ты не догадываешься?

– Представь себе, нет! Для меня это слишком мудрено.

– Значит, память дуче для тебя ничто? Пусть ноги туристов топчут землю, по которой он ступал, пусть каждый, кому не лень, грязными башмаками лезет в его интимную жизнь, пусть по камешку растаскивают уютный уголок, где он так любил отдыхать… Тебе это безразлично?

– Демагогия. Громкие слова. Виллу охраняют не для этого. Батисто заморочил вам голову сказочкой для младенцев. Здесь кроется другое. Помяните мое слово, и дураки мы будем…

– Прикуси язык, пока тебе его не укоротили, – вскипел Пьетро. – Нам дано определенное задание, и это задание мы обязаны выполнить. А всякие домыслы – не нашего ума дело.

– Не знай я этого Батисто, как облупленного…

– Батисто, Батисто… неужели ты думаешь, что он что-то решает? – вмешался Паоло. – Такая же пешка, как мы, только рангом повыше. За ним стоят другие. Тебе же впредь советую: прекрати эти разговоры.

– Ого! Командир нашелся! – огрызнулся Эрнесто, но, увидев, как наливается кровью лицо Паоло, сразу же стушевался. – Я же с вами по-дружески, а ты…

– Хватит, ребята! Сцепились, словно петухи. – Пьетро встал с дивана. – Давайте лучше допьем, что осталось, и сразимся в карты.

Все уселись за стол. У них были разные характеры и внешности, но выражение лиц было схожим: высокомерие и настороженность, жестокость и трусость.

Еще с утра наэлектризованные неожиданной перспективой освобождения из камеры предварительного заключения, они представляли себе свой выход на свободу совсем иначе. Каждый мечтал как можно скорее окунуться в обычный мир личных интересов и привычек. Поэтому заявление Батисто о том, что они должны покинуть Рим, неприятно всех поразило. И весь день друзья злились, придирались друг к другу, нервничали.

Приход посланца от Батисто положил конец очередной ссоре, а присланные деньги окончательно утихомирили страсти. Паоло, Эрнесто и Пьетро, поглубже нахлобучив шляпы, стали осторожно спускаться по лестнице, оставив на столе пустые бутылки, огрызки сыра, пепельницы, полные окурков. Во дворе было прохладно и пусто. Все с облегчением вздохнули. Никто не обратил внимания на женщину, с которой они столкнулись у двери. Возможно, потому, что она смущенно посторонилась. Знакомая покорность забитого жизнью существа при виде представителей могущественного сословия, молодости и силы. Не им же уступать ей дорогу!

Не оглянувшись, они вышли на улицу и уселись в машину. Та сразу тронулась.

– Ну вот, все хорошо получилось! – весело воскликнул Паоло. – Теперь гони!

Он не сказал бы так, если бы поглядел в заднее стекло: женщина, мимо которой они так беззаботно прошли, не поднялась к себе в квартиру, а вышла на улицу и внимательно глядела вслед машине.

Одного из пассажиров она узнала, хоть и не верила своим глазам.

«Этого не может быть… Он же арестован… Я обозналась…» – убеждала себя Лидия, глядя на опустевшую мостовую. А перед глазами во всех подробностях возникала отвратительная сцена, свидетелями которой они с Куртом стали вскоре после переезда в этот дом: пьяный Паоло, который ошибся этажом, стал звонить к ним в квартиру. Напрасные старания Курта выдворить его за дверь, слезы и вопли Джованны, прибежавшей за своим дружком, головы соседей, торчавшие над пролетом лестницы…

Нет, ошибиться она не могла – это был Паоло, а двое, которые шли следом за ним…

При мысли о том, кто были эти двое, у Лидии перехватило дыхание.

В полдень, когда асфальт стал мягким, словно воск, и собственную тень можно было измерить одним шагом, в небольшой траттории за отделанным под мрамор столиком сидели Григорий и Вайс. Перед ними стояли оплетенная лозой бутылка «Кьянти» и графин, наполненный ледяной водой. В помещении было пусто. Только хозяин, стоя за длинной оцинкованной стойкой, лениво переставлял бутылки с напитками. В конце стойки отчаянно размахивал резиновыми крыльями вентилятор, стараясь разрядить плотную массу спертого воздуха.

– Все же здесь прохладнее, чем на улице, – вяло заметил Вайс, и его красноватые глаза из-под белесых бровей скользнули по лицу Григория.

Тот не ответил. Рассматривая незатейливый узор на вспотевшем графине, Григорий думал об одном: как ему избавиться от Вайса хоть на два-три дня. За это время он успел бы съездить в Анкони, куда, по словам Лидии, поехал Матини, и посоветоваться с ним, как устроить Агнессу. Пока Вайс рядом, это невозможно. Приехав в Италию, он под разными предлогами все время липнет к Григорию, старается ни на минуту не оставлять его одного. Понятно, радист поступает так не по собственной инициативе, здесь чувствуется чья-то указующая рука, очевидно, Шлитсена. Еще в Испании, в школе «Рыцарей благородного духа», после того как был запеленгован радиопередатчик и установлено тщательное наблюдение за каждым, Григорий все время чувствовал на себе настороженный взгляд Вайса. Привлекает внимание еще одно: за какие заслуги Вайс переведен из радистов в преподаватели радиотехники? Чем он выслужился?