Тинь был несказанно рад, что может, наконец, произнести ту самую фразу, от которой Маклиндли взорвется:

– Однако что за вопрос, сэр? Нам всем отлично известно, что Янг и доктор Мелькель находятся в дружеских отношениях… если выразиться галантно.

А Маклиндли его слова как будто не тронули.

– И вы… вы знали это? – только и спросил он.

– Время от времени даже полиция бывает хорошо проинформирована! – улыбнулся Тинь. – К сожалению, Флиц отсутствовал на вашем празднестве, сэр. Тогда, возможно, события повернулись бы иначе. М-да, а теперь их обоих след простыл. Это мне не нравится. С их исчезновением возникла масса проблем, а им и горя мало. Это нечестно с их стороны. Тем более сейчас, когда благодаря стараниям доктора Мелькеля мы обрели столь важные данные.

Маклиндли не стал дожидаться, пока Тинь выйдет за пределы его парка. Бросился к телефону и, ощутив противную дрожь во всем теле, вынужден был опуститься в кресло. Набрав номер телефона, закрыл глаза и сидел так, пока не отозвались на другом конце провода.

– Нового возлюбленного Янг зовут доктор Меркер, – едва слышно проговорил он.

– Вы меня опередили, Джеймс. Я собирался сообщить вам эту новость сегодня вечером у вас. И что теперь?

– Зачем вы спрашиваете? – Голос Маклиндли словно треснул. – Даже если это сам доктор Меркер, я этого вынести не в силах! Вы знаете, что вам делать.

– Знать бы еще, где он есть…

– За это отвечаете вы! – Маклиндли тяжело вздохнул. Со страдальческим выражением лица добавил еще: – Позаботьтесь, чтобы они оба долго не мучились…

Доктор Мэй сделался постоянным гостем в заведении мадам Ио. Все уже успели привыкнуть к тому, что невысокого роста, толстый старик появляется примерно в десять вечера, занимает место за угловым столиком и спрашивает бутылку виски. Девушки с обнаженными грудями начали относиться к нему как к своему дедушке; когда не были заняты, присаживались за его стол, болтали о том о сем, о своих делах, о разных случаях в заведении. Именно это и занимало Мэя. Он ласково и тонко улыбался, как бы излучая доброту и хорошее настроение, и даже подвигнул мадам Ио оставить свой трон и подсесть к нему. Это было высоким признанием, и Мэй отдавал себе в этом отчет. Стоит добавить, что мадам Ио и доктора Мэя объединяла общая страсть, которую мадам тщательно скрывала: она тоже любила заглянуть в рюмочку.

Человека с седой прядью доктор Мэй узнал сразу, как только он появился на лестнице со своей любовницей Канни, жизнерадостной, крепкого сложения китаянкой, набросившей на голое тело тонкий шелковый халат. На прощанье она поцеловала своего кавалера, что у шлюх вообще-то не принято и считается редкостной наградой.

Доктор Мэй упомянул об этом как бы между прочим в присутствии мадам Ио, и она весьма удивилась такой осведомленности старого пьяницы об обычаях и привычках ее девочек.

– Хороший, приятный клиент, – сказала она и выпила смесь из джина, мандаринового сока и «Кюрасао блю», которую она почему-то называла «лунное сияние», будто это была охлажденная минеральная вода. – Канни его любит. Почему бы ей не целовать его? Если от этого не страдают другие клиенты…

– Я в восторге от вас, Ио! – восторженно проговорил Мэй.

– Почему?

– Вы пьете как моряк, который на три месяца сошел на берег! Я за вами никак не поспеваю!

– Сколько вам лет, Мэй?

– Для постели я слишком стар, Ио. Мне уже семьдесят два!

– Ха-ха! Мне шестьдесят пять, но если мне кто понравится, я завожусь, как молодой дельфин. Заходил к нам один клиент, которому было восемьдесят три, и всегда заказывал у нас двух девушек. И они им нахвалиться не могли! А вы говорите – семьдесят два! Может, попробуем, Мэй?

Доктор Мэй поглядел на мадам Ио, представил ее себе раздетой и внутренне содрогнулся. «Нужно уметь приносить жертвы, – подумалось ему, – но нельзя приносить в жертву себя. Это большая разница».

– Расколите гнилой орех, мадам, – проговорил он с кислым видом. – Что вы получите? Гниль и труху. Мы с вами так хорошо разговаривали… зачем нам лежать друг на друге в ожидании какого-то чуда? Я обручился с бутылкой. И изменять ей не хочу.

Мадам Ио согласиться с этим было трудно, однако возражать она не стала. А ведь правда: эти разговоры так сблизили их, как будто они полжизни провели в одной постели, – чего Мэй и добивался. Он словно шутя проскользнул в интимную сферу заведения.

Две недели спустя он знал в лицо большинство постоянных гостей мадам Ио, знал, в какое время они приходят, кто они по профессии и кое-что об их личной жизни; с ним даже здоровались как со старым знакомым: этот толстяк за угловым столиком превратился уже в предмет обстановки бара. Когда доктор Мэй по два дня подряд отсутствовал, начинали спрашивать, уж не заболел ли он. Мадам Ио только терялась в догадках: Мэй был единственным, о ком она ничего определенного не знала. Ни адреса, ни профессии, ни его прошлой и настоящей жизни – вообще ничего. Он, конечно, при деньгах, потому что сразу расплачивался наличными. Да и девушкам, уходя, совал пару долларов между упругими грудями.

Несколько раз мадам Ио делала попытки расспросить его поподробнее. Но Мэй словно застегивался на все пуговицы, отвечая:

– Я отношусь к числу тех людей, которые существуют – и все. Они живут, населяют разные страны, но никакого интереса не представляют.

Мадам Ио всякий раз спешила перевести разговор на другую тему. Тем не менее постоянные визиты в бордель мадам Ио сильно усложнили жизнь доктора Мэя. В его возрасте нелегко нести такой груз: днем он вел прием пациентов, наблюдал за перестройкой джонки, собирал деньги и беседовал с родственниками больных, убеждая их в необходимости вкладывать больше средств в создание плавучего госпиталя, давал изредка концерты на литаврах и бесконечно препирался с доктором Меркером по поводу бутылки виски. Его в отличие от своего молодого коллеги доктор рассматривал не как алкоголь, а как сильнодействующее укрепляющее средство. И после всего этого еще сидеть в ночном заведении и ждать появления мужчины или нескольких мужчин, повинных в гибели Мэйтин…

Пациенты, владевшие буквально всеми профессиями, работали как армия муравьев, и новые постройки на джонке росли куда быстрее, чем предполагал доктор Меркер. Уже через неделю в основном строительство было закончено, и каждому было видно и понятно без лишних слов и объяснений, что возникает нечто никем и никогда в Яу Ма-теи не виданное: первая плавучая больница. Пусть по сравнению с теми, которые на суше, она примитивна и оснащена лишь необходимым, но для водных жителей она стала как бы гарантией того, что все они проживут на несколько лет дольше.

И еще одно маленькое чудо в хаосе жизни: «длинноносый» становится доктором с джонки. Как его зовут? Вэй Кантех, «Воинская доблесть».

К нему надо относиться с величайшим уважением. В его благосклонных руках их жизнь. Да обнимет и благословит его небо.

Через три недели уже можно было вести прием наверху. Ремесленники перебрались в чрево джонки, сломали все старые перегородки, починили изнутри и снаружи всю деревянную обшивку, возвели новые стены и разгородили небольшие помещения для отдельных палат, перевязочной и ординаторской; они провели новую электропроводку и поставили на борту многоканальный радиотелефон. Слева по борту предстояло еще оборудовать кухню, буфет и комнату для медсестер. Наблюдать за тем, как заплесневевшее, запущенное судно превращается в настоящий плавучий госпиталь, отвечающий всем требованиям гигиены, – было удовольствие.

Только однажды доктор Мэй закатил настоящий скандал. В порыве обновления ремесленники порушили две его святыни: стены в «концертном зале» Мэя с его литаврами и перегородки в его спальне. Топоры и пилы их не пощадили. При этом выяснилось, что за кроватью доктора Мэя стена была двойной, а в промежутке между стенками выстроилась внушительная батарея бутылок виски. Достаточно было отодвинуть одну из планок в стене, чтобы выудить бутылку даже лежа.