На всякий случай жду, пока прихлопнут дверь в соседнюю кабинку, и только потом спускаюсь с трона… В смысле, с унитаза. Мать глядит вопросительно, но не упирается, молча идет за мной.

— Прости, мам, — говорю уже вне киностудии.

— А-Ли? — недоумение в голосе мамы.

Рассказываю урезанную версию событий. Где я просто узнала буковки и не смогла не проявить себя. Параллельно вспоминаю, как кое-кто намеревался на голубом (нынче карем) глазу не выпендриваться и не выделяться. Теперь уже поезд ушел, поздно посыпать голову пеплом.

Ну и про то, что на совместном прослушивании с другой девочкой я на нее зло посмотрела, тоже признаюсь. Лучше я скажу, чем это каким-то образом однажды всплывет.

— Это как тогда с мальчиками? — сходу подсекает мудрая китайская женщина. — В студии при Академии?

— Примерно, — и покаянный взгляд в тротуар.

— И они тебя не взяли немедленно на роль? — удивляет меня Мэйхуа. — Странно, режиссер Ян показался мне разумным человеком.

Пожимаю плечами. Мне кажется, что не стоит еще больше удивлять родительницу моими измышлениями о фракциях и протекциях, а также конфликте интересов внутри отдельно взятой киностудии.

— Если они соображают, то позвонят, — убедительно говорит мать. — И сами попросят вернуться.

Вера Лин Мэйхуа в свою (ли?) дочь поражает.

Видимо, чтобы отвлечь малютку от мыслей по поводу неудачи, предки задумали поход в парк. Вообще-то они его мне давно обещали, батя даже выходной один под него выделил. Но всё ждали чего-то. И дождались: последней недели марта.

Направились мы в парк Юйюаньтань. Там мы уже гуляли в прошлом году, и там же несколько лет назад познакомились родители. Только в то наше августовское посещение народу было немного. Скорее всего, дело было в погоде, в тот день шел дождь.

Нынче же… Первое сравнение: негде яблоку упасть. Столько в парке было китайцев. И не то, что яблоку: яблоневому лепестку местечка, чтобы проскользнуть на землю или парковую дорожку, не хватило бы. Парк, который я помнила приятно-зеленым, весь раскрасился розовым, белым и красным. Тысячи деревьев в цвету. Разом. И еще больше посетителей…

Я, кажется, как и коренные жители Поднебесной, прокачиваю пассивное умение «игнор толпы». У этого умения на высшем уровне открывается бонусное свойство: жэнао[1]. Это про удовольствие, радость и волнение от того, что много людей собираются вместе и шумно что-то празднуют, наводят суматоху и прочий кипиш.

Мне пока что далеко до такого продвинутого умения, но «глушить» шум толпы в сознании я уже научилась. Опять же, это была не суровая давка, не паническое массовое бегство от пожара или другой беды. Сотни веселых и улыбчивых людей, многие из них наряжены. Есть и традиционные одеяния, особенно много я вижу деток в ханьфу. Взрослые поднимают их повыше и снимают на фоне цветущих деревьев.

Вспышки фотоаппаратов сверкают постоянно и отовсюду. Сутолока, гомон… Кто-то нашел пустой пятачок и танцует. Дедуля странным голосом (это вроде фальцет, но какой-то… не такой) поет, глядя на бело-розовый дождь. Пение для меня очень странно звучит. Мне на ушко сообщают, что этот старший исполняет цзинцзюй[2]– столичную музыкальную драму.

Когда налетает легкий ветер — все замирают. Кроме поющего деда, тот продолжает дарить людям местное искусство. Ветер несет с собой нежнейшие лепестки. И это завораживающе прекрасно.

Множество цветущих деревьев — это инхуа[3]. Их тут, только в этом парке, более двух тысяч цветет и… не пахнет. Розовых вишневых деревьев больше всего, но есть и красные, и белые. На фоне этой красоты фотографировались мои юные фуму несколько лет тому назад. Под этим дождем из лепестков они и познакомились.

Так романтично! Они еще смотрят друг на друга так, что сердечки вокруг и в зрачках пририсовывать даже не надо — они (сердечки) видны невооруженным глазом.

Я-то всю жизнь (прошлую) думала, что сакура — это чисто японское эстетическое наслаждение. И что для измерения скорости опадающих лепестков сакуры надо лететь на острова. Оказалось, нет: хоть прямо тут замеряй, пять там или больше сантиметров в секунду скорость их падения…

И дух захватывает, и кажется, что с сонмом лепестков отрывается и летит в небеса частичка души.

Похоже, не одну меня зацепило за живое. На аллее стоит с этюдником, мольбертом и холстом художник. Запечатлевает красоту мгновения, но не так, как большинство, в фотокарточках, а акварелью.

В буйстве весенних красок и в атмосфере общей радости мы ходим-бродим до самых сумерек. Смутно помню, что и как мы едим на ужин, а потом меня уносит в мир сновидений.

Где снова снится живопись. Девочка — теперь это видно четко, не так, как в прошлом сне — с русой косой создает на бумаге ветвь инхуа, цветущей вишни.

(Автор иллюстрации — Юлия).

Просыпаюсь с улыбкой до ушей. И новым для себя чувством гордости. Пусть там в Ниппон восхваляют свою сакуру на все лады. Китайская инхуа ничуть не уступает. Наше — краше.

Мироздание, я пропиталась китайским духом?

[1] 热闹(кит). [rènao] — оживленный, людный, шумный.

[2] 京剧(кит). [jīng jù] — столичная опера. Принятый перевод: Пекинская опера. Цзин (первый иероглиф) — столица.

[3] 樱花(кит.) [yīnghuā] — цветение вишни; дерево (вишня); сакура.

Прода 05.11.2024

Апрель 2000, Бэйцзин, КНР.

Жираф родился первого апреля. Наверное, поэтому он такой забавный. Вон, носятся наперегонки с балбесом. Джиан шустрее, но поддается. Прям картинно затормаживает, делает вид, что устал. Пожалуй, это ему прямая дорога в кино, а не бедной несчастной воронушке…

Прошло две недели, а мне так и не перезвонили. Я питала некие надежды, что Ян, как честный человек, даст нам знать: да-да, нет-нет. Однако же сменился календарный месяц, весна вошла в полные права, а от киношников ни слуху, ни духу.

Ну и леший с ними. Или лешие — это про другую локацию? А тут всякое демонье. Без разницы, пусть валят к демонам.

Да, я слегка захандрила. Мне казалось, что я нащупала свой путь в новом для меня мире. Точнее, тропинку в обход подножия островерхой горы… А меня так походя задвинули в каменную породу, да денежной стеной законопатили.

Нет, это не значит, что я повешу клюв, сложу крылья… лапы и хвост. Не дождутся от меня такого ни деточки из местной элиты, ни продажные псы. Я в обход прогрызу дыру, только с направлением определюсь.

Просто столкнулась с реальностью, а та оказалась жестче, чем моя внеземная удача. Приму, как урок. Заем чем-нибудь вкусненьким, да полечу дальше. Выше, сильнее…

Кстати, сыра, который положен воронам, согласно басне Крылова, я тут ни разу не видала на столе. А ведь через месяц с небольшим год стукнет, как меня в Мэйли «вселили».

Раз сыра нет, и Мироздание его не посылает, буду писать возле дома на асфальте. Хочется напеть: «Белым мелом», — но не выйдет. Пишу я кистью. Большой, с деревянным черенком в половину моего роста. И в качестве красок выступает… дождевая вода, а вернее сказать — вода из лужи.

Занятие безопасное, так как машины во внутренний двор не заезжают. И дешевое: считай, кроме разовой траты на кисть все остальное бесплатно. Дождик по весне идет часто, а если вдруг выдастся совсем ясный денек, можно и ведерко воды из-под крана с собой принести.

Этой идеей я загорелась, когда увидела в цветущем парке (уже на обратном пути) дедулю, который так тренировал искусство каллиграфии. Если б не была выжата, как лимон, наверное, присоединилась бы. Но я к тому моменту часа четыре бегала от дерева к дереву, прыгала за лепестками, разве что «клювом» их не ловила. И на момент исторической встречи почти не ощущала «задних» лап.