– Дрянной городишко. Красная земля! Что за название? Земля безумцев – вот ей имя! – гудели кнапфцы.

– Сотню лет назад их землю покрасил вулкан. Их вулкан – не наш: наш – малыш, а их – грозный старик, и этот старик решил, что эта земля его и что он может делать с ней что угодно! – заявлял серьёзно Фрэнки. – Вулкан выплюнул много камней и пыли, и их земля стала красной.

– Они абсолютно выжили из ума – жить на брюхе вулкана! Любая вулканья хворь унесёт их огненной лавой. Все знают, как вулканы любят болеть! Им бы убраться на вулканью спину или поселиться подальше! Если бы твои учёные были умны, они бы знали, как вылечить вулкан, и уж точно знали бы, что нельзя топтаться на его животе! Я твой крёстный отец и запрещаю думать о том, чтобы к ним вернуться! Я-то тебя знаю! – Мэр грозил пальцем.

– Но Неон – такой удивительный мир… Там везде мосты и сваи. Их город прекрасен, я нигде не видел ничего подобного!

– Сваи? Что это? Очередная глупость? – ворчал Виру.

– Толстая и крепкая палка в земле. Воткни таких десяток и поставь на них мэрию… Ты бы всех-всех видел и обо всём знал! – убеждал мэра Фрэнки.

– Что? – хохотал мэр. – Ты думаешь, мне нужны для этого сваи? Вы слышите это, уважаемые кнапфцы? Что бы я делал наверху, Фрэнки? Я бы так проголодался там, что не нашёл бы сил спуститься. А люди? Они бы все залезли следом, ведь куда мэр, туда и народ! Сидели бы все наверху, забыли бы, что такое угощать, просить взаймы и отпрашиваться у жён! Как жить там? Зачем так жить? А как бы добиралась ко мне госпожа Добрэ? От таких тренировок она бы растеряла всю красоту, заявила бы: в юбке к тебе лазать неудобно, отдай-ка мне штаны! А потом бы и все кнапфки стали худыми и в штанах, волосы бы зачесали или того хуже, спрятали. И наступил бы нам конец, Фрэнки, ведь без женщин жизнь одинокая, не нужна такая жизнь. – Виру качал головой. – Сваи – конец любому счастью, конец дружбе, любви и красоте. Захочешь меня прикончить, привези сваю, поставь на мою тень, – возмущался Виру, ударяя кулаком по столу. – Был у нас мэр, а теперь вместо него сваи, и стоят они везде, где раньше были его мысли и дела! Так хочешь? Отвечай! Восхищаться он вздумал, мечтать. Что за тип их мэр и почему он не любит своих людей? Должно быть, он лентяй. Ну конечно, он пуст, раскидал всех по сваям и сидит одинокий, ищет причину тоски. А ты спустись и всех позови и обними брата, возьми на руки ребёнка, смастери горшок, да приложи к сырой глине детскую ладонь – вспомни о счастье. Любая тоска сбежит, испугается и больше никогда не сунется. Тоске нечего делать рядом с детской пяткой. Их мэр – враг своему народу. Плохой мэр – горе земле. Не спастись им от его глупости, не миновать драк. Эх, а всего-то – дай власть человеку честному, любящему землю, да живи-радуйся, встречай восходы, считай улов.

– У них нет мэра, – немного смущался Фрэнки.

– Значит, они ничего не знают об уважении! – жевал губами Добрэ. – С этими туземцами не стоит иметь дело. Если нет уважения – нет и ума. Нет уважения – нет и поступков. Как, спроси, жить, если уважение – пустой звук? Значит, они и предков не уважают, и женщин, и своих друзей! Они не сядут за стол, не споют, не поспорят, не простят друг друга и не успокоятся. Твои неонцы опасны.

– Это не так, крёстный! – смеялся Фрэнки. – Они знают, что такое уважение, они ценят инженеров. На Красной земле их немного, всего двадцать. Они не похожи на остальных, носят толстые стёкла и всё время молчат, но если кто-то не может найти истину, без них не обойтись! Неонцы никогда не будут решать, кто прав как мы – кулаками и вином!

– И ты этим восхищаешься? Они слюнтяи! Они слабаки! – гудели кнапфцы.

– Инженеры – уважаемые люди, ими гордятся, их слушают. Без них не обходится ни один мост, ни один огромный дом, – пояснял Фрэнки.

– Ещё скажи, они додумались строить третий этаж? Для этого не нужны инженеры! – возмущался Виру. – Мэрия давно в три этажа, что же теперь, гордиться? А если и гордиться, то кому? Для чего? На чердаке – данные переписей, там хранятся все кнапфцы за пятьсот лет. А им для чего большие дома? У них же нет мэра, значит, нечего ценить, нечего беречь.

– Их дома по десять этажей, – спокойно отвечал Фрэнки, а кнапфцы шептались. – Огромные дома – прекрасны. Они так высоки. Кажется безумием жить на верхушке. Я сперва думал, что там качает, ан нет. Я забирался и скажу: там спокойнее и тише, чем внизу!

– Для чего тебе покой и тишина, Фрэнки? Что делать с ней? – не успокаивался мэр. – С тишиной не поговорить, не выпить винограда, не спросить: «Эй, тишина, как твой денёк?», а если спросишь, то получишь: «Мой денёк тих и безмятежен» – и что тогда? Лучше пусть кричат чайки, и воет ветер, и Моника поёт, и госпожа Гнессер кричит на всю улицу. А ты, Фрэнки, не ври, не ври нам больше, а то Бог отпечатка пометит тебя бородавкой, как вруна, и станешь ты безобразной мордой. Ни одна кнапфка не полюбит тебя. Неонцы любят тишину, потому что им больше нечего любить. Красная пустая земля, мир через стекло и нет того, кто скажет: «Спускайся-ка вниз, Фед, сядь со мной, дай-ка сигу зажгу».

– Да я бы и не полез! – хохотал сидящий рядом с мэром Фед.

– «Сядь, Фед, и смотри: мальчишки через трубочки плюются, смотри-ка, косточка угодила по заду госпожи Гнессер, вот так цель!» – продолжал Виру. – А ты и ответишь: «Сложно не попасть», и мы станем хохотать. Вот как надо, Фрэнки, а они пропащие, никто их не зовёт, никого они не слышат. Их проблема проста: ни один народ без главного не живёт. Жить без мэра – слишком беспокойно, да и глупо! Если мы говорим «народ», мы говорим – «мэр»! Точка! – Виру складывал руки у живота и спокойно улыбался, а кнапфцы вокруг него кивали.

– Но у них хотя бы есть свой мудрый Эстебан?! – предполагал Фед.

– Нет, – махал головой Фрэнки, – никакого бара у них нет.

– Нет ни мэра, ни бара! Несчастные! – возмущались кнапфцы. – Они не умеют доверять.

– Понимают ли они, как им не повезло? – спрашивал Виру. – Если нет доверия, то нет и народа! Красный Неон – земля одиночек.

– Когда им нужно что-то понять, они идут к библиотекарю, – тихо отвечал Фрэнки.

– Ну вот видишь, – щёлкал пальцами Виру, – странное имечко у их главного, ну да ладно. Хорошо не «поганая макрель» или «хромая черепаха». И всё же, пока выговоришь – пропадёшь. Вот у нас «Не сходить ли к мэру?» – легко и просто!

– Библиотекарь заведует библиотекой, – так же тихо продолжал Фрэнки.

– Ну конечно, Фрэнки, мэр заведует мэрией.

– В библиотеке хранятся книги.

– Книги, сейф, лавка стыда, календарь праздников и весы для винограда! – поправлял его Виру.

– Нет, книги и книги, – выдыхал Фрэнки. – Сейф у казначея, лавка стыда в суде, а винограда у них нет.

– Ах вот оно что! – волновались кнапфцы и махали руками. – Тогда всё понятно! Бедняги, они ничего не знают о жизни. Скажи ещё, что у них нет Бога, и закончим на этом!

– Их Бог – Бог мудрости, они называют его Тут и показывают себе на голову.

– Давайте расходиться, – гудели кнапфцы, – на сегодня сказок достаточно.

После докладов Фрэнки запирался дома и почти не выходил. Он показывался только у торговцев – купить рыбы. И вёл себя безобразно: не здоровался с соседями, смотрел себе под ноги.

Впрочем, ему прощалась рассеянность, ведь за пять лет он одарил кнапфцев множеством полезного: привёз в город велосипед и подтяжки.

А ещё за эти годы Фрэнки рассказал кнапфцам, как мастерить обувь на каблуке и со шнурками и как делать из винограда не только воду, но и масло, от которого унималась зубная боль и на котором вкусно жарился тунец. Горожане сумели разобраться с водопроводом, обзавелись шлангами для полива и избавились от выгребных ям.

Однако не это стало главной заслугой Фрэнки. Его триумфом оказался синий цвет. Однажды он привёз в Кнапфу порошок, и местные художники наконец-то сравнялись с природой.

Когда Фрэнки уезжал, кнапфцы собирались вместе и пересказывали его истории. Никто больше не упрекал Фрэнки во лжи, не называл глупцом.