Я неспешно поднялся и подошёл к окну. Вперёд, насколько мог охватить взор, паучьим тенётами, простёртыми под шёлковым балдахином ночи, раскинулся город. Сонмы огней, мерцая и переливаясь, точно нитки самоцветных бус, играли бликами на мокром асфальте разбегающихся по всем направлениям дорог. Я видел это уже не впервые, но привычная уже панорама не переставала казаться мне по-своему.. прекрасной? Пожалуй. Да, я привык. Я стал человеком настолько, насколько позволяла моя природа, природа подражателя и приспособленца. Восемь сотен лет… И всё это время я отсиживался, можно сказать, у первого встречного-поперечного за шиворотом, в уязвимых смертных телах случайных людей, сокращая их и без того краткое бытие. Я спал. Если можно назвать сном тяжкий анабиоз с вынужденным прекращением всякой активности. Чужой разум в чужом теле. Врагу не пожелаешь. Нет, всё-таки сон – это что-то другое.

Налюбовавшись ночным городом вдоволь, я обернулся.

«Знаешь, быть человеком не так уж и плохо».

Мигель лишь усмехнулся в ответ. Он явно моего мнения не разделал.

Но я не намеревался сдаваться, и продолжил: «Ты даже не представляешь, сколь вы в сравнении с нами свободны. Мы – цивилизация, общность, раса – как угодно – созданная исключительно для того, чтобы познавать, разбирать мир на алгоритмы и коды. На винтики и гайки. Он так решил. Ему и виднее. Являясь в большей степени существами плана информационного, мы много путешествуем. Для нас не существует расстояний – информация голографична и мгновенна, сродни некоторым квантовым эффектам, да и транзит через дополнительные измерения никто не отменял. Время, в общем-то, тоже условно. Сознание же, лишённое жёстких ограничений плоти, способно проникнуть почти что в любой закуток. Так думается, в своих изысканиях мы подобны архивариусам, собирающим, изучающим и сохраняющим древние свитки. Можно сказать, что, чертя свои бесконечные диаграммы, мы познаём мгновенные лики Бога. Бог, если уж на то пошло – тоже своего рода строго выверенная функция, заключающая в себе как обилие переменных, так и сопутствующие фиксированные коэффициенты. Полагаю, это нимало не соответствует распространённому среди вас представлению о Вседержителе как о самодуре, творящем, что заблагорассудится когда взбредёт, не правда ли?»

Я умолк, склонив голову на бок. До чего неуместно было вести такого толка беседы не в храме, не в гулком уединении монашеской кельи, и даже не в лаборатории, но в крошечной бетонной коробке, где за тонкими стенами вовсю кипела такая похожая и вместе с тем такая другая жизнь. Шумела вода в трубах, раздавались, меняя интонации, приглушенные голоса, слышались шаркающие шаги, то и дело порхали чьи-то зазевавшиеся сновиденья, ненароком выскальзывающие в реальность и тотчас тающие, словно сахар в горячем чае. Осенними листьями на ветру кружились в хороводе людские мысли и.. чувства, отражая, казалось бы, совсем неприметные подробности. И все это так близко и так далеко. Удивительно: силясь найти разумную жизнь во вселенной, ну так, за компанию, они умудрялись быть невыразимо одинокими бок о бок друг с другом.

Куда вам до соседей из других звёздных систем – вы и по этажу соседей своих толком не знаете! – подумал вдруг я. – А всё туда же: есть жизнь на Марсе, нет жизни на Марсе… Была, да вся вышла. Какая ваша забота?

Мигель молчал, видно, давая мне время собраться с мыслями.

«Надо же.. ты уже не впервой затеял разговор обо мне. – Я раздумчиво прикрыл глаза. – Ну что ж, среди нас, конечно, нет такого ярко выраженного неравенства, как это принято у вас, однако различия имеются, а то, как же: каждый работает со сферами своего уровня – так больше порядка. И вот что: мы всегда сохраняем нейтралитет. В иные времена я, наверное, смог бы объяснить получше. Но…»

Я сокрушённо покачал головой. А про себя подумал: нет, не смог бы. В иные времена я вообще ничего и никому не стал бы объяснять. И задумчиво уставился в пол, на дешевый линолеум, суррогат, на силу изображавший благородный деревянный спил. Вот и я сам теперь.. что-то да изображаю. Опять. Старательно. Почти получается даже. Правда, не знаю пока, что.

Глава

V

. Фокусник.

Краем глаза я внезапно уловил смутное движение на столешнице и недоумённо вскинул голову: меж витых линий незавершённой сигиллы сама собой вырисовывалась новая черточка, будто её старательно выводил невидимый перочинный ножик, замыкая разомкнутый контур. Пока я с любопытством следил за происходящим, Мигель, не теряя времени, поднялся со своего места, резко опустив ладонь на меняющийся на глазах символ. Он будто с силой прижал к столешнице чью-то чужую руку, а вслед за тем на мгновение прикрыл глаза, прошептав что-то отрывисто и почти беззвучно. Какая отличная, однако, реакция, – поразился я, покуда сам считал ворон.

Раздался оглушительный визг, и из-за стола в сторону окна метнулась чья-то неясная тень. Не разбираясь особо, я выбросил вперёд руку и схватил её за шкирку. Под пальцами нервно запульсировали клубы чёрного тумана, неумолимо уступая место вполне физическим очертаньям. Небольшое, размером с трёхлетнего ребёнка, не больше, существо угольно-чёрного цвета верещало и извивалось, пытаясь царапаться когтистыми пальчиками и лягаясь маленькими копытцами. Пахло горелой шерстью. Кисть незваного гостя была прожжена до кости.

Я с неподдельным интересом разглядывал свою нечаянную добычу.

«Что это такое?» – спустя несколько секунд обратился я к Мигелю.

«О, Учитель, это малус, в простонародье так обыкновенный чёрт. Точнее, чертёнок, по всему судя», – видя моё ребяческое любопытство, улыбнулся маг, скрестив на груди руки.

С ужасом глянув на Мигеля, чертёнок вдруг перестал визжать и извиваться, и испуганно обмяк.

«Молодой и совсем глупый», – подытожил маг.

Действительно, – мысленно согласился я, – нечисть поумнее не стала бы лезть через узенькую щёлочку в жилище чародея – велик шанс обратно не вырваться, ведь по периметру квартиры стояла магическая защита. В аккурат от таких вот непрошенный гостей. Без приглашения не заявишься. Но даже и незаконченный мной символ имел определённую силу, отворяя узкий лаз с навьей изнанки в реальный мир – кто покрупнее не протиснулся бы, а такая вот мелочь пузатая смогла. Надо же, – я ещё раз поглядел на начертанную мной же самим сигиллу, – как эта система кодировки работает. Мне таким подспорьем пользоваться не приходилось, а люди вот придумали эдакую криптографию, кустарный язык программирования. Ну не совсем люди, конечно. Но сути это не меняло.

Судя по болтающемуся в моих руках безвольной марионеткой чертёнку с повисшим верёвкой хвостом, он-таки понял, какую несусветную глупость совершил. Хотел было перед собратьями похвастать, отличиться. Надеялся, что откроет заветную дверцу и всем скопом они наведут тут шороху, но провиденью было угодно распорядится иначе.

«А я предупреждал! – вслед за оханьем и возней раздался из вентиляции укорительный голос домового. – Натащили чертей в хату, тьфу!»

Не поспоришь, – мысленно согласившись, пригладил я волосы свободной рукой.

Глядя на воздуховод, чертёнок тихонько зашипел, обнажив острые и двухрядные, как у акулы, зубы. Черти с домовыми издревле не ладят.

Да, всю последующую необходимую для ликбеза информацию я считал непосредственно с её носителя, дабы долее не докучать Михаилу своими расспросами. Так вышло быстрее. А после вновь задумчиво повертел своё нежданное приобретенье в руках, разглядывая так и эдак.

Покрыт был чертёнок чёрной жёсткой щетиной весь с головы до пят, которых, кстати у него не было: вместо них имелись небольшие козлиные копытца, старательно расписанные выскобленным узором, залитым бордово-коричневой краской. Вот это да, – я вскинул отсутствующую бровь, – потусторонняя мода, оказывается, вполне себе существует. Все хотят залихватски пощеголять. А вот завещанного чертям художественной литературой пяточка не оказалось – на его месте располагались две продолговатые дырки, которые ныне судорожно раздувались и опадали. А на макушке торчали смешные кривые рожки. Небольшие блестящие глазки чертёнка испуганно бегали туда и сюда, впотьмах отсвечивая алым.