К слову, моё собственное лицо, да и всё моё тело и впрямь было безукоризненным, лишённым любых дефектов: ни шрамов, ни асимметрии, ни пигментации. Нерушимыми, непогрешимыми, чему позавидовал бы и самый прочный гранит. Он знал, как ваять безукоризненные формы. А знал ли Он, что такое жизнь?.. Нас по крайней мере Он этому не обучил. Ох, Создатель… а прожил ли Ты сам хоть одну минуту из отведённой Тебе Вечности?

Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, говорите? Вот ерунда! Может, я что-то в семантике этого выраженья и не понимаю, да только, поспорить могу, тот же самый Юпитер многое б отдал за возможность мирно щипать травку на лугу в солнечный денёк, наслаждаясь ароматом полевых цветов и тёплым ветерком. И никакие слепни и оводы не испортили б ему этого дивного блаженства. Блаженства неведенья. Тащить же на своих плечах тяжесть целого мира.. незавидная доля. А ведь Архангелы были заняты именно этим. Все без исключенья. Демиург сотворил, а вы держите, не упадите. И не дай-то боже выдать хоть жестом, хоть словом даже и самую завалящую тайну подноготной мирозданья…

Ну.. среди нас тоже такое не поощрялось. Поэтому и существовали Они, Хранители: Создатель своими отмычками направо и налево не разбрасывался, пускай даже и сломанными. Вдруг да попадут не в те руки? Беды не миновать.

Вот что интересно, а сбегал ли хоть один из нас прежде, поправ безропотное послушанье? Что-то не припомню. Но, вероятно, сбои в выверенной до распоследней шестерёнки системе всё же бывали, – промелькнула в моей голове неприятная догадка. – Ну или предусмотрительно просчитывались и гипотетически предполагались. Архангелу-то и не знать наперёд?

Он, может, и знал. А я вот нет. Долго мне ещё ждать конца?.. Неопределённость, точно пудовая гиря, которую я теперь повсюду таскал с собой, меня здорово обременяла.

Мигель повернулся во сне, и я испуганно замер, подумав, что он проснётся. Моё присутствие в такой-то час могло его элементарно испугать – открываешь ты глаза, а тут такое… Хотя.. вряд ли: молодой маг был не робкого десятка. Навьих навидался и в профиль, и в фас. И уж кого-кого, а меня он не опасался точно. Ни моя своеобразная наружность с явным душком потусторонщины, ни те скрытые от человеческих глаз вещи, что я позволял ему видеть, его не смущали. Он и сам, без моего, видел предостаточно. Но хотел большего. Жаль только, что с проводником он ошибся: тот ещё Иван Сусанин.. легко заведёт в чащобу да в бурелом, дай дороги… Сам вот заблудился в трёх соснах… ещё и за собой вести кого-то удумал…

А, тем временем, Солнце нехотя взбиралось на небосклон. Благо в это время года ему приходилось не шибко и утруждаться. Дымчато-серое небо прояснилось, и первый луч, скользнув меж оконных рам огненным лезвием, озарил моё меловое лицо. Я медленно протянул ладонь к этому утреннему вестнику. Моя мертвенно-белая кожа от его робких касаний тотчас сделалась посверкивающей, а затем и вовсе сияющей, безусильно изобличив нематериальную природу моего естества. Я ненароком подумал, что, если людей лепили из глины, тот нас, судя по всему, отливали из серебра.

Заворожённый, я любовался изумительным зрелищем, следя, как дробятся и отражаются в моих длинных когтях сверкающие нити, к собственному стыду, даже и не заметив, что Мигель теперь и действительно проснулся, и сейчас это он наблюдает за мной, а не наоборот. Пожалуй, мне стало немного неловко: ведь я собирался уйти ещё до рассвета, чтоб не застать его пробуждения.

Застигнутый врасплох, я ждал неизбежных расспросов о том, что я тут делаю, непрошенный и во внеурочное время, но их, тем мне менее, не последовало. Он просто молча смотрел на меня, так, как, пожалуй, наблюдают за восходом всё того же Солнца, созерцая удивительное природное явление и только. В таком ракурсе я для него, очевидно, не был личностью. Скорее, событием. Я прекратил легкомысленно играться с бликами, послушными моим пальцам, и благообразно сложил руки на коленях. Всё моё менторское красноречие, на которое я уповал, отчего-то предательски меня покинуло. Я мог прочесть и мысли, и чувства, и даже наброски едва зарождающихся фраз, но не хотел. Да и пообещал ведь. Ну.. это даже забавно, когда знаешь.. не всё и сразу, оставляя себе возможность удивляться.

«Что-то случилось?» – тихо спросил наконец Мигель.

С места в карьер. Чем-то я себя всё-таки выдал. Я понуро опустил голову.

«Знаешь, ничего такого…»

Как же неуклюже я врал, самому делалось тошно.

«Тут просто.. мёртвая девушка… – Я немного нервно провёл когтями по щеке. – А ещё.. некромант…»

Ну вот и выложил почти всё почти сразу. Мой ученик отвёл глаза и задумался. Пояснений он от меня не потребовал, и это настораживало.

«Вы хотите ей помочь?» – запросто догадался он. Кто из нас двоих вообще читает мысли?

«Хотел бы, – выдохнул я. – Но не знаю, как. Боюсь, сделать ещё хуже».

Собеседник кивнул. «Я вас понимаю, – продолжил он вполголоса. – И правда не стоит. Просто поверьте. Вы не знаете, что это за люди. Лучше вам и не знать».

«А ты знаешь?» – спросил я в лоб, и мне самому стало неловко от собственной бестактности.

«Да, – спокойно и печально отозвался Михаил. – Знаю, и очень хорошо. Поэтому и отговариваю вас».

Я, не мигая, смотрел на него. Вот уж и действительно: два имени – две жизни.

Глава

XXI

. Останки.

Я, признаться, выжидал, когда мой собеседник отвернётся или отвлечётся хотя бы на миг, чтобы мне между дел ускользнуть. Уйти хотелось прямо сейчас. Но я желал соблюсти приличия. Будто нарочно, зная о таком моём пристрастии, Михаил не спускал с меня глаз, своим вниманием делая моё присутствие чересчур материальным. Вероятно, он думал, что без пригляда я наживу себе проблем. И, в общем и целом, был прав.

Сложившаяся глупая ситуация меня отчего-то развеселила, и я волей-неволей рассмеялся, представив всё это дело со стороны. Эмоции.. как всегда некстати. Мигель вздрогнул, чуть уловимо дёрнув плечами от моего холодного приглушённого смеха, будто он напомнил ему о чём-то тяжёлом и грустном. Смех, по правде сказать, воспроизводить было не так уж и просто, но я старался, хотя выходило у меня, невзирая на все старания, мрачновато. Однако я над этим усердно работал.

Видимо, осознав, что переубедить меня всё равно не получится, и что если уж я твёрдо решил разжиться неприятностями, то всенепременно ими разживусь, молодой маг опустил глаза. В следующий за тем миг меня в комнате уже не было. Лишь потоки золотистого света сверкающим расплавом хлынули сквозь полупрозрачный тюль, стирая след моего недавнего присутствия, будто предрассветный сон, минуту назад вполне осмысленный и вещественный, но вот спонтанно превратившийся в полнейшую сумятицу и легчайшую пыль.

…

Надо сказать, я и вправду первое время пытался найти Ленор. Но отчего-то не мог. Как будто её и даже её следы накрывал чёрный колпак, не давая мне видеть детали. А потом.. скитаясь недалеко от местечка, где мы последний раз беседовали с покойницей, я случайно наткнулся на Кусю.

Хотя формально уже наступила зима, снега всё не было. Только изредка с неба падали мокрые хлопья, тотчас обращаясь чавкающей грязью. В такой вот грязи и лежала лярва в темном закутке подворотни у того самого ночного клуба, о котором говорила мне девушка. Раньше я сюда почему-то не забредал, но именно сегодня заглянул ненароком. Точнее, нашёл я не Кусю, а то, что от неё осталось: высохшая пустая оболочка. Тем не менее я всё же узнал малоприятное созданье, и внутри у меня похолодело. Лярва не просто умерла от голода: она была выжжена изнутри. Пускай сложно было питать тёплые чувства к паразиту, но к паразиту с таким умильным именем… Зачем вообще люди всем подряд раздают имена? Отчего-то не к месту меня это разозлило. На самом же деле я был глубоко опечален и обеспокоен: без своей питомицы чем теперь живёт Ленор? Живёт ли? Или некромант скормил её Церберу?

То, что здесь не обошлось без магии, и слепому было ясно. Без особых трудов угадывалась и причина: покойница промолчала, хотя знала обо мне. За это, так думается, её и наказали, выведав впоследствии правду.