Мой дальнейший маршрут пролегал исключительно по подогнанным одна к одной, как змеиная чешуя, крышам. Разгоняя уютно примостившихся на отвесах голубей и неприкаянные души, замешкавшиеся на распутье, я наблюдал, как реальный мир выворачивает на изнанку и обратно. Навьи, впрочем, шарахались от меня ровно так же, как и люди. Не ставя подобной задачи, я всполошил всех. Вслед мне неслись злое шипение, бульканье и клёкот вперемешку с самой обычной базарной руганью, когда я невзначай в очередной раз задевал плечом какую-нибудь диковинную тварь. Я то бежал по громыхающей кровле, то, хрустя пеплом под ногами, стремительно проваливался в чёрную пустоту и, снова обретая твердь, скользил по мокрой от дождя черепице. Из Нави в Явь и обратно. У любого другого, могу поспорить, от таких-то спонтанных и частых переходов развилась бы транспространственная декомпрессия. Но только не у меня, снующего как челнок туда и сюда, меж волокнами бытия. И эта вящая неуязвимость, по правде говоря, даже пугала. Зачем Он сотворил нас такими?.. Едва ли пустой прихоти ради: кто не имеет слабостей, не имеет и жалости. Не способен сострадать. Бог – самое бессердечное из созданий. Придуманная людьми любовь всевышнего – просто…
«Чушь, – заботливо подсказал мне доппельгангер. – Ты гляди, сам догадался!»
Я зажал руками уши. Это было глупо и смешно, но я не знал, что ещё мне оставалось делать. Как заставить его замолчать?!
«Да утешься ты, Федорино горе, – любой Творец такой, – хмыкнул незваный собеседник. – Работает на результат, а как ещё? Глянь хотя бы на этих твоих…»
В голосе двойника зазвучала откровенная неприязнь. Люди ему явно не нравились, хотя навскидку он знал их куда лучше моего, и походил на них гораздо больше. Отличный подражатель. Меня переплюнул на раз-два.
«Думаешь, мало они мыкаются?»
Нет, так я точно не думал.
«Тоже вон на результат ишачат как проклятые. Ну и нам досталось, конечно же. Наш-то ничем не лучше, хотя Он и не совсем…»
Двойник вдруг замолчал, словно о чём-то размышляя. Я же, вдосталь наслушавшись всякого о себе, о людях, о Том, кто сотворил нас, доппельгангера почти что ненавидел, если б мне не было отчего-то так пронзительно его.. жаль. А, может, жалел я себя? Не знаю. Странные, странные ощущения! Все до единого.
Бессовестным способом ныряя в полыньи реальности и выныривая вновь, будто нарочно игнорируя физическую ограниченность собственным нефизическим свойством, я достиг набережной, где благополучно спрыгнул на тротуар с высоты пятого этажа. Я сознавал, что могу бежать хоть вечно, опоясывая Землю кругами, испещрив тропами всю Навь вдоль, поперёк и ещё раз вдоль, и не устану. Разве что энергия подрастратится. Именно понимание этого наглядного факта заставило меня, в конечном итоге, прервать увлекательный кросс.
Будто бы и взаправду выдохшись, пошатываясь и еле дойдя до реки, я опустился на гранитные ступени у самой воды, задумчиво скрестив руки на коленях. Что же, я был предельно измотан нелёгкой внутренней борьбой: победы в этом поединке мне не светило отнюдь.
В подвижном, колышущемся зеркале отражений, расстелившемся передо мной, где я снова стал собою, я тщетно пытался угадать ответ на вопрос, задаваемый по тысяче раз безрезультатно. В заострённости черт собственного лица, в нервном поблескивании глаз – во всём без труда угадывались тревога и страх. Чувства владели мною, а не я – ими. Вот она, оборотная сторона людской жизни, её неказистая изнанка. Не к тому ли я стремился, упрямо пытаясь стать как они? Таким же живым.. таким же.. чело-вечным. Не это ли ранее пленяло меня в представителях рода людского? Их необъяснимая способность поступать вопреки. Я, неукоснительно следовавший Его Закону, безусловно, был впечатлён и поражён. И теперь, подражая им так старательно, я стал изумлять сам себя.
«Ты да – ты-то можешь быть почти как они, порода такая. – Вновь невзначай подменив меня собой, двойник надменно прищурился, и по воде пошла крупная рябь. – Только копия всегда проигрывает оригиналу. А уж такая замухрыжная и подавно. Да и вообще, далось тебе это подобие? Да к чёрту! И набивка у этих вон дрянная: вонючие потроха и непроходимая глупость. Хотя ты сейчас, я смотрю, по второму параметру ничем им не уступаешь, гордись: такой же дурак», – резюмировало отраженье, до того бессовестно меня оскорбив, что я даже не нашёл, что ему на это возразить.
Его манера общаться повергала меня в ступор. Я ведь прежде вёл беседы только с предельно вежливым и деликатным Михаилом, человеком осторожным и немногословным. А это.. что вообще такое?
«Человечность, – с издёвкой отрапортовал доппельгангер. – Ты сам её в себе ещё толком не раскопал, да обожди. А я вот уже. Я ж – не ты, хотя…»
Вдруг двойник замер и медленно обернулся, будто бы поглядев себе за спину. Он старался ничем себя не выдать, но в едва изменившихся чертах его лица вдруг проступил такой безотчётный ужас, что даже мне сделалось не по себе. То, что пряталось за его спиной в темноте.. мнилось настолько чудовищным, что никакая форма ему не нужна была вовсе. Когда он исчез я облегчённо выдохнул, втайне надеясь больше его не видеть, а сверх того никогда не встречаться с тем, что он увидел позади.
Тонкими пальцами бесцельно рассекая собственное безвинное отражение, которое вновь было моим, я попытался немного успокоиться и кое-как осмыслить всю эту абракадабру из образов и небрежно брошенных мне откровений. Какие были глаза у Того, кто сотворил нас!.. Я поклясться мог, что это ну ни в какие ворота! Откуда у не-человека, но божества, вечного и безликого, вдруг взялся сугубо человеческий признак, зачем и для чего он Ему?! Я готов был терпеливо примириться с любой иной деталью внешнего сходства с людьми, но только не с такой вопиющей! Хотя.. эти глаза.. были по правде и не совсем людскими: обжигающе холодные, опустошённые и отрешённые, они будто смеялись над всеми моими неумелыми попытками разгадать их тайну. Второй после Бога, так говорят здесь про Архангелов? Для нас Он был первым, владея той же самой силой, что созидает Вселенные, владея вполне, но.. не до конца. За этим ему и нужны были мы – ангелы без души. А, вероятно, и не только за этим. В свои тайны Он нас не посвящал, только использовал как подспорье. Удобный, послушный инструмент.
Я вздрогнул и ударил по хрупкому отражению, тем самым раздробив его на сонмы разлетающихся брызг. Из воды показалась изумлённая русалочья голова, не ко времени для обитателя сумерек, а сплошь любопытства ради. Сквозь прозрачную желеобразную кожу, бледную и скользкую от слизи, отчетливо проступали кости черепа. Глаза мавки были по-рыбьему выпуклыми. Несколько секунд мы смотрели друг на друга не мигая. Вслед за тем, я, неторопливо зачерпнув пригоршню, плеснул стылой водицей, готовой вот-вот замерзнуть, в лицо незваной гостьи, и она тотчас обиженно скрылась в тёмных волнах, продемонстрировав напоследок лишённую кожи спиНу и всю совокупность чернильно-бурых внутренностей. Полагаю, стоило извиниться за грубое обращенье, не знаю, где нахватался такой-то бестактности, однако компания мне сейчас точно не требовалась.
Оставшись в долгожданном одиночестве, я уже не впервой растёр плечи руками. Меня трясло как от холода, однако, хоть я и способен был чутко различать температурный режим и все его мельчайшие флуктуации, мёрзнуть я уж ну никак не мог. Плохой знак. Хоть бы обошлось. Я крепко сжимал предплечья дрожащими пальцами, глядя на то, как размытое миг назад отражение вновь невозмутимо обретает единство и целостность в лоне реки.
Тем временем в отдалении показалось уже две русалочьих головы. Привела подругу на диво поглазеть, – беззлобно отметил я. – Ну что теперь. Пускай. Пока есть на что смотреть…
Глава
XIV
. Неупокоенный.
Рассеянно глядя то на своё утихомирившееся отраженье, то на любопытных русалок, по-девчачьи хихикающих и перешептывающихся, я между тем отчетливо ощутил спиной чей-то взгляд. Почему-то, когда хочешь побыть один, кажется, весь мир восстаёт против этого безобидного желанья, – не без лёгкого раздраженья отметил я и сам удивился собственным эмоциям по данному поводу. Я вполне успешно вживался в новую роль. Я становился.. человеком. Почти, как хлёстко отметил мой двойник. А вот нужна ли мне вообще такая дотошная мимикрия, если в главном я всё равно походить на них не способен?