Мы ехали с Серёгой обратно. Я рассказал историю Генки. Мальчишку мы отпустили, взяв с него обещание в следующее воскресенье поехать с нами в гараж.

— Да, жалко пацана. Ты прав, его нужно приручить. Он совсем дикий, если сдать ментам, то, как пить дать — сбежит в первую же неделю. Видно, что он с характером

— Да, его нужно убедить, чтобы он сам захотел вернуться в нормальную жизнь. Иначе пропадёт. Детдом зачастую не лучшее место, но, как представлю его зимой.

— Времени мало, уже скоро сентябрь.

— Надо попробовать его вытащить.

— Я с тобой. Даже не хочу представлять, что он чувствовал, каждый раз, когда мать его бросала.

Серёга при всей его показной строгости с Генкой, оказался очень мягким. Потом он поведал мне про своих домашних, младших брата и сестру в его словах чувствовалась настоящая любовь и уважение к своей семье.

— Кто такие эти Гвоздь и Щука?

— Долго рассказывать.

— Я никуда не спешу.

Мы ехали по вечерней Москве, рассказывали друг другу о своих врагах и друзьях.

Болтали, перебивая друг друга, и обсуждали пережитое за день, делись своими историями про противоположный пол, учёбу, случаи из жизни.

Юрок рассказывал про разные случаи на армейской службе, на поприще по пошиву чехлов.

Я же про гонки, машины и все, что с этим связано.

Как это бывает у молодых людей моего возраста, время в дороге пролетело мгновенно, и мы ещё продолжали беседовать в машине у ворот автобазы, до тех пор, пока вахтер не вышел на крыльцо проходной.

Он всем своим видом показывал, что уже заждался, давно хочет спать и нам пора закругляться.

К моему удивлению дед сдержал своё слово и выглядел вполне трезвым.

— Серёг спасибо тебе. Мне пора идти, не буду наглеть. Вон дед бухтит в усы. Я тут пока еще человек новый, на птичьих правах. Не хочу ни с кем портить отношения. Когда начнём с чехлами?

— В любое время. Когда захочешь. Хочешь завтра с утра?

— А давай! Было бы здорово.

— Тогда я в девять буду здесь.

Мы попрощались, и я отправился домой. Когда я проходил турникет, дед остановил меня со словами:

— Внучек, ты там это, посмотри всё ли в порядке с твоим вагончиком. Вокруг него какие-то бичи крутились. Они иногда сюда побухать залазят.

Надо начальству всё-таки на дыру в заборе пожаловаться. Я их прогнал, но мало ли вдруг они ещё раз приходили. У тебя там есть что-нибудь ценное?

Каналья, только всё наладилось. Только бомжей, скомуниздивших амортизаторы мне не хватало.

Я не ответил и побежал к своему жилищу изо всех сил.

К счастью, дверь вагончика была заперта и у меня ничего не пропало. Всё моё «добро» осталось на месте. Может кто-то и пытался вскрыть замок, но безуспешно.

Через неделю я уже умел делать стежки, разбирался в выкройках, и Сергей доверил мне пошив материала на спинки той самой «убитой» Волги. Сиденья взялся делать сам, потому что это более ответственная работа.

Он приезжал по вечерам и показывал премудрости ремесла драпировщика и обойщика.

Но самое главное его «богатство» — это выкройки на каждую из моделей авто, которые он покупал за вполне себе большие деньги в конструкторских управлениях или отделах автозаводов.

Как он объяснял — не было таких моделей советского автопрома, на которые у него бы отсутствовали выкройки.

Именно это отличало его от конкурентов, шьющих новые чехлы на основе распоротых старых.

Старые не всегда можно аккуратно снять, а главное, для получения правильного результата нужен хороший закройщик.

Таких ещё найти нужно. Специалистов по тканям, кожзаму и коже очень мало.

Поэтому другие мастера всегда зависели от раскройщиков. По срокам у них всегда дольше. На распорку два-три дня, на раскройку неделю, пошив с примеркой и подгонкой ещё неделя.

Серёга же был избавлен от первых двух операций. Но в этом деле мелочей не существовало. И он обучал меня каждому нюансу.

Он хвалил меня и терпеливо указывал на ошибки, я повторял операции до тех пор пока, у меня не выходило идеально.

В боске мои дела тоже шли неплохо. Трубецкой вернулся из Киева и без разговоров оплатил амортизаторы «Кони» и резину «Пирелли».

Он был очень доволен и сказал, что цена более чем приемлемая, потому что никто не мог достать даже за тысячу. Князь назвал их на французский манер «амортизё» с ударением на последний слог, чем неизменно вызывал улыбки коллектива.

В тот же день я отвёз деньги маме на работу. Вернул её пятьсот рублей со словами глубокой благодарности.

Артур со Славой теперь смотрели на меня по-другому. Я для них стал полубогом, способным творить чудеса.

Соменко отреагировал на появление амортизаторов с подчёркнутым равнодушием.

Ему явно не нравилось, что я перестаю быть «мальчиком для битья», нашкодившим школьником и зарабатываю себе положительную репутацию.

Даже Нина, пару раз посетившая бокс после нашей последней встречи, не особо разбирающаяся в устройстве и механике авто, похвалила меня и сказала, что благодаря мне появился шанс на победу.

Услышав это, Николай презрительно фыркнул, но промолчал. Ему не нравилось всё, что я делаю.

Трубецкой видел это и тихонько посмеивался над его спесивым нравом. Князь послал нас обоих за резиной.

Но Соменко нашёл тысячу отговорок, почему мне нельзя с ним ехать, и в конце концов поехал без меня.

Серёге погасил долг на следующее утро. Хотя мой новый друг предложил не торопиться и передать деньги вечером.

Я встал в шесть и сгонял к нему перед началом рабочего дня, сославшись на примету, согласно которой вечером долги не возвращают.

Мне очень хотелось, купить ему что-нибудь в подарок за помощь, но так как до зарплаты было ещё далеко, я извинился и отложил это дело.

Зато нашу до следующей гонки было совсем недалеко. Мы успели ещё раз полностью, до винтика разобрать и собрать машину.

Сейчас у неё действительно было больше шансов занять призовые места.

В уме крутилось слово «снаряд», теперь это не машина, а ракета.

Можно было смело сказать, что Жигуленок получил новое сердце.

В процессе не обошлось без накладок и колкостей со стороны Николая. Не знаю, от чего больше он всё ещё пылал гневом: от разбитого Москвича или от благожелательных улыбок Нины в мой адрес.

Движок форсировали. При заводских семидесяти двух сейчас он выдавал примерно сто десять или сто двадцать лошадиных сил.

На него поставили сдвоенную пару итальянских «веберовских» карбюраторов, которыми комплектовались первые «Лады», шедшие на экспорт.

На движке сняли головку блока цилиндров, отфрезеровали его её, убрав один и шесть миллиметра. Потом тщательно отполировали поверхности, как на блоке, так и на самой головке.

Когда я осматривал разобранный движок, то предложил ребятам, больше расширить впускные и выпускные каналы.

Это решение пришло, не как озарение, а скорее, как воспоминание. Я точно понимал, что я уже где-то это делал. Хотя, конечно же, я никогда не форсировал двигатель самостоятельно и не участвовал в процессе.

Трубецкой сложил руки на груди, взялся за подбородок и посмотрел на меня с хитрой улыбкой.

— Кто подсказал?

— Никто, я будто бы это делал в какой-то другой жизни.

— Интересное решение. Мы так поступили на двигателе Феррари в сорок восьмом, когда надо было добавить мощности. Но об этом мало кто знал. Тогда это граничило с нарушением правил. Сейчас тк поступают многие. На сколько же вы предлагаеете расширить впуск и выпуск?

Я призадумался взял бумагу и карандаш.

— Счас. Минутку, дайте подумать.

Произведя расчеты, я предложил цифры.

— Да он сейчас напредлагает!, — не выдержал и ревниво вступил в разговор Соменко, — Игорь Николаевич, что вы слушаете, этого…

Ему хотелось сказать грубость, но он сдержался.

— Коля, а он прав.

— Не знаю, у меня ощущения, что если тронем коллекторы, то угробим движок!