Нет, Шелли не умел делать деньги. У них это было семейное. Когда он был ребенком, отец трудился в поте лица, чтобы скопить на два пакета акций. И оба прогорели. Первый почил в бозе вместе с японским рестораном, который открылся в Вашингтоне за две недели до инцидента в Перл-Харборе. А второй, десять лет спустя, ушел в представительство «Edsel».

Шелли свято хранил семейные традиции. Он играл в теннис по всем колледжам Америки, но выиграл лишь три матча за три года во время тура по регионам. Он был красив, он прекрасно играл, зрители любили его, первая подача всегда доставалась ему – но он просто не мог дожимать своих соперников. Может, он просто был слишком добрым. Может, ему не хватало «выключателя». Когда он ушел из профессионального спорта, он вложил свое скромное наследство в теннисный клуб около Санта-Крус – за месяц до того, как землетрясение 89-го года стерло всю долину с лица земли. Он получил небольшую страховку, большую часть которой вложил в авиалинии «Пан-Америкэн», которые сразу же обанкротились. Какие-то деньги он потерял на брокерской фирме Майкла Милкена, а остальное вложил в клуб «Сан Хосе Нетс» Американской волейбольной лиги.

Может быть, именно в этом и заключалась прелесть игры для Шелли. Эти парни знают, что делают. Они знают, как делать деньги. Может, и ему чуть перепадет.

Из всех игроков самым богатым был Вилли. Продав корпорации «Майкрософт» свою компанию, занимающуюся разработкой финансового программного обеспечения, он получил около сорока миллионов долларов. Шелли узнал об этом из газет; никто из игроков никогда не заговаривал на эту тему. Что ему нравилось в Вилли, так это то, как он наслаждался своими деньгами. Он не церемонился с ними: его миссия на этой земле состояла в том, чтобы хорошо проводить время. Никакого чувства вины. Никакого стыда. Вилли говорил и читал по-гречески – его предки были греческими иммигрантами. Особенно он любил греческого писателя по имени Казанзакис и пытался во всем походить на Зорбу, одного из его персонажей, чья цель жизни заключалась в том, чтобы оставить смерти «лишь выжженные земли».

Вилли любил действие. Раскрыв карты, он тут же бросался в соседнюю комнату, чтобы ухватить пару секунд какого-нибудь спортивного матча по телевизору – бейсбола, футбола, баскетбола, – на который он поставил кучу денег. Однажды он арендовал на целый день ранчо в Санта-Крус, на котором играли в военные игры вроде «Захват флага», расстреливая друг друга пулями с краской. Шелли улыбнулся, вспомнив, как он приехал туда и увидел, что ребята столпились вокруг дуэлянтов и следят за развитием событий. Вилли, в защитных очках и летном шлеме времен Первой мировой, и Вине, оба с пистолетами в руках, расходятся на десять шагов, и Лэн, судья, в рубашке Джека и с пачкой стодолларовых банкнот, суммой ставок, в руке. Эти парни были сумасшедшими – они делали ставки на все на свете.

Шелли следом за Вилли вышел на улицу, где «Порше», «Бентли» и «Ягуары», рыча моторами, ждали, когда Лэн откроет массивные железные ворота. Вилли повернулся к Шелли и обнял его за плечи; телесный контакт был для ребят нормой. «Как дела, Шелли? Как продвигается поиск работы?»

«Comme ci comme са»[24].

«Не вешай нос, – сказал Вилли. – Времена меняются. Мне кажется, что скоро Силиконовая долина еще заявит о себе. Давай пообедаем?» Они крепко сдружились за эти годы. Вилли любил играть в теннис, так что Шелли частенько делился с ним секретами мастерства и несколько лет был неофициальным тренером его детей, один из которых играл за стэнфордскую команду.

«С удовольствием! На следующей неделе?»

«Нет, позже. Две недели я буду в разъездах, а в конце месяца буду совершенно свободен. Мое расписание осталось в офисе. Я позвоню тебе завтра. Мне надо с тобой кое о чем поговорить. Увидимся на следующей игре».

Шелли промолчал.

«Идет?»

Шелли кивнул. «Хорошо, Вилли».

«Пока, Шелли, пока, Шелли». «Пока, Шелли». «Пока, Шелли», – звенело в воздухе, когда большие машины выезжали за ворота. Шелли было больно смотреть, как они исчезали в ночи. О, как ему будет их не хватать. Видит бог, он любил этих ребят!

Шелли ехал домой в растрепанных чувствах. Проиграть четырнадцать тысяч. Черт возьми, надо уметь так проигрывать. Но не деньги его беспокоили. Шелли было наплевать на четырнадцать тысяч. Что действительно волновало его, так это ребята и игра. Но играть он больше не мог. У него не было выхода! Арифметика была проста: больше не было денег. Мне нужно найти работу. Если не продажа программного обеспечения, значит, это будет другой вид деятельности. Может, я опять буду продавать яхты в Монтерее. Черт. Способен ли я на это? Сидеть неделями в ожидании одной или двух продаж в месяц или два – да я так с ума сойду. Шелли нужно было действовать.

За последние несколько месяцев он проиграл крупную сумму денег. Может быть, сорок, а то и пятьдесят тысяч долларов – он боялся подсчитывать точную сумму. А брать деньги ему уже было неоткуда. Норма перевела свои активы на отдельный счет. Он одалживал деньги под любым предлогом. У всех подряд. Кроме, разумеется, своих партнеров по покеру. Это было бы дурным тоном. Единственное, что у него оставалось, – это тысяча акций банка Imperial Valley стоимостью пятнадцать тысяч баксов. Проблема была только в том, как обналичить их, чтобы Норма ничего не заподозрила. Она все равно узнает, так или иначе. У него уже кончились оправдания. А у нее кончалось терпение. Это был вопрос времени.

Четырнадцать тысяч? Это все та проклятая последняя сдача. Он все еще прокручивал в уме ход игры. Шелли был уверен, что здесь он не сделал ни одной ошибки: когда у тебя появляется шанс, ты должен действовать. Если сдадут нервы, все пропало. Все дело в картах. Он знал, что скоро ситуация изменится. Так оно обычно и происходит. Он просчитывал ходы. Он знал, что делает. Он играл в карты чуть ли не с детства, а в старших классах школы был букмекером в бейсбольном тотализаторе. И делал на этом неплохие деньги.

Когда ему было четырнадцать, он прочитал, забыл уже где, что шансы угадать трех любых игроков, в совокупности забивших шесть мячей в данный конкретный день, составляли двадцать к одному. Так что он предлагал девять или десять к одному, и желающих принять пари было предостаточно. День за днем эти идиоты пребывали в полной уверенности, что три игрока из десятки, в которую входят, скажем, Мэнтл, Музиал, Берра, Пески, Бенч, Керью, Бэнкс, МакКуин, Роуз и Калин, просто обязаны заработать шесть очков на всех. Сосунки. Они так ничего и не поняли.

А может, сейчас именно он ничего не понимал. Может, теперь он был сосунком, которому пора бы выйти из игры. Не хватает денег, не хватает хладнокровия, играет он недостаточно хорошо. Но Шелли было трудно поверить, что он так уж плох. Вдруг, продержавшись в игре пятнадцать лет, он превратился в плохого игрока? Что-то не сходится. Но может быть, он теперь делает что-то иначе. Может быть, игра не ладилась, потому что ему шла плохая карта.

Он знал, что худшим его проступком было то, что во время этой полосы невезения он был слишком нетерпелив и пытался пробиться к победе с довольно посредственными картами. Да, сомнений быть не могло. Дело в картах. И скоро ему обязательно повезет. Просто надо подождать. Это могло случиться в любой момент – может быть, уже на следующей игре, – и тогда он выйдет на фантастическую победную прямую. Он в игре уже пятнадцать лет, так что рано или поздно все наладится. Просто нужно подождать. Но теперь Шелли уже не мог купить себе время ожидания.

Начал накрапывать дождь. Стекло запотело. Шелли включил «дворники» и обогреватель стекла, остановился, чтобы заплатить положенные три доллара на выезде из «Golden Gate», и выехал на Ломбард-стрит. Ему плохо удавалось строить планы, но сейчас, чем больше он думал об этом, тем отчетливее понимал, что поставил на кон: свое членство в компании игроков, свою гордость, свою самооценку как игрока. Не говоря уже о браке – он тоже был поставлен на карту!