– Никакого шума, обещаю.

Алиса вздохнула. Она окинула Павла оценивающим взглядом, нахмурилась, но с неохотой согласилась.

– Ладно уж, пойдём на кухню. Будешь чай?

Павел кивнул.

За пять лет он посмотрел много фильмов об изменах. Прочитал много книг. Поговорил с людьми, которых предали возлюбленные. И он сомневался, что на месте Алисы предлагал бы себе чай.

Но бывшая жена зашла в дом. Павел последовал за ней на большую светлую кухню, в окно которой било восходящее солнце.

Девушка налила в кружку слегка остывшую воду и бросила несколько листков сухого чая. Положила полторы ложки сахара, перемешала; от этого монотонного звука голова у Павла начала кружиться.

– Алиса, я должен тебе сказать, – начал Павел, собираясь с мыслями. – Я так ужасно ошибся. Прости меня, правда, я совершил ужасную глупость.

– Я не злюсь.

– Давай начнём все с начала?

– Слушай, я ведь уже говорила тебе, – она поставила чашку на стол перед Павлом, а сама села напротив. – Я не могу доверять тебе снова. Даже если захочу. Такой я человек, ничего не поделаешь, ты только должен смириться. «Нас» в будущем уже не будет. У меня другая семья, новый муж. Тебе стоит начать жить своей жизнью.

– Но я не могу. Вы с Соней – моя жизнь.

– Ты приходишь постоянно. Правда, хватит. Сережа может неправильно нас понять, если увидит, или Соня ему скажет. Не испытывай судьбу, просто уходи.

Павел отхлебнул недостаточно горячий чай и печально воззрился на Алису.

– Я люблю тебя. Не оставляй меня, прошу. Я без тебя не могу.

– Уже поздно, Паш. Твоя любовь мне нужна была несколько лет назад. Сейчас – нет.

– Давай начнём все с начала? Я всё понял, всё осознал, клянусь, этого не повторится. Только вернись ко мне.

Алиса покачала головой, а Павел уронил голову на руки и прерывисто выдохнул. Неприятно стянуло грудь какое-то уже привычное чувство, но Павел не мог дать ему название. Боль? Отчаяние? Или, может быть, злость? Он боялся искать ответ.

Поэтому не придумал ничего лучше, чем поднять голову и улыбнуться, делая вид, что всё хорошо. Это стало привычным.

– Я понял. Не будем о грустном. Лучше расскажи, как ты? Вижу, у Серёжи большой дом. Не пусто в нём?

Алиса недоумённо подняла брови, а Павел отвесил себе мысленную пощёчину. Он не должен даже намёками показывать, что часто думает об этом.

– Нет, мы любим простор. У нас много свободных комнат, и к нам часто приезжают гости.

– Разве у тебя много друзей?

– Обычно Серёжины. И родные его часто у нас бывают. Мои тоже приезжают, но реже.

Павел пару раз мельком уже видел комнаты. Несколько и вовсе пустовало, и по нейтрально-весёлым цветам обоев он отметил, что те готовились для детских.

Он ничего не ответил, Алиса тоже молчала, лишь неловко потёрла шею. Остывающий чай Павел глотнул скорее из приличия, чем от желания, и отметил, что тот был невкусным несмотря на привычные полторы ложки сахара.

Сидеть на кухне напротив человека, который когда-то был ближе и роднее всех в этом мире, в тишине и осознании, что кухня чужая, было откровенно больно. Павел не узнавал Алисины черты, но при этом скучал по ним невероятно. Он не находил даже самых нелепых слов, чтобы завязать самый неловкий разговор в его жизни, и Алиса тоже молчала. С ней не о чем больше говорить.

Павел вспоминал время, когда они были вместе. Когда Алиса улыбалась, а он осторожно и даже испуганно каждый день смотрел на её живот – и не замечал, как тот растёт. Помнил, как держал на руках Соню и не мог поверить, что это его ребёнок, который теперь будет жить в их семье.

И так извивающийся от кислоты воспоминаний мозг показывал новые картины. Особенно чётко Павел помнил одно: как была зима, стоял трескучий мороз, кусающий щеки и пробирающийся за ворот. Павел поздно возвращался с работы, засидевшись до  ночи с каким-то глупым делом. Во многих окнах на их улице давно погас свет, и они глядели на улицу своей чернотой или плотно закрытыми ставнями. Только из одного лился тёплый свет – и там, посреди покрытой льдом дороги, под начинающимся снегопадом, Павел чувствовал кипящее внутри пламя. Оно согревало его настойчиво и так отчаянно, что он перестал чувствовать холод вовсе. Павел не помнил, сколько так простоял, в десяти метрах от собственных окон, наблюдая за тем, как Алиса неторопливо помешивает греющийся в кастрюле суп.

Воспоминание померкло. И сейчас, в довольно тёплой комнате, под горячими лучами встающего солнца, Павлу было холодно.

Ничего не говоря и даже не прощаясь, он вышел из чужого дома. Солнце заглянуло в его глаза, будто пытаясь отыскать в них правду.

Глава 8. Влюблённый кошмар

21 августа. Утро.

Косые лучи утреннего солнца проходили сквозь бутылку розового шампанского и будто зажигали его изнутри тысячей безупречных бриллиантов.

Вера, гася внутри нетерпение, положила голову на плечо Максима. Держа бутылку левой рукой, он осторожно прокручивал пробку правой. С уверенным хлопком пробка вылетела из горлышка и, описав высокую дугу, приземлилась на плитку в четырёх метрах от Веры. Под небольшим наклоном улицы она покатилась вниз, в сторону моста.

– Поздравляем нас, – с улыбкой произнёс Максим, глядя на Веру долгим счастливым взглядом.

Девушка первой глотнула шампанское прямо из горла и передала бутылку Максиму – с сегодняшнего дня её мужу.

– Если меня когда-нибудь спросят, испытывала ли я абсолютное счастье, то я обязательно вспомню этот момент, – прошептала Вера и снова склонила голову на плечо новоиспечённого супруга.

Когда она была маленькой, то часто думала о своей будущей свадьбе. Мечтала надеть самое красивое белоснежное платье, туфли на цокающих каблуках и фату, которую за ней будут нести соседские дети. Она живо представляла сотню гостей за пышным столом, поздравления, крики «горько!» и танцы до середины ночи.

Но Вера никогда не думала о том, каким будет её муж. В мечтах он и не фигурировал – был просто частью декора или интерьера богато украшенного зала.

Реальность оказалась далёкой от фантазий. Сейчас Вера сидела на широком бортике клумбы, которая поднималась над вымощенной плиткой дорожкой, чей второй край упирался в грубую кованую ограду. Сразу за ней начинался крутой спуск к реке. Птица была мелкой, но в её самой глубокой части даже Максим не доставал до дна. В конце лета она начинала «цвести» и становилась крайне богатой всякой живностью. Течение в Птице было медленным, однако порой попадались места с неровным каменистым дном, и на них река подскакивала и пенилась, как на настоящих порогах.

Набережная, пахнущая сыростью и подгнивающей рыбой, легко вытеснила золотой бальный зал из фантазий, а рваные джинсы – пышное платье невесты. Рядом не было ни родных, ни друзей – их всех заменил Максим.

Вере была не нужна свадьба с безликим незнакомцем. Ей нужен был только Максим – и когда он предложил отметить роспись вот так, в повседневной одежде с одной бутылкой шампанского, она согласилась не раздумывая. Друзей у неё было мало, родных – ещё меньше. Как, впрочем, и у Максима. К тому же устраивать церемонии сейчас несколько неуместно.

Максим приобнял Веру и продолжил пить шампанское. Несмотря на половину десятого утра, людей на улицах было мало. Только далеко слева шумел мост Милосердия – его назвали в честь статуи в углу парка позади, которая гордо стояла со своей книгой в центре фонтана. Грохот падающей воды коснулся слуха Максима, и он поспешил отогнать нагрянувшие мысли. Сегодня все они должны посвящаться его жене.

– О чём загрустил? – тут же спросила девушка.

Скрыться от неё было сложно, как и раньше. Максим понимал, почему Мстислав держал Веру в своём близком окружении – она была надёжной, исполнительной и крайне внимательной. В отличие от многих других она помнила, как оказалась в банде и чётко знала своё место в ней. Максим был уверен, что лет через десять Мстислав назначил бы её своим заместителем. Вера замечала малейшие изменения, и потому скрыться от её пытливого взгляда было сложно.