Смотря на эти стены сейчас, я представляла в них графиню. Почему-то именно сейчас всё в этом замке было, как никогда раньше – её, и принадлежало только ей.

Я чувствовала себя в гостях у графини, а не в плену у графа. Темнота и сырость стали так привычны и близки моему сердцу, что больше стены замка не отталкивали, а, напротив, обнимали и пропускали через себя.

Идя сейчас рядом с графом, нога в ногу, мне почему-то представилось то самое прошлое, рассказ о котором он начал. Я не могла представить прекрасного лица графини, но почему-то чувствовала, что именно так, слегка поодаль, она всегда шла за своим мужем.

– Она очень любила эту дорогу, – как-то слишком неожиданно раздался голос графа, прервав мои мысли, – каждый день она следовала этим путём, и ни разу он не надоел моей графине. Перед тем роковым днём она как раз собиралась украсить этот коридор картинами. – Он показал на пустые рамки, висящие на мраморной стене. – Именно здесь должны были висеть портреты наших детей. Она хотела сделать замок – все его части – более открытыми и приветливыми, ей он казался серым и мрачным. Как только она ни старалась его оживить! Постоянно что-то переставляла, меняла, выносила. Слуги то ненавидели, то восхищались ею. – Наконец мы подошли к его покоям.

Войдя в них, я была обескуражена. В свете луны они выглядели совсем одинокими и покинутыми, как будто здесь уже много столетий никто не спал. Кровать была аккуратно заправлена очень старыми, но чистыми шелками.

Это меня удивило.

Неужели здесь кто-то убирает до сих пор, ведь он ни одного слугу не впускает в эту комнату. Напротив кровати стоял очень красивый и ухоженный женский будуар с огромным зеркалом и кучей тюбиков с кремами и флаконов с духами. По краям располагались готические торшеры и засохшие цветы. Не хотелось даже пытаться представить, сколько лет они уже здесь находились.

– Я помню аромат цветов, которые она любила, – он отвернулся от будуара и неохотно подошёл к окну, – даже сейчас. Единственное, что мне осталось от неё, это запах её любимых бургунзий. – Он усмехнулся. – Такое смешное название для полевого цветка. Когда я обращаюсь в мстителя, то всегда ищу их запах. Это единственное, что осталось мне от неё. Я могу часами сидеть в поле и нюхать эти, так раздражавшие меня в прошлом, цветы. Они стали отдушиной и той единственной ниточкой, связывающей меня с любимой графиней.

Сейчас в свете луны граф стал ещё прекрасней. Его черты были прорисованы лунным светом от и до. Печаль и боль в его глазах отражалась в стекле и расплывалась по комнате вместе с лунным светом.

– Я всегда думал, что моя любовь к ней была неопытностью и результатом бурной юности, – он посмотрел на луну с нескрываемой злобой, – но даже через века я продолжаю её любить. Ни на секунду, ни на одно единственное мгновение я не могу забыть её образ. Силуэт любимой графини преследует меня повсюду. – Он сжал правую руку в кулак, а левой облокотился на стекло. – И чем дальше, тем он сильнее схож с этими чёртовыми бургунзиями! – Граф ударил по стеклу, разбив его, но даже не почувствовал боли, хоть я и заметила просочившуюся каплю крови. – Возможно, это просто последнее воспоминание о моей прекрасной графине. Я проклял свою душу, обрёк себя на вечные скитания и терзания, надеясь, что хоть на мгновения смогу забывать о ней, – граф Вэльмос не отрывал свой взор от луны, – но вместо этого, обращаясь в свою нынешнюю сущность, я лишь сильнее чувствую её присутствие. Я, как ненормальный, бегу на запах, который хоть как-то отдалённо напоминает мне жену, и иногда мне кажется, что я обретаю её вновь. Вот она сидит с детьми на лугу и играет с любимой собачкой нашей дочери, собирает букеты полевых цветов, – он улыбнулся, – даже сейчас не могу понять, почему она так любила именно полевые цветы – как по мне, так их запах отвратителен. Моя графиня могла нюхать их сутками напролёт и постоянно весь замок наполнялся их вонью. – Наконец он отвернулся от окна и посмотрел на картину, на которой были изображены их дети. – Я не знал, куда от этого скрыться, но её улыбка заставляла меня смириться даже с этим. Разве можно было сопротивляться её прекраснейшей улыбке и глазам, в которых я мог скрыться ото всех бед и несчастий.

Слушая его рассказ, моё самочувствие ухудшалось. Такая боль и столь сильная любовь истощали. Мне было невозможно представить, насколько сильно он страдает, и я неосознанно начала перенимать на себя его эмоции.

– Только она могла подарить мне покой. Я был так юн и так влюблён, что просто светился от счастья. Тогда я был уверен, что это навсегда. В мире существовали лишь мы двое и наши дети. Никто и ничто не могло нас разлучить. Вот таким слепцом я был. Сейчас мне остаётся лишь протягивать руку к её образу в надежде, что когда-нибудь она возьмёт её в свою белоснежную ладонь и сожмёт тонкими пальцами. Вот тогда мы вновь пройдёмся по нашему графству – такие же счастливые, такие же юные и такие же смертные, – последнее слово далось ему с явной тяжестью. – Это глупая надежда того юноши, каким я был прежде, и безысходные мысли бессмертного, коим я сейчас и являюсь. Скорее всего, если бы нам был дан шанс встретиться вновь, она возненавидела бы меня. Я стал монстром во имя любви и мести, но этого не сможет оправдать никто на свете. Теперь я обречён на вечные скитания в одиночестве, и никто не сможет согреть моё сердце, как это делала моя графиня. Нет теперь ни сердца, ни графини. Пустота. Безысходность. Жажда. Злость. Я – это копилка всего, что убило мою семью и того, что ненавидела моя… – он запнулся. – Так или иначе, мне остались только далёкие и наивные воспоминания, лишь призрачные образы, которые никак не могут скрасить моё существование.

POV: АНАДЖ

Я просто прошу, помоги мне,

Проникни в меня, своей силой наполнив сполна… до краёв.

Излечи и не дай мне погибнуть.

Лишь вместе начав эту Битву, в финал мы пройдём.

Дата:

29 сентября 2023 года

– период смертного исчисления

Местоположение:

мир Праносталь, город Мэджик-Стил,

дом Анадж Ли Рэйвен Филс

Существует так много теорий про родственные души и фантомные привязки, что иногда хочется верить в возможность чего-то подобного и в собственной жизни. До встречи с Майто, моё мировоззрение ограничивалось общением с таинственными фантомами, и я никогда не задумывалась о допустимости всего этого, как не думала и о реалистичности этих теорий при всей той мистификации, что им сопутствовала. Но с его появлением даже мой, и без того не самый уравновешенный мир, превратился во что-то сюрреалистичное.

Если подумать о моём провожатом, ставшим единственным «собеседником» в день рождения, которого так сильно опасалась моя душа, то его энергии обволакивали и даровали наполнение теплом в каждом моём вдохе. Он как будто бы стал частью моей сущности… Или всегда ей являлся?

Если говорить о фантоме наглого колдуна, то после моего восхождения мы стали неразлучны, если так, конечно, можно выразиться. Стоило мне подумать о нём, как он сразу появлялся, и я даже могла ощущать аромат его парфюма. Иногда мы говорили о каких-то случайных и малозначимых мелочах. Иногда молчали и просто насыщались энергетикой друг друга, сидя рядом. Найдя друг друга в проявлении фантомов, мы познали то, чего не находили в реальном мире – тепло и ощущение собственной значимости в энергии другого. Это было самое ценное приобретение и самый дорогой подарок, что я когда-то получала.

Сегодня я ждала его весь день, желая ощутить уже известные в деталях вибрации той силы, что будоражили разум и сводили с ума, не давая покоя. Мне с трудом давались консультации, и уже на втором клиенте я попросила ассистентку перенести всех оставшихся.

Меня не покидали хаотичные мысли обо всех снах, видениях и ощущениях, поглотивших сознание всецело. Сегодня мне, как никогда, было трудно сосредоточиться, а принимать людей, выслушивая все их тревоги и невзгоды, в подобном состоянии стало бы непосильной ношей.