«Согласен, играем без дураков», — мысленно ответил напарнику Салин. Решетников чуть заметно кивнул.
— Бог с ним, с Китаем. В России пока живем. — Решетников промокнул губы салфеткой. — А из наших кто вам симпатичен?
— Жириновский, — прожевав, ответил Глеб.
— Мой Вольфович? — искренне удивился Добрынин.
— А что? — Глеб пожал плечами. — Безусловно, талантливый политик. Он верит буквально в каждое свое слово, какой бы бред не нес. Пока говорит, верит. Хитрость вся в том, что это не бред, а тайные мысли других или содержание секретных докладов. Иными словами — тонкая провокация. Вообще-то говоря, без Вольфовича в России не было бы демократии. Конечно, не в смысле — власти народа, таковой в ближайшие лет сто не предвидится. Не было бы того политического варьете, под который Запад давал и дает деньги. Посмотрите на Охотный ряд и Белый дом. Душераздирающая серость. Один Вольфович — радужный. И вкалывает за всех. Он и ура-патриот, он и националист, он и ультра-радикал, он и реваншист, и при этом — либерал и демократ в тельмановской кепке. Человек-оркестр! А какой матерый человечище? Соком в рожи плещет, журналюг материт, в «Плэйбое» интервью печатает, с голыми девками канкан пляшет, думских баб за волосья тягает… Но, однако, пятьдесят томов собственных сочинений накропал. Все успевает! Широкая русская натура. Даром что папа — «юрист».
— Жить бы ему в двадцатые годы. Карьеру бы сделал, как Троцкий, — вставил Решетников. — Но и кончил бы скорее всего так же.[32]
Салин не успел досчитать до трех, как Глеб ответил:
— Аналогия вселяет оптимизм, Павел Степанович. Из нее следует, что за жизнь вождя либералов можно не беспокоиться. И вы без работы не останетесь. — Глеб отвесил вежливый поклон Добрынину. — В случае Сталина с Троцким талантливый государственный деятель ликвидировал гениального политика. Все по законам жанра, двум подобным антиподам рядом не жить. А кто у нас талантливый государственный деятель? Лучшего Военного министра всех времен и народов я знаю. С рыжим гениальным Топ-менеджером лично знаком. Доводилось встречаться и с самым надежным Железнодорожником. О, был еще такой лучший Главный участковый страны! Но его перебросили на разведку. Работа секретная, не до пиара. Слышал только, что возглавил в СВР управление по внешним связям. Ельцин, наверняка, назвал это «сильной рокировочкой». А я лучше промолчу.
— Вы критикуете все подряд или только наше, российское? — спросил Салин.
— Говорить, как и писать, нужно только о том, что знаешь. — Глеб коснулся пальцем кончика носа. — Здесь каждый запах для меня родной. А что мне Запад? Он даже пахнет иначе.
— Мне тоже наше дерьмецо роднее кажется, — подбросил Решетников.
— У нас скудная почва. Где не суглинок, там вечная мерзлота. Может, потому и навоза требуется втрое больше, чем во Франции, — ответил Глеб.
Решетников одобрительно кивнул.
— Ты, Глебушка, пиарщик. Артист от политики. Вот и рассуждаешь, как вольный художник. — Добрынин прихлебнул из стакана. — А мы — практики. Улавливаешь разницу?
— Политпиар, имиджмейкер — это все слова, чужие яркие фантики. — Глеб небрежно отмахнулся. — Я скромный российский производитель, Иван Алексеевич. Работаю на отечественном сырье и исключительно для внутреннего рынка. Кому мой товар за рубежом нужен? Где я возьму сырье получше? Отсюда и проблемы. Очень трудно продать дохлую синюшную курицу, да еще мутанта о двух головах, по цене имперского орла. Приходится самим приплачивать. Сколько переплатили за Ельцина на последних выборах, надеюсь, в курсе.
— Тебя послушать, так тебе к Вольскому надо. В Союз предпринимателей, ха-ха-ха! — Добрынин зашелся в хохоте.
— Это Союз взаимопомощи утопающих, — ответил Глеб.
Решетников на секунду перестал жевать, покачал головой. Салин изобразил на лице вежливую улыбку.
— А что для вас политика? — вдруг спросил Решетников.
— Способ извлечения личной выгоды из общественного интереса, — с ходу ответил Глеб.
Салин невольно прищурился, благо дело, за темными стеклами этого никто увидеть не мог. Он мог поклясться, что ни йоты рисовки ни в словах, ни в мимике Глеба не было.
«Если не ошибаюсь, юноша тоже решил играть всерьез. Что ж, посмотрим, посмотрим», — подумал Салин.
— Оригинальная мысль, — обронил Решетников. Свел кустистые седые брови к переносице, сосредоточенно разглядывая кусочек бастурмы, насаженной на вилку. — Сами додумались или в первоисточниках откопали?
— Сам. Разве кто-нибудь из присутствующих думает иначе?
Ответа Глеб не дождался.
— Увы, я не оригинален, Валентин Степанович. В чем полностью отдаю себе отчет, — непринужденно продолжил Глеб. — Если хотите знать, бизнес в политике я начал, продав партию.
— Нашу партию? — с сомнением спросил Добрынин. И чтобы ни у кого не возникло мысли, что он имеет в виду ЛДПР, уточнил: — Глешка, ты же тогда комсомольцем голожопым был.
— Нет, родную КПСС я, естественно, не продавал. По молодости лет поучаствовать не довелось. — Глеб сделал маленький глоток из бокала, от чего его губы стали еще темнее. — В то время я гонял китайское барахло и компьютеры через Центр научно-технического творчества молодежи при Сельхозакадемии. А вот к девяностому году созрел. Пошла череда выборов, я решил поучаствовать. Зарегистрировал в провинции партию, навербовал пять тысяч членов. Штаб при ЖЭКе открыли. Пару раз помитинговали для проформы, газетку свою издали, листовками подъезды загадили… Все удовольствие стоило около двух тысяч долларов. Через три месяца я продал ее одному товарищу, у него как раз возникла острая нужда в депутатской неприкосновенности. С пятью тысячами организованных голосующих он прошел в местную думку на «ура».
Салин снял очки, привычным движением пополировал стекла.
— Если не секрет, за сколько? — поинтересовался он.
— Дело старое, можно и ответить. — Глеб безмятежно улыбнулся. — Пятьдесят тысяч условных единиц. Думаете, дорого? А клиент рыдал от счастья. Откупиться от прокуратуры обошлось бы в три раза дороже. Да еще в бега пришлось бы подаваться. А так — весь в белом и с депутатским значком. На его «черный нал» я купил компьютеры и вполне легально решил проблему компьютеризации одного союзного Госкомитета. Жаль, что его прикрыли, когда Союз рухнул. Компьютеры жаль, если точнее. Все по домам растащили.
— А дальше? — Решетников решил держать темп.
— Дальше, Павел Степанович, было движение «Народовластие и правопорядок», — повернувшись к нему, ответил Глеб. — Заблокировал их с «Экологической инициативой Урала» и продал оптом «демороссам». Бывшие менты и старики-сталинисты в союзе с неприкаянными ИТР и патлатыми неформалами — смесь почище «коктейля Молотова»[33]. Прохождение в любой выборный орган гарантировано. За пятьдесят сотен «душ» расплатились натурой. Гайдар с Авеным тогда еще имели право подписи, и названную мной фирму включили в список специмпортеров продовольствия. Фирму я сразу же продал ингушскому бизнесмену. Чистая прибыль от «мертвых душ» — триста процентов.
— Занятная у вас биография. Хоть роман пиши. — Решетников ради разговора даже отказался от еды. Пустая вилка подрагивала в пальцах. — С радикалами работать доводилось? С Ампиловым, например.
Салин про себя отметил, что напарник вполне искренне играет интерес.
Им все уже было известно из досье. Не в безвоздушном пространстве живем, звук, то есть шепоток, прекрасно передается. Да и другие носители информации не перевелись. Главное, знать, у кого спросить и в каком месте документик лежит. Но интересен не только факт, но и его интерпретация автором.
— Ампилов — массовик-затейник с баяном, а не политик. — Глеб снисходительно усмехнулся. — С ним работать я бы не стал даже по принуждению. А вот с ЛДПР уважаемого Ивана Алексеевича сотрудничал с удовольствием.
Добрынин оказался в центре общего внимания и сразу оживился.
