Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Лихо перевернулся турманом, пошел вприсядку. Гармонист заиграл что-то донельзя забытое, знакомое, но удивительно чуждое настоящей обстановке.

Неужели салонный кабаретный фокстрот?» (Рихтер 3. Крестьянский быт. — Известия, 1924, 11 марта, № 59, с. 3.).

Пошлость антирелигиозных частушек в этом отрывке выступает тем более ярко, что он написан рукой благожелательного автора, который не только не осуждает антирелигиозную молодежь, но, наоборот, вместе со старой бабкой, любуется ею.

Не лучше обстояло дело и в городе. Особенно разухабистой пошлостью отличалась в это время группа антирелигиозных литературщиков, объединившихся в это время вокруг газетки «Безбожник у станка». Руководящую роль среди них играли Лонгинов и Полидоров. Статейки, напечатанные в этом органе, пестрели обычно следующими выражениями: «Религия — это сволочь» и т. д. «Не надо скупиться в борьбе с религией на крепкие выражения», — теоретизировал Полидоров. Этим статейкам соответствовали хулиганские карикатуры художника Моора. В общем, этот листок, как две капли воды, был похож на черносотенные газеты, предназначенные для народа и издававшиеся под редакцией известного в дореволюционной литературе доктора Дубровина. Главный орган антирелигиозников «Безбожник», редактором которого был Ем. Ярославский, а заместителем редактора Мих. Горев (Галкин), подвергся со стороны Полидоро-ва резким нападкам за свою «умеренность». Ярославского и Горева Поли-доров критиковал (между прочим, в своей статье, напечатанной в журнале «Спутник коммуниста») «за сочувствие «Живой Церкви».

«Церковь приспосабливается, и каждый коммунист, марксист-ленинец, а не анархист, обязан дать себе отчет, все ли равно ему, все ли равно трудящимся, как будут держать себя церковные организации по отношению к советскому государству, — оправдывался Е. Ярославский, — будут ли они вести ярую политическую борьбу, как вел ее Тихон и руководившаяся им православная церковь в первые годы революции, или эта церковная организация будет «лояльна» по отношению к Советской власти, не будет выступать враждебно против советского государства. Всякий согласится что это не все равно».

(Ярославский Е. Марксизм и анархизм в антирелигиозной пропаганде. По поводу статьи т. Полидорова в № 2–3 «Спутника коммуниста». — Большевик, 1924,15–16 июля, с. б2.)

Среди интеллигенции наблюдался разнобой: в это время еще не замерла богоискательская волна, поднявшаяся в предреволюционные годы.

Религиозные мотивы пронизывали поэзию Н.Клюева, Сергея Есенина и других (их почему-то совершенно необоснованно называли «кулацкими» поэтами). Религиозные мотивы не вполне были чужды также и сугубо пролетарским поэтам группы «Кузница».

В этом отношении характерно, например, стихотворение А.Платонова «Субботник», входящее в сборник «Голубая глубина» (Краснодар, 1922):

Волей рожденный чудесной Всечеловеческий труд… Люди под ношею крестной Счастье себе обретут. Братские мощные руки Кровью налиты одной… Наши грядущие внуки Будут семьею родной, Мы под железными стонами Счастье для мира творим. Мы трудовыми подъемами Землю сжигаем и сами горим.

Мысль о духовном очищении через страдание за правду воодушевляет многих пролетарских писателей, и в этом их не утерянная связь с христианством.

«Вы, рассуждая, не живете, — писал, обращаясь к своим эстетствующим критикам, тот же, тогда 23-летний, А.Платонов, — ничего не видите, даже Красоту, которая неразлучна и верна человеку, как сестра, как невеста.

… Мы растем из земли, из всех ее нечистот, и все, что есть на земле, есть и на нас.

Но не бойтесь, мы очистимся, мы ненавидим свое убожество, мы упорно идем из грязи. В этом наш смысл. Из нашего уродства вырастет душа мира.

Вы видите только наши заблуждения, а не можете понять, что не блуждаем мы, а ищем».

(Платонов А. Избранные рассказы. Москва, 1958, с. 7.)

Троцкий писал в это время: «Было бы прекрасно, если бы нашелся ученый, способный охватить эти новые обобщения методологически и ввести их в контекст диалектически-материалистического воззрения на мир. Тем самым он дал бы взаимопроверку новых теорий и углубил бы диалектический метод. Но я очень опасаюсь, что эта работа — не в порядке газетных или журнальных статей, а в порядке научно-философской вехи, как «Происхождение видов» и «Капитал», будет произведена не сегодня и не завтра».

(Троцкий Л. Партийная политика и искусство. — Правда, 1923,16 сентября, № 209.)

«Средневековый человек находил полное удовлетворение в своих соборах и в своем театре, т. е. в христианском богослужении и мистериях. В чем найдет он удовлетворение сейчас?» — вопрошал прославленный советский дипломат Г.Н.Чичерин, занимавший тогда пост наркома иностранных дел. (Чичерин Г. Несколько поправок к последней статье. — Правда, 1923, 5 октября, № 245, с. 2.)

Впрочем, недостатка в попытках создать «новые мистерии» не было, начиная от первомайских карнавалов, кончая попытками Михаила Чехова создать религиозный театр, к чему он близко подошел в своем исполнении роли Гамлета, трагедия которого, в трактовке Чехова, должна была символизировать состояние души, оторвавшейся от тела.

Нетрудно себе представить, какая невероятная путаница создавалась от всего этого в голове среднего интеллигента, который жил в это время в каком-то угаре. Большинство интеллигентов находило выход в эклектике — в искусственном соединении религии с атеистической «наукой».

Об этой противоестественной мешанине хорошо говорит знаменитый марксистский теоретик Любовь Исааковна Аксельрод (Ортодокс).

«Современная защита религии ведется поэтому почти что исключительно на субъективной почве, — отмечает она в своей статье «Карл Маркс и религия». — Пусть, — говорит религиозный субъективист наших дней, — религия будет созданием творческой фантазии. Допустим, что Божество, — действительно, лишь гипотеза, и, допуская это, религия все-таки сохраняет всю свою силу, все свои права и все свое прежнее значение. Если созданная своеобразным творческим духом коллективного человечества, небес-чая, прекрасная и совершенная страна приносит мне наивысшее блаженство, если мое представление о ней придает истинный смысл моему сущес-вованию, если я, благодаря этому моему религиозному сознанию, подни-аюсь все выше и выше над текучей, изменчивой, убегающей от меня изнью, так отчего же, спрашивается, я должна отказаться от такой могу-[и] спасительной силы? И какое мне дело до критического отношения положительного знания к религии? Наука — мощный культурный факт борьбе за земное существование. Этого никто в наше время оспаривать не может и не должен. Но пусть наука займет подобающее место внещнего []культурного исторического двигателя, а в сфере моей духовной, инти ной, сокровенной жизни ее немой, холодный и равнодушный разум сове шенно бессилен.

Людям недисциплинированной мысли, чуждым умственной привь чке разбираться до корней вопроса, представляются подобные сообоаж ния не только убедительными, но и чрезвычайно оригинальными. В леи ствительности же это в логическом смысле более чем шаткая, а с религиозной точки зрения кощунственная аргументация… Что бы там ни говорили философствующие теологи, а истинно верующему Бог вовсе не представляется отвлеченным Духом, а скорее в виде опытного, бравого капитана управляющего нашим кораблем, плывущим по бурному океану жизни́ Древние пророки верили и видели желаемое будущее, когда сойдет на землю Иегова, уничтожит врагов Израиля и восстановит мир, справедливость и торжество избранного Им народа. И настоящим христианином может быть признан лишь тот, кто проникнут глубокой несокрушимой верой в Царство Божие, в существование милосердного Творца — Хозяина Вселенной и Сына Его — Спасителя, пришедшего на землю не от мира сего.

«Господь — наша несокрушимая крепость!» — повторял Лютер в опасные и тревожные минуты мятежного периода своей жизни.

И в этих немногих словах реформатор с точностью указал на психологический источник его религиозной энергии. Бог, как объективная реальность и надежный покровитель, а не гипотеза Божества, построенная на субъективной потребности, составляет психологическую основу религиозных переживаний».

114
{"b":"923959","o":1}