Сразу скажу, что обе эти исторические родины после знакомства с ними мне понравились, но ни одна из них не стала для меня действительно моим, полностью моим пространством и точкой прикрепления. Хотя обе равно важны для меня.
Но начну с Вологодской области. Летом после окончания моего первого класса мы отправились под Череповец к дальним родственникам, чтобы познакомиться с ними заново и восстановить контакты, прерванные по разным причинам много лет назад. А заодно и отдохнуть в тех чудесных местах, в настоящей деревне, на природе.
Но сначала немного расскажу о своей родне по материнской линии. Начну с Агриппины Александровны. О ней я уже не раз упоминала, но теперь напишу чуть больше. Агриппина Александровна, та самая, что через много лет станет моей прабабушкой или просто бабушкой Грушей, родилась шестого июля 1876 года в Вологодской области в семье помещика и потомственного дворянина Александра Панфилова. Семейство Панфиловых владело в тех местах землями и крестьянами, которые были пожалованы им, согласно семейной легенде, еще во времена Ивана Грозного. Однако к тому времени, когда Груша-Агриппина выросла и превратилась в девушку на выданье, семья изрядно обеднела. Но батюшка Агриппины свой дворянский пафос не утратил, и когда к ней посватался молодой человек «из простых», сильно воспротивился. Молодого человека и потенциального жениха звали Порфирий Гаврилович Лебедев. Он происходил из семьи разбогатевших крестьян, и настоящая его фамилия была Задорожкин, однако он сменил ее на более романтическую – Лебедев. Сам крестьянствовать не захотел, отучился и работал потом в качестве подрядчика на строительстве железнодорожных станций где-то по северу России. Сохранился его фотопортрет, на котором весьма благообразный мужчина средних лет в строгом сюртуке с важным видом восседает в кресле.
Так вот, этот Порфирий Лебедев влюбился в статную красавицу Агриппину и попросил ее руки у отца, хотя и обедневшего, но дворянина. Тот вознегодовал по поводу такого неслыханного мезальянса, лишу наследства, говорит, и вообще, не бывать такому. Но смелый Порфирий не испугался – не надо мне, говорит, вашего наследства, все равно женюсь. Подобная решимость растопила сердце строгого батюшки, и тот, поворчав для порядка, все же согласился на брак, и даже дал в приданое дочери приличный кусок земли, поскольку денег у него к тому времени уже не было, а земля еще оставалась.
Эту трогательную повесть поведала мне бабушка. Ей, большой любительнице мелодрам, очень нравилась эта душещипательная история, и она повторяла ее многократно. В общем, «неравный» брак состоялся, а через некоторое время у молодой пары родились дети. Первой родилась Валентина, старшая дочь, следом за ней Александра. Тут бабушка, ведя рассказ, делала отступление и поясняла, что в семье Панфиловых первого сына принято было называть Александром – так повелось испокон веку. Но поскольку уже и во второй раз в семье родилась девочка, родители решили продлить традицию хотя бы так, назвав ее этим именем. А то с мальчиками поди знай, будут ли вообще. Так, собственно, и получилось, и впоследствии в семье родились еще две дочери – Анна и Мария. В общей сложности четверо дочерей, полное девчачье царство.
Бабушка вспоминала свое детство с удовольствием, и рассказывая о нем, всегда улыбалась, светлела лицом, молодела, будто сбрасывая с плеч тяжелую ношу трудной взрослой жизни. Взгляд ее туманился, уплывал в прошлое, в несусветную, немыслимую для меня дореволюционную даль.
– Мама наряжала нас, всех сестер, в красивые платья, надевала праздничные сережки, и мы отправлялась в «свою» церковь.
Тут бабушка замолкала, мысленно разглядывая далекую картинку. Я тоже пыталась ее разглядеть, и мне представлялись четыре хорошенькие маленькие девочки в нарядных светлых платьях с распущенными по плечам волосами – волосы надо было сначала туго-туго заплести, а потом расплести – тогда получались аккуратные мелкие кудряшки. Это бабушка мне тоже объяснила.
А «своей» бабушка называла церковь, построенную в Череповце при участии когда-то состоятельных помещиков Панфиловых.
Интересно, что в ее рассказах я всегда чувствовала границу, которая проходила во времени между «до революции» и «после». Так же, как и границу до и после войны. Каждому времени у нее соответствовали свои краски, свой особенный тембр голоса и неповторимый привкус. Иногда бабушка рассказывала древние, архаичные анекдоты. Вот, например, такой. Жила-была дама, и были у нее четыре маленькие собачки, которых звали Уси, Руси, Кренди и Лями. Собачки все время убегали, и дама звала их громко: «Уси-руси-крендилями!» Я очень веселилась.
Но продолжаю. Все было хорошо в семье Лебедевых, пока дерзкий Порфирий однажды не исчез с горизонта – не зря, видать, батюшка в нем сомневался. Об этом бабушка не любила говорить, упоминала вскользь, а по некоторым ее многозначительным намекам можно было понять, что образ жизни Порфирия был далек от безупречности. Далее в ее рассказах зияла досадная лакуна, и продолжались они уже описанием тех времен, когда сестры выросли, а их семья во главе с Агриппиной Александровной поселилась в Череповце в просторном собственном доме, часть комнат которого сдавалась внаем. Именно там, в этих комнатах поселилась в свое время парочка молодых людей – братья Андрей и Михаил Саары, семья которых приехала в Вологодскую область из Петербурга в надежде спастись здесь от революционных новшеств семнадцатого года. Глава семьи, Карл Юрьевич, построил в местечке Кадуй дом и кузницу, и в относительно вольготные нэповские времена вел свои дела вполне успешно. Бабушка относилась к нему и всей их семье с большим уважением, поскольку они, по ее словам, все были очень трудолюбивые и талантливые, а эти качества она почитала в людях более всего.
Андрей и Михаил учились в местном учебном заведении, которое бабушка называла реальным училищем. Очень его нахваливала, дескать, образование там давали хорошее, даром что училище. К тому времени реальные училища уже упразднили, и это было, скорее всего, нечто вроде техникума. Но не суть. Андрей Карлович, мой дед, закончил его и был направлен на лесопильный завод в Дубровку, под Ленинград, где работал главным инженером. Однако это произошло существенно позже, а пока вышло так, что братья, поселившиеся в доме Агриппины Александровны, женились на ее дочерях – Андрей на Анне, моей бабушке, а Михаил – на Марии, ее младшей сестре.
Еще знаю, что у бабушки Груши был брат, которого звали, как и положено, Александр Александрович. Он был офицером царской армии, а после революции, соответственно, белогвардейцем. После окончания гражданской войны он вернулся на родину, забрался в самую глухую деревню и спешно женился на простой крестьянской девушке – затаился. Возможно, отдаленные потомки дворянского рода обитают в тех местах и сейчас, не знаю, но в середине шестидесятых, когда мы туда приехали всей оравой, нам показали дом, где проживал очередной Саша-барин, изрядно спившийся субъект и наш отдаленный родственник, а мамина троюродная сестра настоятельно рекомендовала собирать ягоды именно в «нашем» лесу.
Бабушку Грушу я запомнила хорошо. Она было высокой, статной, неторопливой и, в отличие от громкоголосой и суетливой бабушки Ани, не слишком разговорчивой. Не страшась неудобств, ездила с нами по всяким мало приспособленным к нормальной жизни гарнизонам, где служил папа, и помогала нянчить детей – меня и Сережу. Его она обожала несказанно, и как только маленький Сереженька, пережив трудные первые месяцы нескончаемого ора, превратился в крайне упитанного младенца с круглой, похожей на глобус, головой, отменным аппетитом и спокойным нравом, прижала его к своей груди и больше не отпускала. Ко мне же относилась подозрительно и периодически просила маму: «Убери эту “шпиёнку”».
Вспомню еще кое-что из маминых рассказов. О том, как мои родственники пережили войну, уже писала, но вот еще пара небольших зарисовок. Мама много рассказывала про Павловск, про голод, который там начался с приходом немцев и часто вспоминала небольшой эпизод. Сидят они за столом, бабушка Груша и трое детей, собираются обедать. Ну как обедать? Мама вспоминает – у нас были четыре вареные картошки. Тут открывается дверь, заходит женщина с маленьким ребенком на руках и просит подаяния, какой-нибудь еды. Бабушка Груша молча, без слов отдает ей ровно половину того, что было на столе, пару картошек. Та благодарит и уходит. Еще мама вспоминала, как они шли с бабушкой Грушей по дороге, а мимо них проходила колонна людей с приколотыми к одежде желтыми звездами, и бабушка тайком совала проходящим кусочки хлеба, что оказались у нее с собой. В карманах ее просторной вязаной кофты всегда хранились маленькие сухарики, для детей, для младшей Верочки.
