Закончив фразу, Золушка со вздохом посмотрела на свои огромные стоптанные башмаки. Потом вдруг вскочила, бросила мокрую простыню в корзину, и застыла. Глаза её засияли, а губы такт за тактом стали выдавать незатейливую мелодию – «ла! ла-ла-лу-ла пам пам!», девочка распрямилась пружинкой, кисти её рук взлетели вверх, а ноги запорхали, словно на них есть крылышки. Лёгкая стрекоза перелетала с места на место, кружась над поляной. Бросив лукавый взгляд на единственного зрителя, Золушка надула щёки и стала трубить известный марш. Стрекоза улетела, вместо неё потряхивая гривой прошлась в танце лошадка Эни, после неё Ганс, прихрамывая, выделывал несуразные, но ловкие пируэты, появился даже танцующий веник, заставив Дитера хохотать и хлопать в ладоши. Под конец девочка разбежалась и подпрыгнула так высоко, что, казалось, воздух держит её, пронеслась над двумя большими корзинами и замерла рядом с Дитером.

– Здорово! – выдохнул наш герой, – я такого никогда не видел.

– А ещё я хочу танцевать на королевском балу. Там красиво, там играет большой оркестр: скрипки, флейты, трубы, барабан. Я сама не видела, но мне рассказывали.

– У меня тоже раньше был барабан – в Таудене, – начал Дитер и словно споткнулся больной коленкой о что-то острое. Слёзы предательски повисли на ресницах, и он отвернулся, чтобы их не увидела Золушка.

Но его собеседница уже занялась делом – очередная простыня билась в потоке воды большой светлой рыбиной, пойманной на крючок. Вот уже и эта брошена уставшей и бездыханной в корзину, сопровождаемая заразительным жизнерадостным смехом повелительницы мокрого белья.

– Представляешь, а Клара и Эмили уже который день говорят только о принце Гарольде. Вчера они узнали, что его любимого коня зовут Арбалет. Клара тут же в альбоме нарисовала жутко некрасивую лошадь, разукрасила её попоной, розочками и сердечками и – смотрите! – огромный вензель «Г и К», то есть Гарольд и Клара. А Эмили весь вечер сочиняла поэму. Я тебе сейчас её прочитаю. Я запомнила, там всего одно четверостишие.

Золушка отложила простыню, выпрямилась, стряхнула капли с рук, приложила правую ладонь ко лбу, а другую отвела в сторону и немного за спину, закатила глаза и противным голосом завыла:

– О, Арбалет, неси его ко мне!

Я вся в огне, я без него скучаю,

Любви моей источник нескончаем,

И сердце словно скачет на коне…

Дитер рассмеялся, стихи больше подходили пышной томной даме с веером, но никак не тощей, немного неуклюжей Эмили. Он сегодня видел их с Кларой, выезжающих с матерью к портному. Клара, хоть и старшая, но ниже сестры. Вздёрнутый нос, капризная напряжённая верхняя губа и визгливый голос – вот всё, чем запомнилась Дитеру старшая из дочерей Хильды. Причёски у девушек были неотличимые – одинаковые накрученные клумбы со свисающими прядями по бокам. Худая нескладная Эмили копировала все движения и повадки своей более самоуверенной сестры и оттого выглядела её карикатурной тенью, даже платье её, хоть и было того же вишнёвого оттенка, но смотрелось чуть темнее Клариного, как и полагается облачению тени.

Потом Золушка рассказала про свою идею с конём из швабры, которая и привела её сюда стирать весь этот ворох белья. В голосе девочки уже не звучало ни обиды, ни горечи.

Дитер слушал её, удобно устроившись на бревне, одновременно он производил босыми ступнями брызги и рассматривал отблески солнца, отплясывающие на поверхности воды замысловатый танец, который знают все солнечные блики таких вот небольших и чистых речек.

– А принц Гарольд – он, наверное, очень хороший, если так им нравится?

– Он принц!

– Ну и что?

– Как «ну и что»?! Он принц. Он сын короля. Он сам когда-нибудь станет королём. Вот ты, Дитеркюнхель, если бы ты был принцем, то все девчонки сохли бы по тебе. Держи конец покрывала, помогай.

– Только из-за того, что я принц? – Дитер с трудом удерживал мокрое тугое полотно, а Золушка делала оборот за оборотом. Вода сначала выходила потоком, с шипением и пузырьками воздуха, потом тоненькой струйкой, под конец даже капать перестала. Покрывало полетело в корзину, и настала очередь простыни.

– Из-за того что, женившись на тебе, можно стать принцессой. А все девочки хотят быть принцессами.

– А зачем ей быть?

– Принцесс все любят. У них самые красивые платья, а на голове – сверкающая корона. Когда они едут в карете, все бросают ей цветы и кричат «Виват, принцесса!»

Очередная стряхиваемая простыня раскрывается белым куполом, обдаёт мелкими брызгами, а затем тоже оказывается в корзине.

– Золушка, а ты тоже хочешь быть принцессой?

– Не уверена, но почему бы нет. Я бы хотела в красивом платье танцевать во дворце, где играет самый лучший оркестр, где каждое движение повторяется сотней зеркал, и сотни свечей колышутся в такт музыке. И тогда бы мне не пришлось каждый день выслушивать Хильду. Ты, кстати, нашего принца ещё не видел?

– Только его карету.

– Он довольно симпатичный. У него такие красивые тёмные брови, прямой нос. Он вообще очень стройный. Мне кажется, что он хорошо танцует.

Выжата последняя наволочка. Золушка запрыгивает на опору водяного колеса и быстро и ловко привязывает к нему яркую красную ленточку. Колесо продолжает вращаться, ничего не заметив, а маленькая ленточка поднимается из воды, забирается на самый верх и снова погружается в воду. И так много раз.

– Ты обязательно будешь принцессой, потому что… потому что ты самая лучшая, – выпалил Дитер и покраснел.

– Договорились. – колокольчиком рассмеялась будущая Её Величество, усаживаясь на бревне рядом с нашим героем.

Дитер невольно зашевелил ноздрями, вдыхая запах её волос, который полюбил с первого дня – аромат незнакомых цветов, которых он никогда не встречал. Сама Золушка уверяет, что ничем её волосы не пахнут.

– Я вот подумала, что в этом случае ты обязательно должен стать моим пажом, – Золушка легонько толкнула его плечо и снова рассмеялась

– А кто такой паж?

– Я точно не знаю, но он всё время рядом с принцессой.

– Тогда я согласен, – твёрдо, по-взрослому, выговорил Дитер.

***

Потяжелевшие, налившиеся янтарём, гроздья винограда свидетельствовали, что кончается август, что скоро придёт осень, а это значит, Дитер уже три месяца обитает в Совином поместье, в самой серединке Вишнёвого переулка. Кстати, Совиным поместьем дом, в котором выпало жить нашему юному герою, прозвали не из-за сов – из-за флюгера над крышей, а это симпатичное сооружение появилось ещё при прежних хозяевах. В том же Вишнёвом переулке есть и «Медвежий приют», но никто уже не вспомнит, откуда такое название у обычного двухэтажного жилища. Золушкин дом горожане называют Розовым, пусть и сложен он из серо-жёлтого песчаника. Черепичная крыша тоже не добавляет полагающихся названию оттенков.

Но тут как раз никаких секретов нет. Пока была жива мама Золушки, здесь росло множество замечательных роз всех видов и оттенков. С июня и по октябрь их ошеломительный сладковатый аромат витал по всему переулку, перебивая порой даже шоколадно-ванильные запахи Совиного поместья. Но с появлением Хильды розовые кусты стали гибнуть один за другим и были заменены новой хозяйкой на пышные гортензии, на яркие фиалки, на душистые петуньи. Остался единственный куст, который растёт прямо перед окном Золушки. Цветы на нём крупные, почти совершенно белые, чуть розовеющие к стеблю. Ну а соседи по привычке продолжают называть дом Розовым. Хильду это всегда немного раздражает, но ей и самой приходится прибегать к такому названию, чтобы объяснить портному или мебельщику, куда ему нужно явиться.

А в Совиное поместье большеглазые птицы и в самом деле иногда залетают, обычно – поздно вечером. Они бесшумно кружатся над садом, садятся на верхушки деревьев, а по ночам что-то недовольно бухтят себе под нос. Дитер быстро привык к подобным странностям тётушкиного дома. Он перестал шарахаться от щётки, самостоятельно выметающей пыль из углов, вежливо здоровался с молчаливым, но важным Господином Крысом, деловито вышагивающим по дому в сиреневом сюртучке и появляющимся под ногами всегда весьма неожиданно и не вовремя. Картины Гобелена Воспоминаний и Будущего больше не пугают, Дитер просто перестал обращать на них внимание. На шелковистой поверхности как-то раз возникла деревянная лошадка, купленная отцом, ещё появлялась огромная пятнистая свинья из дома «родственников на холме», возникал знакомый стол, твёрдо упирающийся в землю большими квадратными ногами, закрытый белой скатертью со свисающими кистями. Когда-то Дитер любил прятаться под ним. Стол в детских играх был то домом, то пещерой, в которой можно укрыться от разъярённых львов, иногда каретой, а всё вокруг становилось лесом с разбойниками.