Росто´м – Мадатов уже почти забыл, что когда-то носил это имя, – ехал у левого стремени мелика. Как и вся небольшая дружина владетеля, он был одет в кольчугу и панцирь, вооружен саблей и кремневым ружьем. Горячий пот стекал от шеи вдоль позвоночника, а ведь солнце еще только-только поднималось над правым хребтом. Когда же оно повиснет над ущельем, железо, понимал юноша, начнет обжигать тело.

– Столько пыли висит в воздухе, – ответил он дяде, – что она забьет любой запах.

– Эта пыль, – буркнул мелик, – выведет на нас даже слепого.

Ростом обернулся. Серая пелена повисла между отвесными склонами и вряд ли опустится на землю, прежде чем подоспеют преследователи.

– Можно поторопиться, – пробормотал он вполголоса, делая вид, что разговаривает с собой.

Но мелик услышал.

– Караван не может идти быстрее самого медленного верблюда, – бросил он раздраженно. – Ты хочешь скакать вперед? Торопись, мальчик, спасайся! А как же я брошу людей, доверивших мне свои жизни? Даже если они умеют только копать пересохшую землю и подставлять свои спины под персидские и турецкие плетки.

Пристыженный Ростом пригнул голову и еще придержал коня, чтобы его не заподозрили в робости. Несколько сотен семей бежали с ними из Чинахчи, две тысячи пеших надеялись уйти от персов под защитой воинов владетеля Шахназарова.

Двое всадников догнали мелика. Их доспехи были облеплены серой пылью, так же как лица, лошади и оружие.

– Они приближаются, – негромко сказал первый. – У Саддык-хана хорошие лошади. Мы не успеем свернуть на тропу, персы догонят нас раньше.

Шахназаров остановился. Сдержал своего коня и Ростом. Он понимал, о чем говорит Торос Наджарян. Все они надеялись подняться по ущелью до узкой тропки, еще круче забиравшей налево в горы. Такое крошечное русло проточил себе в скалах давно уже пересохший ручей, что по нему могла проехать только одна лошадь, и то всаднику лучше было бы закинуть одну ногу на луку. Никто не рискнет преследовать их в этой теснине, но до нее еще нужно успеть добраться.

– Мы задержим их, – сказал мелик. – Чуть дальше ущелье еще сужается, и там мы сможем продержаться достаточно долго. Скачите вперед, скатывайте камни, готовьте укрытия для стрелков.

Увидев, как уезжают дружинники, женщины завыли, но и Шахназаров закричал, крутя над головой саблю:

– Мы принимаем бой! Мужчины гавара Варанда встретят персов в этом ущелье! Кто может и умеет сражаться, останется вместе со мной. Остальные – бегите вверх. Бросайте вещи, они не нужны мертвым!

Он посмотрел на Ростома. Тот понял, что хочет сказать ему дядя, и покачал головой. Джимшид улыбнулся и стиснул плечо юноши крепкой ладонью.

– Твой отец был бы доволен, увидев тебя сегодня…

Ростом стоял на колене за большим валуном, пристроив на камне длинный ствол своего ружья. Конница персов показалась из-за изгиба ущелья. Саддык-хан вел своих людей шагом, уверенный, что добыча и так не выскользнет из-под копыт. Увидев камни, наваленные от склона до склона, он остановился и погнал часть своих людей на барьер, который, казалось, любая лошадь могла бы перепрыгнуть, не особенно затрудняясь. Устроить его повыше воинам Шахназарова не хватило ни материала, ни времени.

Ростом очень хотел бы выцелить самого хана, но тот остался сзади, а на защитников укрепления скакали плотными рядами несколько десятков наездников с обнаженными саблями. Юноша выбрал одного, повыше других, плотно стиснувшего коленями своего рыжего жеребца; стрелка шлема доходила до пышных усов, кольчужная сетка прикрывала вьющиеся волосы. Ростом выцеливал наездника чуть выше седла, в самую середину туловища, как учил его дядя.

Сам Джимшид стал в центре обороны, ждал врага, так же скорчившись, как и его дружинники.

Сто метров осталось… восемьдесят… полсотни…

Высокий перс взвизгнул, и всадники пустили коней галопом.

– Давай! – крикнул Джимшид и выстрелил первым.

Ростом не спеша потянул спусковую скобу, ощутил мощный толчок в плечо и увидел, как перс откидывается назад, выпускает саблю, клонится в сторону, медленно сползая с седла. Он еще переживал эту удачу, как громадная тень накрыла его, и он только успел вскинуть ружье, отводя удар сабли.

Залпом люди Шахназарова смели с седел треть наступавших. Задние шеренги повернули обратно, но десятка полтора удальцов успели перемахнуть барьер. Их зарубили выскочившие конники Наджаряна, которым Шахназаров приказал притаиться выше стрелков.

– Я видел! – крикнул Джимшид племяннику. – Видел! Что, мальчик, – люди с оружием немного страшней, чем ласточки или архары? Заряжай быстрей, не теряй времени. Сейчас они поскачут к нам снова.

Ростом сел, прижимаясь к камню спиной, и быстро начал пропихивать шомполом в ствол заряд, потом пулю. Закончив, снова перевернулся, пристроился, как и в первый раз, ожидая новой атаки. Он знал по разговорам старших, что ему должно быть сейчас страшно до дрожи, но почему-то чувствовал одно любопытство. Увел бы сейчас Саддык-хан всадников, он тут же бы побежал искать своего первого мертвого.

Пыль оседала медленно, Ростом плохо видел, что происходит там впереди, но надеялся, что дядя знает, что им делать и чего опасаться.

– Ай-яй! – прокричал сверху молодой дружинник, кого мелик послал вскарабкаться на скалу, чтобы следить за намерениями врага. – Они готовятся! Они снова строятся! Они едут, люди, цельтесь вернее!

Ростом поудобнее перехватил ложе, бросил взгляд вдоль ствола, а потом невольно посмотрел вверх, по склону, заросшему колючим и гибким кустарником, еще выше, еще и еще, где над лесом он мог увидеть снеговую шапку горы Кирс. Или только думал, что мог…

– Инчес узум анел, Ростом? инчес дзернакел, ай тха?…[2] Чтоб тебя забрали горные духи!.. Чтобы они разбросали твои кости в белых горах!..

Тяжелый кулак Джимшида врезался племяннику в ребра, сминая легкое сукно черной чохи. Парень не шелохнулся. Вместе с гневом мелик ощутил и гордость за славный род владетелей гавара[3] Варанды. Этого богатыря не сшибет копытом и лучший жеребец Мамед-бека… Но порядок в семье должно соблюдать даже в чужой стране. Молодых нужно учить уважать старших.

– Кому ты вздумал подражать, мальчик? Быстро подними бурку! Слышишь?! Я тебя…

Он незаметно, не наклоняя голову, пнул ослушника в голень. Так же сильно он мог ударить и камень, лежащий в основании дома. С такой же силой и почти с таким же успехом. Джимшид снова отвел кулак, но стоящий рядом Фридон перехватил его руку.

– Успокойтесь вы оба. Смотрите – они уже двигаются сюда!..

Ровные шеренги темно-зеленых мундиров расчеркивали Дворцовую площадь, уходили к Адмиралтейству, таяли в морозном тумане. Там, вдали, изредка стучала дробь невидимых барабанов, взлетали отрывистые команды. Император принимал вахт-парад, развод караулов гвардии Санкт-Петербурга.

Павел Петрович спешился и быстро пошел, почти побежал, чуть оскальзываясь на заметенной снегом брусчатке. Он сбросил шинель, даже не оборачиваясь, зная, что ее подхватят десятки услужливых рук. Остался в одном мундире. Двадцатиградусный мороз щипал его узкие плечи, прямую, длинную спину, упрямо вздернутый нос. Император только отфыркивался.

Самодержец российский торопился. Он еще не знал толком куда, но уже понимал, что опаздывает. Там, где его еще не было, клубился сплошной беспорядок. Женщины привели дела государственные в расстройство. Три четверти века огромной державой управлял случай. Служить государству никто не хотел. Ни один чин, гражданский или военный, не знал и не ведал точно, за что ему должно быть в полном ответе. Где действовать самому, а где ждать приказа или – по крайней нужде – испрашивать. Все норовили успеть: спрятаться, проскочить, поднырнуть, схватить и снова убраться в укрытие. Гвардейские офицеры запрягали в кареты шестерки цугом и прятали руки в муфты. Кто же, как не государь, должен подавать пример силы, воли и мужества!..