- За мной будете, Степан Ильич! – украдкой стреляя в Романа глазами – не возмутится ли – прощебетала бабка в платке.

Не желая разрушать единение пенсионерских сердец, Роман попятился к облезлому дерматиновому дивану. На диване никто не сидел – занимая его от ручки до ручки, по всей длине вытянулся небрежно прикрытый старой простыней большой сверток. Но Роман решил, что ему и оставшегося свободного места хватит – тем более все равно больше приткнуться негде – и устроился на уголке. Снова полез за мобилкой… Его локоть уперся в сверток. Роман почувствовал как под его прикосновением слегка подается что-то нетвердое, даже упругое… Край простыни соскользнул и на Романа, точно как из бутылки с джинном-прорабом, уставился глаз.

Со слегка желтоватым белком, испещренным красной сеточкой капиллярных сосудов. До половины прикрытый сморщенным старческим веком. Только в отличии от глаза джинна, этот не моргал. Он был совершенно, абсолютно неподвижен и остановившимся зрачком глядел в одну точку.

Романа снесло с дивана. Он отскочил на середину коридора и уже оттуда, с безопасного расстояния разглядел и торчащий из-под другого конца простыни носок изношенного ботинка, и выглядывающие с краю кончики сморщенных пальцев с коротко остриженными ногтями.

- Не пугайтесь вы так, молодой человек, - мягко сказал седоусый, - Наша Анна Ивановна и при жизни была женщиной сугубо мирной, а уж после смерти и вовсе никого не обидит.

- Аня умерла? – всколыхнулся запоздавший Степан Ильич, - Ай-яй-яй! – он вскочил и грузно подбежав к лежащему на диване свертку, приподнял край простыни, открывая тощенькое, будто вынутое из сушилки тельце, облаченное в желто-коричневое клетчатое пальто. – Как же это так вышло?

- А она как всегда первой в очереди была, - словоохотливо сообщила бабка в платке, явно в восторге, что нашелся заинтересованный слушатель, которому можно сообщить столь потрясающую новость, - Небось с шести утра занимала…

- Говорила я ей, что этот ее фанатизм – всегда быть первой – до добра не доведет, - неодобрительно поджала накрашенные губки старушка в шляпке.

- Зашла она в кабинет, - кивая на одну из глухих дверей, продолжала тараторить та, что в платочке, - А как вышла, следующий-то пошел, а Анна Ивановна за сердце взялась – да так и повалилась, как подкошенная! Но замену кабеля во дворе она у них все-таки вырвать успела! – с явной гордостью за погибшую Анну Ивановну выпалила бабка.

- Считайте, на боевом посту погибла Анна Ивановна, - вздохнул седоусый.

Не отрывая глаз от заострившегося лица покойницы Степан Ильич покачал головой:

- Поверить не могу – горе-то какое! Какая женщина была! Помню, она первой для сына разрешение на индивидуальное отопление пробила! Три раза ей отказывали, полгода она в теплосеть как на работу, каждый день ходила – измором их взяла! Какая женщина! Надо будет проследить, чтоб скорая как приедет, документы прихватить не забыла… - он хлопотливо поправил лежащий в ногах у мертвой прозрачный целлофановый пакет, туго набитый расчетными книжками, справками, официального вида документами, - Детям передадут, ради них ведь покойная старалась! – он снова бережно прикрыл труп простыней, - Скорую-то хоть вызвали?

- Эти сказали, что вызвали, - поглядывая на закрытые двери, буркнул седоусый, - Пошевелю-ка я их, их если не шевелить… - и перехватив покрепче палку, будто собираясь разворошить муравейник, направился к двери. Палкой стучать не стал, зато размеренно и терпеливо принялся долбить в дверь жилистым кулаком.

Минут через десять непрерывного стука, к которому все пенсионерское сообщество прислушивалось с явным одобрением, а Роману уже начало казаться, что это не дедок ломится в закрытую дверь, а у него самого в ушах гремит, посреди створки распахнулось узенькое окошко – точно как в тюремной камере – и в него выглянул густо накрашенный женский глаз. Недобро оглядел коридор, задержался на Романе – тот попятился, нутром почувствовав, что обладательница этого глаза прекрасно знает и кто Роман такой, и зачем пришел, и о смерти молодого адепта в полутемной арке близ Янкиного дома тоже осведомлена – потом глаз сменился на зло поджатый рот, который сухо процедил:

- Что колотите – работать мешаете? Без очереди никого не пускаем.

- Мы хотим узнать: вы скорую вызвали? - начал седоусый, но его слова перекрыл рвущийся из-за двери истошный вопль. Какая-то женщина кричала, будто ее пытали:

- Прийти в понедельник? Еще и в понедельник? Вы соображаете… Я к вам уже в пятый раз хожу, меня скоро начальник с работы уволит, чем я тогда ваше электричество оплачивать буду?

- Не будете оплачивать – пеней обложим, в три раза больше заплатите, а потом и совсем отрежем! – с интонациями загнавшего подследственного в ловушку гестаповца немедленно откликнулся другой женский голос.

«Тюремное» окошко захлопнулось.

- Стучите снова! – с грозным боевым азартом потребовала старушка в шляпке, - По-другому они не понимают!

Седоусый замахнулся на дверь, но тут створка чуть не съездила его по лбу, и наружу, заливаясь слезами и держа на отлете рассыпающиеся документы, выскочила женщина лет тридцати. Она вихрем пронеслась мимо очереди, с разбегу плюхнулась на уголок дивана, рядом с прикрытым простыней телом, и всхлипывая, начала перекладывать свои бумажки:

- Не могу я сюда ходить! Мне работать надо! Кто моих детей кормить будет, если я без работы останусь? Такие деньги дерут за свет, а еще – придите! – не глядя, она шлепнула мешавшие ей документы прямо на физиономию мертвой Анны Ивановны. Простыня снова сползла. Плачущая женщина затолкала часть бумаг в сумку, обернулась за остальными, схватила пачку… Замерла, не отрывая расширившихся безумных глаз от безмятежно глядящей в потолок покойницы.

Потом без единого звука тяжело и некрасиво свалилась на затоптанный линолеум. Роман кинулся к ней…

- В сторону! – ворвавшийся в коридор бородатый мужик в белом врачебном халате отпихнул Романа прочь и рухнул на колени рядом с женщиной. Следом с топотом и грохотом несся такой же бородатый санитар со сложенными носилками в руках.

- Ничего, милая, ничего! – сноровисто расстегивая на лежащей без сознания женщине пальто, бормотал доктор, - Сейчас мы тебе укольчик, сейчас мы тебя в больничку – оклемаешься! Двадцатый обморок за последние три дня и все в коммунальных службах, - вместе с санитаром сноровисто перекидывая бесчувственную женщину на разложенные носилки, пропыхтел врач.

- Документы ее возьмите, а то в следующий раз вам за ней в паспортный стол приезжать придется! – всполошилась старушка в шляпке, собирая разлетевшиеся бумажки и пристраивая пачку женщине под голову.

Мужики в халатах подхватили носилки и галопом рванули на выход.

- А Анна Ивановна как же? Следующим разом? – робко спросила вслед бабка в платочке.

Доктор тормознул так, что пострадавшая чуть снова не свалилась на линолеум.

- Какая еще Анна Ивановна? Каким следующим разом – у нас и так три вызова на очереди!

- Так наша Анна Ивановна, - тихо ответил седоусый, кивая в сторону диванчика, - Вас ж к ней вызывали.

Опустив носилки на пол, врач опасливо вернулся к дивану и приподнял простыню. Пощупал пульс, оттянул покойнице веко… покачал головой.

- Вдвоем они на носилках не поместятся, - предостерегающе сказал сопевший у него над плечом санитар, - А на себе я ее не попру!

- Мы вам труповозку пришлем, - заключил доктор, аккуратно возвращая простыню на место, - Придется Анне Ивановне немножко подождать.

- Ну всем-то нам пока еще не надо труповозку, - криво усмехаясь, пробурчал седоусый, - А Анна Ивановна подождет, она привычная.

Носилки с обморочной женщиной скрылись в дверях. Над коридором царило недолгое молчание, потом багроволицый Степан Ильич покрутил коротко стриженной головой:

- Слабовато нынешнее поколение, не то что мы! – с явной гордостью за своих ровесников объявил он.

- Это верно, - задумчиво протянула старушка в шляпке, - Вот перемрут пенсионеры, как нынешние молодые будут с коммунальными службами справляться?