Роман покосился туда, где по другую сторону судейского стола восседал отец со своим адвокатом. Они казались родственниками: оба немолодые, вальяжные, чуть грузноватые, в строгих костюмах и с портфелями. Только адвокат буйно волосат и даже бородат, а отцовскую залысину стыдливо маскировал «внутренний заем»: зачесанные с затылка жиденькие пряди.

Еще разок, для закрепления, испепелив Романа пронзительным взором, судейская дама цепкой лапкой подтянула к себе официального вида бумаги и монотонно завела:

- Я хотела бы напомнить сторонам, что данная встреча является неофициальной, предваряет судебное разбирательство и основной целью ставит примирение сторон.

- Да я бы и сам с удовольствием решил дело миром, - добродушно пророкотал отец и его пухлые щеки разошлись в улыбке. Разошлись-сошлись, как створки крепостных ворот. – Если сын перестанет упорствовать в присвоении чужого имущества, я его вообще простить готов! Кто старое помянет…

- Знаешь, отец, у меня такое чувство, что ты болен, - тихо сказал Роман, не отрывая взгляда от поверхности стола. Смотреть на отца у него не было сил.

- Ну вы сами видите, - протянул отец, его скорбно вскинутые ладони взывали к судейскому сочувствию.

- Плохо начинаете, молодой человек, - тоже тихо ответила Роману судья и перелистнула страницу, - У нас здесь речь об устранении от права наследования согласно статье ххх Гражданского кодекса. Данная статья гласит, что завещание может быть признано недействительным, если оно не отражает истинной воли завещателя. По заявлению истца, ответчику может быть вменена также статья ххх, пункты «б» и «г» - умышленное препятствование внесению изменений в волю завещателя и уклонение от помощи наследодателю. Истец имеет что-нибудь сказать?

- Да, конечно, - мгновенно преисполнился энтузиазмом адвокат, - Завещание, передающее ответчику квартиру супруги моего клиента, было написано в больнице. Мы утверждаем, что завещательница в этот момент не вполне отвечала за свои действия. Ответчик всячески уклонялся от оказания завещательнице какой-либо материальной поддержки, тем самым ухудшая ее физическое состояние. При это он оказывал моральное давление на тяжело больную женщину, вынуждая составить завещание в его пользу, и в конце концов, принудил отписать ему квартиру, ущемив интересы мужа завещательницы. Факт давления очевиден, поскольку у завещательницы не было никаких причин оставлять ответчику квартиру, не имевшую к нему ни малейшего отношения.

- Не было причин? – Роман растерянно глядел на адвоката. Он даже злости не чувствовал, лишь глухое недоумение. – Она моя мама. Я – ее сын. Мне жить негде было, а маме от бабушки квартира досталась в наследство. Да я и раньше в этой квартире подолгу жил, с бабушкой еще! – до Романа начало медленно доходить, - Погодите, что значит я «оказывал давление»? Я на свою маму какое-то там давление оказывал? Да вы соображаете вообще…

- Во-первых, молодой человек, я вам слова не давала, - тяжело, будто ворочая камни, объявила судейская дама, - Говорить будете, когда я вам разрешу. И будьте любезны не позволять себе высказываний вроде «вы соображаете», «вы больны». Вы в суде находитесь, а не с приятелями на танцульках.

- Но это же бред! – Роман вскочил, - Они чуть не впрямую говорят, что я довел маму до смерти, чтобы получить эту чертову квартиру! Мою маму!

- Хватит, ответчик! – судейская ладонь с силой припечатала поверхность стола, - Сядьте! Немедленно!

Роман опустился на свое место, настороженно глядя на судью. Ну неужели эта женщина не видит как все обвинения мерзки, глупы, оскорбительны!

- «Моя мама»! – презрительно процедила под нос юридическая дама, - Лирику оставьте девушек очаровывать! У вас есть что конкретно возразить по существу представленных обвинений?

Роман глядел в ее спокойные глаза, на дне которых тлел огонек пренебрежения, и его буквально корчило от стыда. Как смешон он был только что, со своим мальчишеским гневом, со своими криками про маму! Тут все взрослые и нету ни папы, ни мамы. Роман буквально чувствовал, как с тихим, бессильным шипением сгорает его детство: кино с родителями, и как он рукав на отцовой сорочке измочалил – так за героев фильма боялся, кафе-мороженое, и как он заболел, мама сидела рядом всю ночь, а потом стало хуже, и папа на руках нес его к скорой… В прошлом оставалась огромная, зияющая пустота. Тот, кто был его отцом, сидел напротив, через стол, и пылая искренним, праведным негодованием, стремился вернуть свое имущество. А мама умерла: и голос ее умер, и улыбка ее умерла, и ладони ее – тоже. Осталось лишь недвижимость, которую надо правильно реализовать.

- Пока мама болела, я помогал ей всем, чем мог. – раздельно произнес Роман, - Я ни о чем ее не просил, и тем более, не оказывал на нее никакого давления. Она сама вызвала в больницу знакомого нотариуса! Он может это подтвердить!

На красных полных губах отцовского адвоката промелькнула удовлетворенная улыбка:

- Да, мы тоже не отказались бы выслушать господина нотариуса! – адвокат весело переглянулся с отцом, - Думаю, он расскажет немало интересного!

В груди у Романа зашевелился неприятный холодок. Нотариус, составлявший мамино завещание, тоже был вальяжным немолодым мужчиной с округлым благополучным пузиком. Рядом с отцом и его адвокатом смотрелся бы вполне органично, прям как еще один брат многодетного семейства самоуверенных господ средних лет. Мама позвонила ему, потому что был он вроде семейного приятеля. Появлялся в доме на всяких празднованиях и междусобойчиках и сбросив пиджак, со вкусом рассуждал с отцом о спорте и международном положении, заедая все это салатом оливье. Роман вспомнил, как вымотанный до предела очередными поручениями бывшего шефа, притащился к маме в палату под вечер. Мама казалась измученной больше обычного, а у прикроватной тумбочки явно раздраженный нотариус собирал документы в портфель. При появлении Романа вся его фигура изобразила крайнее неодобрение. Не прощаясь, он вышел вон, возмущенно печатая шаг. Но хорошо, даже если он отговаривал маму завещать квартиру сыну, не станет же он теперь врать, что Роман маму заставлял?

- Мама оставила квартиру мне, потому что у меня не было жилья! Я и не знал, что она собирается… Меня там не было. Она сама все решила, сама платила нотариусу…

- Вот! – немедленно вскинулся адвокат, - Извольте, крайняя степень цинизма: единственные средства, которыми располагала эта обманутая, больная женщина, были заработки моего клиента! Фактически, молодой человек обобрал своего отца за его же собственные деньги!

- Будьте любезны, адвокат, не перебивайте противоположную сторону, - со снисходительной укоризной попросила судья.

Потом поглядела на Романа и тот мгновенно ощутил, что он действительно – противоположная сторона, причем именно что перебитая. Напрочь.

- Как это понимать: у вас не было жилья? – желчно поинтересовалась судья, - Вы же не детдомовский. Мама у вас, отец вот… - она поглядела на отца с некоторым сомнением, тот благостно закивал, и она продолжила, - Да, отец… Вы с ними в детстве где-то проживали?

- После того, как я окончил университет и поступил в аспирантуру, отец потребовал, чтобы я «жил своим умом», - ответил Роман. Да попросту выставил за дверь! Роман отца в ту пору начал почему-то сильно раздражать. Впрочем, Роман знал почему, и всегда тщательно скрывал от себя это знание, сам себе верить не хотел. Ведь это же папа, его папа, разве может он… Да чего уж там. Может. Запросто. Соперника отец в Романе увидел. В маленьком не видел, а во взрослом – увидел. И испугался, что тот пойдет дальше, сможет – больше. Обойдет, переплюнет. Переживет. Естественный страх старого самца перед молодым. Ау, папа, мы же вроде с тобой не стадо! Выходит, стадо.

- Университет местным аспирантам общежития не давал, и я вынужден был переселиться к бабушке, в ту самую квартиру, о которой речь, - добавил Роман, - Так что я там давно живу, меня еще бабушка прописала.

- Как вы это прокомментируете? – брюзгливо поинтересовалась судейская дама. Роману показалось, что даже с ее точки зрения выставить сына из дома было не вполне нормальным, и он слегка приободрился.