А пленный произнёс:

– Вы кто, диверсионная группа? Тогда «Набат!».

Чекист подошёл к нам ближе, отодвинул в сторону мою винтовку и, посмотрев в мои удивлённые глаза, сказал:

– Это свои – подполье.

«Подполье, – пронеслось в голове, и я остолбенел. – Ну ничего себе. Неужели действительно свои?! А я что наделал?! Получается, двоих из них убил! Во дела!»

О «подполье», созданном на оккупированной территории СССР во время Великой Отечественной войны, я в той своей жизни, конечно же, слышал.

Создавалось оно партийными и комсомольскими организациями, органами НКВД и НКГБ и, опираясь на сеть подпольных организаций и групп, тесно взаимодействовало с партизанским движением.

Более того, я помнил, что по заданию руководства некоторые подпольщики шли на службу в полицаи, тем самым обеспечивая партизан, подпольщиков и даже «Центр» нужной и важной информацией.

Но вот то, что сейчас и здесь мы встретим этих самых подпольщиков, я предположить, конечно же, не мог.

Воронцов подвинул меня и помог мужчине подняться.

Тот покосился на стоящего в глубокой задумчивости и рассматривающего дело рук своих меня и сказал слова, снявшие с моих плеч огромный груз:

– Не переживайте, молодой человек. Вами уничтожены враги нашей Родины. Этот немец – солдат вермахта, которому мы поступили в помощь. А ликвидированный вами Полякин, хоть по паспорту и был членом нашего советского государства, по сути своей был самой настоящей сволочью! И то, что вы его уничтожили, закономерный финал для предателя. Только вот теперь возникает вопрос: что нам с этим делать?

Услышав, что никакой ошибки не произошло и ликвидированные мной действительно являются врагами, я облегчённо вздохнул и в мгновение ока повеселел. И даже настолько повеселел, что хотя, возможно, в данной напряжённой ситуации это было и неуместно, пошутил:

– С этим заданным вами вопросом вы, товарищ подпольщик, опоздали. Потому как именно этот вопрос мы с товарищем военным задаём себе с самого утра.

Назвал лейтенанта госбезопасности военным я не просто так, а из соображений секретности. Я посчитал, что если Воронцов решит назвать себя, то пусть сделает это сам.

Однако чекист не спешил представляться, а просто сказал в ответ:

– Яхрома.

Подпольщик закивал и озвучил следующие, не совсем логичные слова:

– Яблоки в этом году хороши.

– Наливные яблоки, – поправил того чекист и протянул подпольщику руку: – Лейтенант НКВД Кирилов.

Подпольщик чуть замялся, а потом закивал и, двумя руками схватив протянутую руку, начал её жать, одновременно представляясь.

Оказалось, он простой ветеринарный врач, работающий в совхозе деревни Дербилки, что недалеко от Новгорода. Зовут его Твердев Фёдор Лукич. И, как я и предполагал, по приказу подполья после захвата его деревни он записался в полицию. Подготовка у них была всего две недели. Вначале им обещали, что они будут помогать поддерживать порядок в соседних деревнях своего района, но вскоре их перекинули вначале в Новгород, а затем под Листовое.

– И вот сейчас мы везём немцам еду и провиант, – закончил свой рассказ он.

– И где они? – внимательно выслушав, поинтересовался Воронцов и, посмотрев на меня, добавил: – Лёша, всё нормально. Товарищ точно из нашего подполья. Он увидел мой кивок и вновь посмотрел на подпольщика: – Так где находятся немцы, товарищ Твердев?

Тот, очевидно, ещё не совсем отошёл от шока, потому что от этого вопроса вздрогнул и затряс головой:

– Я, признаться, не знаю. Клянусь вам.

Меня его реакция насторожила, и я усомнился в его словах.

– Как это может быть? Ехал туда, не знаю куда?

Но Воронцов меня одёрнул:

– Красноармеец Забабашкин, отставить разговаривать в таком тоне с товарищем. Перед тобой не враг, а наш внедрённый человек. Понял?

– Да! – ответил я и сразу же вернулся к прояснению непонятного момента: – Так как так получилось, товарищ Твердев, что вы, не будучи пленённым, сами не знаете, куда путь держите?

– Так я ведь и правда не знаю. Полякин знал, – подпольщик кивнул на лежащего на земле полицая. – Он уже сюда ездил. Боровец, который должен был с ним поехать, ночью ногу сломал, упал в яму. Вот меня и направили. Они вчера уже еду сюда возили. И вот сегодня тоже везти надо было.

– А вы не знаете, сколько времени нужно ехать до того места, куда вы везли продукты?

– Товарищи, я правда не знаю, – пожал плечами тот. – Но могу предположить, что проехать мы должны были не очень далеко.

– Это почему?

– Потому что Полякин говорил, что к обеду мы вернёмся в Холмино.

Я посмотрел на Воронцова, но тот, стоя в задумчивости, молчал, поэтому я продолжил спрашивать:

– А что за Холмино и где оно находится?

– Деревушка, на западе от города Листовое. Там основная часть нашего отряда расквартирована.

– Не нашего, – поправил я собеседника и, посмотрев на чекиста, резюмировал: – Та деревня нам точно не нужна. Она находится в совершенно противоположной стороне от того, куда мы идём.

Воронцов кивнул, но ничего опять не ответил, о чём-то размышляя. И этим моментом воспользовался подпольщик.

Он культурно кашлянул в кулак и поинтересовался:

– Товарищи, а куда вы сами-то идёте? Ведь все города в округе, насколько мне известно, заняты немецкими войсками. И вообще, скажите, пожалуйста, кто вы такие?

Пока чекист рассказывал о нас, для полноты представления наконец предъявив свои настоящие документы, я осматривал трофейное оружие.

Три уже знакомых винтовки Маузера и под сотню патронов. В общем, с таким арсеналом я мог начать работать по противнику, не опасаясь, что быстро израсходую последний боезапас. Однако тем не менее, на мой взгляд, для штурма и освобождения города всё же этого количества могло и не хватить. С другой стороны, я помнил: оружие, как и патроны, можно всегда добыть в бою. А потому посчитал, что теперь для осуществления моего не совсем адекватного замысла я вполне прилично обеспечен почти всем необходимым.

Осталось только решить два вопроса: куда-то деть Воронцова, потому что не в его состоянии было штурмовать города. И дождаться темноты.

Посмотрел на небо, которое орошало землю мелким дождём, и, прикинув по скрывающемуся за тучами солнцу, понял, что сейчас около полудня. Впрочем, это подтвердили и наручные часы, что были у лейтенанта госбезопасности.

– Одиннадцать сорок, – ответил на мой вопрос он, продолжая общение с Твердевым.

«Темнеть начинает сейчас около восьми вечера. А значит, со своими попутчиками я пробуду до четырёх дня. Если к этому времени обоз не догоним, то оставлю их в лесу, заберу часть оружия и двинусь обратно к Новску. В темноте найду способ проникнуть в город, а там уже разберусь, что к чему, и найду Алёну и других оставшихся в живых», – подумал я и, решив не терять времени, прервав разгоревшуюся беседу чекиста и подпольщика о том, где именно сейчас находится линия фронта, сказал:

– Ну что, товарищ Воронцов, пора примерить на себя повязку.

С этими словами я нагнулся к уничтоженному полицаю и, сняв с его рукава кусок белой материи, протянул его лейтенанту госбезопасности.

Тот вначале не понял, что происходит, а потом, как понял, побелел ещё больше и, отшатнувшись от меня, как от прокажённого, зарычал:

– Ты в своём уме, Забабашкин?! Ты кому это протягиваешь?! Я красный командир, а не предатель!

– Да я и не говорю о предательстве. Я говорю, надо переодеться тебе и стать полицаем, – ответил я и, видя, что у чекиста сейчас начнётся очередной приступ злости, тут же поправился: – Разумеется, на время. Можешь считать себя разведчиком в тылу врага. Как вот товарищ Твердев. Впрочем, – тут я хмыкнул, – это совсем недалеко от правды, ведь по факту так оно и есть – мы в тылу, а вокруг враги.

Воронцов постоял некоторое время в задумчивости, затем скорчил брезгливую гримасу, взял из моих рук белую тряпку и поинтересовался, что я хочу предложить.

А вариантов дальнейшего поведения у нас, на мой взгляд, было всего два. О чём я и поведал командиру и подпольщику.