По мере выступления ректора Шмаков хватал ртом воздух, набираясь сил для новой тирады, а к окончанию речи так и застыл с приоткрытым ртом.
— Безрукий ты, Шмаков, — хихикнула Уфимцева, а Фурсова ее поддержала заливистым смехом, очень уж потешно выглядел оскорбленный в лучших чувствах одногруппник.
И это стало для того последней каплей. Он внезапно заорал, схватил мензурку с неудачным зельем и выплеснул прямо на Фурсову. Поскольку занятие было уже закончено, защитную одежду сняли все, кроме него, а в лаборатории оставались ради интереса узнать, чем же закончится шмаковское показательное выступление по изготовлению зелья экстракласса.
Жидкость попала девушке на лицо и начала прожигать кожу. Я никогда раньше не слышал чтобы человек так кричал. Даже не задумываясь, я отправил на нее заклинание-нейтрализатор.
Ректор орал и жал на кнопку вызова дежурного целителя, парни схватили Шмакова и держали за руки, Мацийовская бросилась к одногруппнице с вытащенной из сумки салфеткой, хотя протокол предполагал совсем другие действия.
— Только не открывай глаза, — твердила Уфимцева, хотя всем было понятно, что туда шмаковская жидкость тоже попала.
Не знаю, что там получилось у Шмакова вместо нужного зелья, но повреждения выглядели ужасающе: кожа прямо на глазах покрывалась уродливыми темными корками. Повреждение было совсем свежим, поэтому я не сомневался, что последствий не будет, потому что уже приступил к исцелению, отправив и обезболивание. Физические страдания у Фурсовой должны были прекратиться, но она все равно выла, не открывая глаз и не прикасаясь руками к лицу. В отличие от Уфимцевой, Фурсова точно помнила, что этого делать не надо.
Все вокруг суетились, поэтому никто не заметил ни что я отправил Волну Исцеления и Регенерацию, ни что я провел полную диагностику. Ни жизни, ни здоровью, ни внешности Фурсовой больше ничего не угрожало, и рыдала она сейчас не от боли, а от страха. И не только страха потерять зрение, но и страха потерять привлекательную внешность. Я вытащил из рюкзака зелье и всунул Уфимцевой в руку.
— Это зелье Регенерации, ей стоит его выпить немедленно.
Уфимцева кивнула и практически силком влила в рот одногруппницы содержимое склянки, приговаривая: «Это для твоей же пользы».
И примерно через минуту в лабораторию вбежала Грабина. Увидев, кто пострадал, она испуганно охнула и метнулась к соседке по жилью. Отправила сканирование, после чего успокоилась и спросила:
— Что случилось?
— На девушку было выплеснуто едкое алхимическое зелье, — ответил ректор.
— Угрозе жизни на данный момент нет, хотя чувствуется магическое вмешательство.
— Студент Песцов что-то магичил, — внезапно заявил ректор.
Какой-то он неприятно-наблюдательный…
— Я использовал заклинание-нейтрализатор на жидкость, которая попала на Марию, — ответил я. — Убрал повреждающий фактор.
— А еще у него оказалось зелье регенерации, — сказала Уфимцева. — Маша выпила.
— Ей повезло. Все было сделано вовремя. Илья, ты все время носишь с собой зелье регенерации? — удивилась Грабина, продолжая проводить диагностику подруги. Точнее ее имитировать. Не знаю, как остальным, а мне было заметно, что сканирование было только одно, в самом начале.
— И не только, — ответил я, надеясь, что исцеление Фурсовой отнесут именно на зелье регенерации. — Мало ли где что может пригодиться. У меня с собой всегда есть комплект.
— Можно взглянуть? — заинтересовался ректор.
Я кивнул и вытащил из рюкзака набор бутыльков. Ректор рассматривал с растущим удивлением, даже пару раз открутил пробку и понюхал
— Однако… — сказал он. — Такой уровень не всякий дипломированный алхимик возьмет…
— В настоящий момент жизни Фурсовой ничего не угрожает, — сообщила Грабина. — До целительской она может дойти сама, с моей помощью. Там я продолжу ею заниматься. Полицию сразу для опроса направляйте туда.
— Полицию? — испуганно пискнул Шмаков. — Но это была всего лишь дружеская шутка.
— Ничего себе шуточка, — прошипела, повернувшись к нему Грабина. — Маше повезло, что Илья оказался рядом. У нее вся одежда проедена твоим зельем, недоумок.
— Попрошу без оскорблений, — возмутился он. — я все компенсирую.
— Конечно, компенсируешь. И одежда — здесь не самое ценное, — согласилась она.
Ректор вызвал полицию, не дожидаясь дополнительного напоминания, хотя было видно, что ему хотелось бы замять происшествие, если уж студентка не сильно пострадала. Хотя в последнем он сомневался: Фурсова глаз так и не открывала, а на лице у нее было множество струпьев после экстренного пилинга. Под струпьями была нормальная здоровая кожа, но пока этого никто не знал, поэтому на девушку смотрели с сочувствием и ужасом, представляя такие же последствия на себе. Грабина же понимала, что все обошлось, и что-то тихо шептала Фурсовой на ухо, от чего та рыдать перестала, но глаза все равно не открыла. Может, и не зря, потому что пострадала не только одежда — от ресниц и бровей осталось только воспоминание: их зелье регенерации не восстановило в достаточной степени.
Я невольно врубил прослушку.
— Мы их до трусов разденем. Будут знать, как нападать на клан Живетьевых, — зло шептала Грабина.
— Что мне с тех денег? — горько всхлипывала Фурсова. — Если я на себя больше никогда не смогу взглянуть в зеркало без отвращения.
— Тебе повезло, что Песцов был рядом. Он и вовремя заклинание нейтрализации использовал, и зелье от него тоже вовремя в тебя попало. Ты сейчас выглядишь страшновато, но под этим всем нормальная гладкая кожа. Только не радуйся раньше времени, тебе еще жертву изображать.
Проблем с изображением жертвы у Фурсовой не было, потому что она именно ею себя и чувствовала и не особо верила успокаивающим словам соседки. Глаза она так и не открыла даже на самую маленькую щелочку, чтобы хотя бы иметь представление о том, что происходит. Уводила ее Грабина в обнимку, как лучшую подругу. От помощи Уфимцевой и Мацийовской которые чувствовали себя виноватыми, целительница отказалась.
Полиция прибыла в рекордные сроки, и почти одновременно с ее представителями появился и шмаковский адвокат. Из лаборатории мы ушли, и сидели теперь в обычной аудитории, в которой если и можно было бросить что-то в другого, то разве что маркер. Или стул, если хотелось двинуть чем-то покрупнее. А двинуть хотелось не только мне. Взгляды, которыми награждали Шмакова, были далеки от приятельских. Его уже не держали, а держались от него подальше.
«Во времена моего создания такого просто не могло случиться, — заявил Песец. — Потому что все алхимики использовали заклинание Алхимической Невредимости. То есть даже если бы на девушку что-то попало, оно скатилось бы, не причиняя вреда».
По-хорошему, такое заклинание действительно должно быть общим достоянием, но вздумай я его передать, сразу встанет вопрос, откуда я знаю, потому что об аналогах в это время я не слышал. Они, если и были, точно являлись строгим внутрисемейным секретом.
Фурсову и Грабину опрашивали уже в целительском отделении, так что слушал их ответы я дистанционно. Фурсова ничего толком сказать не могла, только всхлипывала и говорила, что ничего Шмакову не сделала и что он ругался с Уфиимцевой, а вылил злость на другую. С учетом ее состояния, опрос был коротким, после чего Грабина выставила их из помещения, пообещав выдать целительское заключение, сразу как разберется с пациенткой.
— Все, глазки открывай, — сказала она, как только дверь за полицейскими закрылась. — Все у тебя с ними в порядке. Сейчас кожу очистим и поглядим.
Фурсова больше не всхлипывала и молчала, так что мне слышно было только дыхание обеих. Наконец Грабина заявила:
— Замечательно. Это зелье регенерации просто чудо какое-то. Кожа — как у младенца. Такой никакими косметическими процедурами не добьешься.
— Не обманывай меня, я знаю, что теперь уродина, — простонала Фурсова. — после такого ожога ничего хорошего не будет. Я из алхимического рода, последствия представляю.
