В-третьих, Рузвельту надо было выполнять свои предвыборные обещания. Ибо одно дело публично сочувствовать эксплуатируемым и в хвост, и в гриву, рабочим трестов, среди которых по степени монополизации целой отрасли американской промышленности на первом месте стояла рокфеллеровская «Стандарт Ойл». Но совершенно иное дело, — впервые в истории страны на практике применить закон Шермана для принудительного демонтажа крупнейшей ее корпорации. Стоимостью в триста пятьдесят миллионов долларов.

На такое действо мог отважиться только отчаянный смельчак. Каковым Рузвельт и был. И то, и другое, в нашем мире подтвердила револьверная пуля, засевшая в грудной мышце Тедди на митинге во время его второй предвыборной гонки. Естественно, стрелял какой-то «душевно неуравновешенный субъект-одиночка». Это ведь, так по-американски…

Но кроме причин, вполне очевидных для многих, имелась и еще одна, субъективно «рузвельтовская». Дело в том, что Теодор Теодорович был страстным мореманом. В множестве флотских проблем он разбирался прекрасно и понимал перспективы военно-морского строительства лучше, чем многие адмиралы и кораблестроители. Знаменитый «побег» «Турбинии» во время юбилейного смотра Ройял Нэйви в Соленте он оценил совершенно правильно. И уже в начале века осознал, что будущее на море за турбиной. Следовательно, за котлами с нефтяным отоплением. И получалось, что нефть — это флот. Правда, также верно было и то, что нефть — это Рокфеллер. А «долговязый Джон и банда» совершенно не горели желанием снабжать будущий океанский флот Штатов по приемлемой для бюджета страны цене. Что же в таком случае оставалось делать шерифу? Или точнее — Президенту?..

Однако, к моменту визита Столыпина, время прокурорских проверок и судебных процессов еще не наступило. Так что Рузвельту без потери имиджа удалось выполнить неожиданную просьбу царского премьера. Не стал артачиться и сам Рокфеллер, узнав о том, кто именно прибыл из Старого Света для переговоров с ним. Поэтому в уютном салоне «Мэйфлауера», новоиспеченной президентской яхты, плавно покачивающейся у бочки на аннаполисском рейде, кроме самого Джона Дэвисона гостей из России ожидал его единственный сын и наследник дела, Джон Рокфеллер-младший. А также нынешний президент «Стандарт Ойл» Арчболд, тезка, преданный друг и соратник «Керосинового Могола», чья империя покрывала собой всю географию САСШ.

Ее перерабатывающие заводы, разбросанные от океана до океана, потребляли около семидесяти миллионов баррелей сырой нефти в год. Ее трубопроводы протяженностью под девяносто тысяч миль покрыли сетью всю страну, жадно качая «черное золото» с побережья Мексиканского залива. Ее нефтебазы вмещали восемьдесят миллионов баррелей. В день компания доставляла на мировой рынок почти тридцать пять тысяч баррелей керосина и бензина, ежегодно сбывая еще и без малого четыре миллиона баррелей смазочных масел, а также производя огромное количество разнообразных побочных продуктов. Например, свыше трехсот миллионов свечей семисот различных видов. Ее собственный танкерный флот насчитывал под сотню килей…

* * *

Худое, вытянутое лицо с маленьким, совершенно не «волевым» подбородком, туго, без броских морщин обтянутое сухой, словно пергамент, кожей. Тонкая складка губ. Короткие усики, полностью побежденные сединой. Такие же бесцветные волосы и брови. А под ними — глаза. Светло-голубые, почти белесые…

Петр Аркадьевич, не робкого десятка человек, удивился сам себе, когда неожиданно почувствовал волну противного холодка, протекшую по хребту куда-то вниз в ту секунду, когда он впервые ощутил на себе взгляд этих глаз.

Нет, стоящий перед ним человек не был монстром во плоти. Он не источал ужас и не парализовал волю своего визави. Просто он был чудовищно, исполински силен. Силен абсолютной уверенностью в себе, в своем праве и в своей власти. И еще, где-то там, в самой глубине его зрачков, таился легкий отблеск сожаления и сострадания. Возможно, тот самый, что видит подранок, в первый и последний раз заглянув в глаза охотника.

Такой взгляд Вы можете встретить у великих правителей, у крупных бизнесменов, у выдающихся хирургов и… у палачей.

А еще — энергетика. Когда Столыпин и Хилков обсуждали прошедшие переговоры, князь с улыбкой заметил: «Когда старый Джон поднялся нам навстречу, мне показалось, что он заполнил собой весь салон». Петр Аркадьевич с таким мнением согласился. Ведь даже брутальный хозяин «Мэйфлауера» и организатор имевших весьма далеко идущие последствия посиделок с мятным джулепом и красной икрой, несколько стушевался на фоне Рокфеллера.

Хотя Джон Дэвисон уже шесть лет, как формально отошел от прямого руководства Компанией и перестал регулярно появляться в центральном офисе «Стандарт ойл» на Бродвее, передав бразды правления сыну и Арчболду, собравшиеся прекрасно понимали, что истинным мозгом и генератором главных идей бизнеса корпорации по-прежнему остается он. Высокий, сухопарый человек, чьё здоровье и разум нисколько не ослабли под грузом шестидесяти шести прожитых лет и колоссальных нервных нагрузок.

* * *

Так, все-таки, почему Рокфеллер? И в связи с чем Столыпин придавал столь большое значение встрече именно с ним, а не с Джоном Пирпонтом Морганом, которую со своей стороны так желал устроить Теодор Рузвельт, но которая так и не состоялась? Отчасти, по объективным причинам, — Морган задержался в Европе и успевал возвратиться в Нью-Йорк лишь к исходу третьего дня визита российской делегации. Но главное, сам Петр Аркадьевич категорически отказался менять график своих мероприятий ради запаздывающего «стального» магната, приславшего в его адрес с середины Атлантики длиннющую телеграмму с извинениями.

Позже Дубасов, отправляясь в сопровождении Мортона изучать нюансы учебного процесса Военно-морской Академии Аннаполиса, поинтересовался у Хилкова, почему приоритет был отдан именно общению с Рокфеллером, а не с Морганом, чьи заводы весьма интересовали нашего Морского министра. На что князь мог лишь с улыбкой заметить, что «стараться наладить контакты с мистером Морганом нам Высочайшая воля не позволяет. Только подробностями я, к глубокому сожалению, не обладаю, а Петр Аркадьевич не спешит их открыть…»

На самом деле, Столыпин, присутствовавший на секретном совещании в Царском селе за два дня до начала своего кругосветного вояжа в Европу, САСШ и Японию, просто не имел права с кем-либо поделиться нюансами принятых тогда решений. А вызвал царь его, Зубатова и Коковцева после того, как ознакомился с меморандумом Макарова и Руднева, на титуле которого было начертано: «Роль нефти для промышленного и военного развития на ближайшую и отдаленную перспективы». Понятно, что кроме Петровича, к рождению этого документа особой государственной важности приложил руку и Василий Балк, изложивший ему свое мнение по данному вопросу примерно так:

— Если ты, Нельсон наш фигов, всерьез думаешь, что самое главное оружие в предстоящих войнах это «калаши», а также еропланты, да субмарины, несущие всякую взрывохрень, включая ядерную, стало быть, ни черта не смыслишь в войне. Вааще. Главное оружие лет на двести вперед — это нефть… Нефть, Петрович! Заруби себе на носу. А не только «деньги, деньги и еще раз деньги». К сожалению, кое-кто здесь и сейчас это уже начал осознавать. Почему «к сожалению»? А потому, мой дорогой, что «здесь» — это не у нас, в России, увы…

Никогда себе не прощу, что с моей бронепаровозной затеей упустил из вида этого юркого живчика Жору. Ведь он как раз тогда был во Владике! Сидней Рэйли, он же Педро Рамирес, он же Карл Хэн, он же фон Таубе, он же Георгий Розенблюм. Это именно он, умничка, пока мы тихо разбирались с товарищем Литвиновым в Лондоне, в Каннах охмурял мсье Д’Арси. И Джек Фишер заполучил для своего Адмиралтейства дешевую персидскую нефть, прокинув парижского Ротшильда. Ибо принципиально не желал переплачивать за топливо для своего нового флота…

На, прочитай-ка скоренько мой опус. Обязательно покажи Макарову, перепиши все начисто и срочно отправляй Николаю. Промедление с этим делом — смерти подобно. Эти мои листки потом сожги. И чтоб никаких копий. Должен остаться один экземпляр, только для него.