Сходу взяли сметаны — Вано попробовал «с руки», одобрил.

— Крышка-то удобна, — восхитился сметаноторговец, наблюдая, как Игорь запечатывает банку пластиковой крышкой. — Тута, в Москве делают?

— Ой, я такую хочу! — оживилась его полнотелая спутница.

— Экспериментальная. Скоро через «Моссельпром» будут распространять, — пояснил Игорь, убирая банку.

Торговцы сметанным товаром отвлеклись на проходящего шарманщика и тут же забыли, и о покупателях и о продвинутых крышках…

— Ага, вон он сидит! — определил зоркий начоперот. — Вон, за очередью.

Рыночник-лепотец особого впечатления на Игоря не произвел — представитель местных шишей больше всего походил на пожилого человека-инвалида, которых на любом рынке предостаточно. Короткий, приземистый, с замусоленной бородой. Только у лепотца все конечности имелись на своих местах, а странность конституции, по-видимому, служила дополнительной маскировкой. Впрочем, полноценно живые люди реагировали на лепотцов вполсилы — ног не отдавливали, но особо и не видели. Рыночник, почесывал бороду, по-хозяйски озирая невеликий рынок. Но устремленные на него взгляды учуял сразу, поднял короткую руку, приветствуя знакомого керста, с любопытством глянул на Игоря.

— Типа, подойти и представиться нужно? — с сомнением поинтересовался хозинспектор.

— Обойдемся. Тут запросто, без церемоний, — успокоил Вано. — Ты его видел, он тебя приметил, чего воду в ступе толочь?

Ну и ладно. Знакомство, наверное, полезное, но особого восторга перед древним племенем лепотцов Любимов пока не испытывал. Несколько смен назад довелось глянуть на шиша-банника, так тот оказался навскидку вообще неотличим от живого веника. Тут начоперот прав — существуем рядом, пересекаемся редко, чего заморачиваться.

— Ты папиросок себе взял? — осведомился Вано.

Игорь замялся: взять-то не трудно, только дешевые курить не хочется, а пачка «ушедшего» качественного товара продавщицу введет в серьезный убыток.

— Давай-давай. Помни что живым курение вредно. Может, ты чью-то жизнь спасешь, — напомнил ядовитый начоперот.

Игорь с тяжелым сердцем поулыбался веселой продавщице, выбрал элегантную коробку «Эсмеральды».

— Вот жук, непременно «высший сорт», как же иначе, — не замедлил прокомментировать бдительный полуживой комсомолец.

— Они с отдушками, с особо вредными, — буркнул Игорь, опуская в карман камуфляжа широкую коробку. — И нехрен зудеть, раз сам и подначивал…

— Стой! — зашипел начоперот.

Игорь обернулся — рынок гомонил, торговался, фыркал лошадьми, орал младенцами. Никаких носорогов, как можно было заподозрить по тону Вано, на торговых площадях не замечалось. Правда, и лепотец-рыночник сейчас смотрел куда-то в крайний ряд, взволнованно топорщил бороду…

— Это чего? — занервничал хозинспектор, не любящий сюрпризов.

— Не иначе, бандиты, — принял охотничью стойку Вано. — Затевается что-то. Чуешь?

— Ничего я не чую. С какой стати вообще…

— Тихо! За мной! И бдительнее!

Гарнизон ПМБД-Я двинулся к забору, народу здесь толклось погуще — продавали вялый, малость проросший, зато доступный по цене картофель. Весьма к месту, где потеснее, устроилась бабища с кастрюлями, благоухающими аппетитно и подозрительно.

— Пирожки, свяжи, горячи! Постны, сытны…

— Граждане, картофеля больше полпуда в одни руки не давать! Тебе, тебе, животное, говорю! Хребет сломаешь от жадности.

— Я сломаю⁈ Иди отсюда, хамло абортное…

Рынок есть рынок. Игорь глянул в печальные глаза колхозной лошади — животное от воскресного времяпровождения тоже было не в восторге. Эх, кормят ли их там в деревне? Не ребра, а штакетник высушенный…

— Присмотрись, здесь где-то, — Вано, стараясь не вертеть головой, исподлобья наблюдал за толчеею. — Воняет…

Игорь понимал, о чем толкует опытный товарищ начоперот. Рынок преисполнен запахов, по большей части ядреных, естественных и не привлекающих внимания. Конечно, если к ним привыкнуть: подводы, подгнившая картоха и лужи под ногами — тот еще букет. Люди тоже пахнут: немытость, духи и перегар идут первым слоем, под ним иной, тонкий, истинный: жадность, страх, желание, озабоченность, веселье… В принципе, эти запахи и живые люди вполне ощущают, но в полуживости они куда как отчетливее. Хотя, может это и не запахи, а нечто чуть иное…

Игорь чуть не вздрогнул — вот оно… Начоперот так и описывал: страх-ненависть-азарт… еще что-то вонючее и отвратительное. Сейчас осмысленно-умышленное, к «мокрухе» уводящее. Больше всего похоже на лужицу свежего дизентерийного…

— Говно, — морщась прошептал Вано. — Я и говорю — раз почуяв, не забудешь. Может и не бандиты, но уж точно урки. Но кто именно?

Вонь будущего преступления. Но что можно сотворить на рынке? Кошелек или «котлы» увести? Сверток с мясом? Коробку «Эсмеральды»? Нет, та ловкость рук иначе воняет.

— Они не здесь учудят. Не иначе как выбрали и поведут. А уж в переулке… — шептал начоперот. — Тут проходных дворов…

Про проходные дворы Игорь и сам знал — успел застать остатки былого замоскворецкого великолепия…

— Может тот, кривоплечий? — предположил хозинспектор, наблюдая за пропихивающимся сквозь картофельный «хвост», гражданином в длинном, явно с чужого плеча, пиджаке.

— Не, этот сторонний. Они даже не здесь, а где-то рядом, — Вано озирался. — Тьфу, ты, брови их колесиком…

Отлов криминальных личностей и предотвращение преступных деяний в обязанности ПМБД-Я не входили. Гарнизону вверялась непосредственно охрана Дома, да и то с весьма размытыми полномочиями. Но в чем товарищ начоперот прав — стоять в стороне, когда нечто столь вонючее замышляется, нам ни к чему. В конце концов, это наш город. Да и папиросы надо бы отработать. На правах добровольного дружинника, видимо…

— Не вижу, — злобно пробормотал Вано.

— Может, показалось? — с некоторым облегчением предположил хозинспектор. — Шли мимо, к примеру, в пивную, по ходу замысливали будущие злодеяния.

— Какие тут шутки⁈ — окрысился начоперот. — Совести у тебя, несуна, нет ни грамма…

Рядом с очередью завизжала женщина. Ей тут же ответили еще визгливее…

Дрались за зонтик: дебелая, вскормленная явно не на весенней картошке, дама рвала к себе столь необходимый для защиты от солнца и дождя предмет, конкурентка — мелкая и чумазая — энергично дергала из хозяйских рук светлую нарядную штуковину и визжала:

— Отдай, тетька! Ну, чо тебе⁈ Я ж безнадзорная, хоть схоронюсь от непогодов.

— Ты… ты… — дама не находила слов, — пусти, уродка! Ша… шалава!

— Сироту обзывать⁈ — девчонка — на вид ей было лет десять-двенадцать — перехватила спорный предмет поближе к сопернице и попыталась куснуть даму за кисть. Владелица зонтика ахнула, отдернула оказавшуюся в опасности длань, но материальную ценность не выпустила.

— Граждане! Товарищи! Да это же бандитизм малолетний! Среди белого дня обворовывают! Я ответственная служащая «Шелкотреста». Держите воровку!

— Да стряхни ты ее, гражданка, — посоветовали из собравшейся толпы.

— Это чего, я, мандовошка какая, чтобы стряхивать⁈ — оскорбилась дитя улицы и клацнула зубами на потянувшуюся к ней лапу доброхота. Кольцо толпы сжималось, сознательные граждане принялись хватать бродяжку за замусоленную кофту, за худые плечи. Девчонка лягалась и отбрыкивалась…

— Не трожь ее! — завопил, высунувшийся из-под ног толпы беспризорник. — Она ж припадочная, поиграет зонтом, да вернет.

— Отдам! — согласно взвизгнула грабительница. — Честно-благородное слово, отдам. Я только подержать…

— Да их тут шайка! — заголосила взобравшаяся на подводу нервная колхозница…

Шайка была, только не малолетняя. Игорь видел как тщедушный гражданин, галантно поддерживавший изнеможенную борьбой за зонтик служащую «Шелкотреста», ненароком задел сумочку пострадавшей. Через мгновение в раскрывшуюся сумку сунулась ловкая лапа совсем иного гражданина, тут же вынырнула обратно. В гвалте и толкотне «тщедушный» аккуратно прикрыл сумочку, словно ничего и не было. Добропорядочные посетители рынка в два десятка рук отдирали малолетнюю похитительницу зонтов от вожделенной добычи — девчонка жалобно завывала и всхлипывала.