– Чудесно, – улыбнулась Эмилия. – Скажешь мне, что будешь читать, и я включу тебя в список.

Томазина кивнула, и в висках у нее застучало. Зачем она это сказала? Ей никогда не доводилось выступать на публике, перед заполненным церковным залом. Но было уже слишком поздно. Эмилия внесла ее имя в список. Она не могла отказаться, это было бы неуважительно по отношению к Джулиусу.

Чувствуя легкое головокружение, она быстро расплатилась и вышла из магазина.

– Надо будет выкопать «Desprez à Fleurs Jaunes». Он совсем захирел. Не знаю, как я это переживу. Он растет тут, сколько я себя помню. Но наверное, ему уже ничем нельзя помочь.

Сара Бэзилдон говорила о розовом кусте так, словно это был ее домашний питомец, с которым она вынуждена расстаться. Она поглаживала то место на плане посадок, которое занимал больной цветок, будто спинку любимого котика.

– Я выкопаю его сам, – ответил Диллон. – Вам не обязательно знать об этом. А когда его уже не будет, возможно, вы и не заметите.

Сара благодарно улыбнулась:

– О, я непременно замечу. Но спасибо тебе. Я просто слишком сентиментальна.

Конечно, на самом деле Сара была далеко не сентиментальна. Она была решительной, если не сказать суровой, особой, начиная от резиновых сапог и заканчивая проницательными синими глазами. Диллон Грин был о ней высокого мнения.

И она тоже ценила его. Они были так близки, как только могут быть близки аристократка и сын честного труженика с разницей в тридцать лет. Они обожали сидеть в полумраке зимнего сада, пить крепкий, пахнущий дымком чай и макать в него печенье. За утро они с легкостью расправлялись с пачкой чая, пока приводили в порядок окружающий мир и заодно сад.

На топчане посреди помещения был разложен план посадок Сары на следующий год, латинские названия были напечатаны на бумаге крошечным черным курсивом. Диллон знал все названия не хуже самой Сары: он работал у нее в поместье с тех пор, как окончил школу.

В отличие от других особняков, главный дом поместья Писбрук был маленьким и уютным: красивое симметричное здание в палладианском стиле, построенное из золотистого камня и расположенное на двухстах акрах холмистой земли. Диллон поступил на работу помощником садовника, отвечающим за стрижку газонов, и почти сразу подружился с Сарой. Он точно не знал, что именно она увидела в нем: он был обычным застенчивым семнадцатилетним пареньком, который не собирался поступать в университет, потому что никто в его семье никогда этого не делал. Все они всегда работали на открытом воздухе, их жизнь была суровой и напрямую зависела от капризов погоды. Диллону нравилось работать в такой обстановке. Просыпаясь, он смотрел на небо, а не в Интернет. Утром он никогда не валялся в постели. Он был на работе уже в половине седьмого, в любую погоду.

Один из учителей пытался убедить его поступить хотя бы в сельскохозяйственный колледж, но Диллон не видел смысла просиживать за партой, когда можно учиться на практике. Да и Сара была лучше любого учителя. Она проверяла его работу, давала задания, наставляла, показывала на своем примере, как надо делать, а потом наблюдала за тем, как он справляется сам. Хвалила, когда было за что, а ее критика всегда была конструктивной. Сара быстро принимала решения и всегда точно знала, чего хочет, а Диллон всегда точно знал, что нужно делать. Его все устраивало, даже богатая глиной земля здешних угодий.

«Ты прирожденный садовод», – с восхищением повторяла ему Сара. У Диллона было чутье на сочетания, на то, какие растения будут вместе отлично расти и цвести. Чтобы развить свои врожденные способности, он начал читать книги, и Сара никогда не возражала, когда он брал ее книги домой – Гертруду Джекилл, Виту Саквилл-Уэст, Капабилити Брауна, Банни Уильямс, Кристофера Ллойда. Диллон не просто разглядывал картинки – он вникал в слова, описывающие вдохновение этих мастеров, их видение, проблемы, с которыми они сталкивались, и решения, которые они находили.

Однажды Сара поняла, что Диллон знает гораздо больше, чем она. Он стал чаще ставить под сомнение ее схемы посадок, предлагая другие варианты, когда переделывал одну клумбу или продумывал концепцию другой. Он предлагал кривую, а не прямую линию, однотонную грядку, а не цветастую лужайку, клумбу, задуманную им ради ароматов, а не ради внешнего вида. Он использовал в декоре вещи, которые находил в поместье: старинные солнечные часы, старые садовые инструменты, обновленную им скамейку. Это была рекультивация в лучшем ее проявлении.

Самым большим страхом Сары стало потерять Диллона. Его вполне могли переманить в какой-нибудь другой загородный дом, ведь сады в поместье Писбрук с каждым годом становились все более популярными. Здесь были три розария, французский сад и обнесенный стеной огород, лабиринт и миниатюрное озеро с островом и руинами храма для любителей побродить по таким местам. В журналах появилось множество статей, где были фотографии Диллона за работой, потому что он, без сомнения, был весьма привлекателен. Даже сердце самой Сары порой замирало на мгновение, когда она, завернув за угол, натыкалась на Диллона в камуфляжных шортах и огромных ботинках, орудующего лопатой, и видела, как перекатываются у него под кожей мускулы. На телевидении его бы с руками оторвали.

Она сделала бы все, что в ее силах, чтобы удержать его. Она не представляла себе жизнь в Писбруке без Диллона. Но платить ему больше, чем платила сейчас, Сара не могла. Времена были трудные. Несмотря на все усилия, ей часто не хватало денег.

Однако сегодня, по крайней мере, стресс отвлек ее от горя. От ее тайного горя. Ей пришлось надеть на сердце смирительную рубашку, и она хорошо скрывала свою душевную боль. Она не думала, что кто-то догадывается о ее чувствах и о том, через что ей пришлось пройти.

Шесть месяцев, если считать с самого начала. Это чувство пронзило ее насквозь, поглотило с неприличной скоростью, и она ничего не могла с этим поделать. Они проводили вместе столько времени, сколько могли, но…

Она старалась забыться. Ей не хотелось снова вспоминать или возвращаться к этому. Благодарение Богу, что есть сад, думала она. Надо заботиться о саде. Растения требуют постоянного внимания. О каких выходных может идти речь? Если бы не сад, она уже давно сошла бы с ума.

– А как насчет «Каприза»? – спросил Диллон, и Сара остро взглянула на него:

– А что с ним такое?

– С ним нужно что-то делать. Или восстанавливать, или ломать. Из него может получиться нечто особенное, но…

– Давай пока не будем об этом говорить. – В голосе Сары зазвучали железные нотки. – Это долгосрочный проект, а у нас нет денег.

Он посмотрел на нее, и она выдержала его взгляд, молясь, чтобы он не начал на нее давить. Знает ли он? Поэтому ли он заговорил об этом? Ей приходилось быть осторожной, потому что Диллон был проницательным. Более чем. Как будто обладал шестым чувством. Именно это ей так нравилось в нем. «Чувство» не совсем подходящее слово, подумала она. Может быть, «интуиция»? Однажды он сказал ей, что у его бабушки был особый дар. Такое может передаваться по наследству. Если в это верить. Сара не знала, верит ли она, но в любом случае сейчас она не собиралась ничего говорить.

Однако Диллон был прав. О «Капризе» следовало подумать. Этот садовый домик находился на окраине поместья, высоко на холме за лесом. Восьмиугольник из крошащегося рыжего камня, окутанный плющом и паутиной, он как будто явился прямо из сказки. За ним уже много лет никто не ухаживал. Штукатурка осыпалась, половицы прогнили, стеклянные двери слетели с петель. Чудом сохранился старый диван, сырой и покрывшийся плесенью. Сара ощущала его запах, уютную затхлость, смешанную с запахом кожи. Она не обращала внимания на царящую разруху. По ее мнению, там было ничуть не хуже, чем в гостинице «Георг V» или «Савой».

Сара не хотела, чтобы кто-то еще заходил туда.

– Давай пока перекроем дорожку к нему, – сказала она Диллону.