Снова хлюпнул носом, звучно откашлялся, вокруг повисла тишина. Дернулся я за секунду до выхлопа – сгусток слюны и соплей шлепнул об асфальт рядом с моей головой. Если крутнуться и зацепить ногами Хряпины колени, можно пидора уронить, а в партере я ему шею сломаю… только силы нет. Тело от нервного импульса дернулось, но медленно. Больно телу! Разбитое, слабое, не тренированное, будто свинцом его обвешали.

- Ты сдурел что ли, глист подземный? – Удивился Хряпа еще сильнее и даже отскакивать не стал. – Хотел с тобой по-хорошему, ласково, но придется калечить. Держите его, братья!

В моей зоне видимости появились еще две рожи – совсем не похожи на тех дрищей, увы. Больше тянут на настоящих Хряпиных родичей: сытые лица над крепкими плечами, сильные руки – дернули меня от земли, будто я весил… хер знает, не сосчитаешь. Подняли и поставили перед Хряпой, а тот снова взялся горлом хрипеть, набулькивать сопли.

- Это что за крысиные бои тут? – раздался чей-то уверенный голос, и толпа расступилась. Пропустила ко мне… меня самого.

***

Так вот и сходят с ума, наверное. От ударов по башке, когда их накапливается слишком много. Парень, стоящий сейчас передо мной, казался отражением в зеркале, только помоложе меня. Меня настоящего – который Алекс «Акула»! Лет двадцати, как и прочие здесь. Плечистый, коренастый, с боксерским расплющенным носом, тяжелой челюстью и дерзким взглядом. Алая футболка едва не лопается на торсе, а за локоть, чуть ниже бицепса уцепилась… Натаха. Моя Натаха – или почти она! Сиськи в пределах второго размера, зеленое платье по скромному, ниже колен, а главное – взгляд. Совершенно не блядский. На меня глядит с откровенной жалостью, и вот это сейчас показалось хуже всего. Дожился, боец!

- Не слышу ответа на свой вопрос, - сказал «я-не я» с интонацией Терминатора из древних фильмов. – Кто разрешил тебе здесь поединок, козун, почему втроем на одного? Зарываетесь, властители.

Прозвучало пафосно, как в кино про ковбоев, или рыцарей, но Хряпа улыбку с лица убрал, а два его «брата» отпустили мои руки. Попятились даже.

- Мы в своем праве, Корней, не цепляйся, - сказал Хряпа, но как-то не очень убедительно. Пытался теперь лицо сохранить.

- Этот обсос меня сам ударил, все видели! Поднял руку на члена высшей касты, за это положено карать!

- Он тоже был в своем праве, козун. Хочешь ему предъявить – вызывай на ристалище, правила такие. Даже для высшей касты.

Последние два слова «я-не я» произнес с таким ядом, что дураку понятно – не любит он сильно ни эту самую «касту», ни лично Хряпу. Которого то зовет уважительно, «властителем», то козлом обзывает. Точнее – козуном. У Хряпы рожа пошла красными пятнами, но сдержался. Плюнул-таки, но не в меня, а под ноги. Харчок угодил ему же на кроссовку, вокруг заржали.

- Еще я обсосов на поединок не вызывал! Ты труп, Непряха, запомни! А ты, Корней, до хера уже взял на себя, это зря ты!

Последнюю фразу Хряпа-козун произнес очень быстро и в сторону, «на публику», развернулся и сходу нырнул в толпу. «Братья» сдриснули тоже, а я, наконец, подошел к своему, блин, спасителю. Протянул ему руку будто самому себе:

- От души! Если что будет надо, всегда готов!

Моя теперешняя ладонь зависла в воздухе, а «я-не я», который Корней, уставился с дичайшим удивлением. Как и вся окружающая толпа. Даже хихиканье и шепотки вдруг смолкли, звенящая тишина повисла. Натаха выпустила локоть крепыша и облизнула губы, в ее глазах теперь было явное возбуждение.

- Ты чего это, мышь? – спросил «я-не я» с той же самой вежливостью, как до этого спрашивал Хряпу. С ласковым любопытством льва, которому вдруг протянула лапу обезьянка, или еще какая забавная живность.

- Он тебе все мозги отбил, или наоборот, не хватило?

Похоже, руку надо убрать. Можно даже за спину спрятать, чтоб меньше позора, но сейчас уже я на принцип пошел – так и держал протянутой. Хер пойми, что творится, но лучше подохну, чем опозорюсь и сдам назад.

- Ты чего? – повторил Корней, и усмешка с «его-моего» лица исчезла совсем. Кулаки не сжимает, но этого и не нужно – молниеносный удар всегда наносится хлестко, с расслабленной руки. Даже пощечиной можно в нокдаун отправить. Уж я-то «его-свои» руки знаю!

- Не заводись, дорогой, это просто, благодарность! – голос здешней Натахи оказался совсем непохожим на прежнюю. Низким, негромким, пробирающим до костей, а не до члена. Шагнула между мной и Корнеем, легонько пожала мне руку тонкими пальчиками.

- Я твое «от души» забираю себе, Непряха, пригодится. Свободен.

Прозвучало тоже как-то неправильно. Будто у барыни с холопом. Я открыл было рот, чтобы это озвучить, но тут меня обхватили за плечи, потянули в сторону, а чей-то голос в самое ухо прошептал, обдавая запахом мятной жвачки:

- Пойдем, брат, умоляю! Мне тебя хоронить неохота!

***

В другой раз бы стряхнул эту руку с плеча, или локтем бы сунул, не глядя, но сейчас слишком много странностей накопилось. Если совсем ни хера не понятно, есть два варианта: идти напролом, или взять передышку.

Понять, вообще, что такое вокруг происходит!

Кто я и где я?!

Для начала, глянул на обладателя руки, назвавшего меня «братом». Увидел крепыша, но не злого как «я-не я» Корней, а похожего на одуванчик. Или на домового из старых мультиков. Лохматого, белобрысого, круглолицего, в комбинезоне цвета «мокрый асфальт». Лет двадцать ему, на вид, как и прочим здесь. Улыбается во все зубы, совершенно по-лоховски. Похоже, рад меня видеть. Он реально мне родственник что ли?

- Ну, ты даешь, Непряха! Властителю в морду заехал, с воином обниматься полез! Перегрелся что ли? Или головкой ударился в подземельях?

Как-то дерзко он речи ведет! Захотелось отвесить пиздюлину, чтобы был скромнее, но рука не поднялась – чужая ладонь с трудовыми мозолями, зато без мозолек на казанках. К ладоням моим прилагалось вполне соответствующее тело – узкое, длинное, облаченное тоже в асфальтово-серый комбинезон. Совершенно чужое. Лица, по понятной причине, увидеть пока не смог, но вряд ли оно отличается крутизной. Если уж местные хер-знает-кто пытаются в это лицо соплями харкнуть.

Может, я в ад угодил? Чисто, в мой личный, где все меня будут чморить, и мои бывшие телки будут смеяться, а мое прежнее тело займет какой-то наглый хер, который даже руки мне не подаст! Или я жив до сих пор, только в коматозе? Сейчас где-то там, наверху мне запустят сердце, очнусь, и весь этот стремный мир исчезнет, наконец!

- Еще на Марго уставился, будто хотел ее прямо там отъестествовать! Хорошо, Корней не заметил, а то бы…

- Что я сделать хотел?

- Отъестествовать, - повторил «одуванчик» без запинки. – Не, ну не просто же выебать, да? Она ж не блядина какая-то, она из умников, с такими палку закинуть не выйдет просто так!

- Из умниц. Умники – это мужчины.

- Ты чего это, Ник? – Теперь «одуванчик» реально напрягся, даже отступил на шаг. – Это ж касты… тебе, в самом деле, мозги стрясли?

- Считай, что так. Почему они нас обзывают «мышами»? Где мы чего «замышили»?!

- Чего сделали? Мы ж слуги, Непряха, мы серые, так всегда в ковчеге было… иди-ка ты нахер с такими загонами, понял?! Я его чисто по-братски от пиздюлей увел, а он под чокнутого косит! Мудила ты, Ник, живи теперь с этим!

Развернулся и ушел, колыхаясь по ветру своим одуваном. Я остался. Похоже, мы все-таки не родня. На секунду сделалось стыдно, потом подумал – а хер бы с ним. Слишком много тут всяких нервных, плюнуть некуда. Где это «тут», до сих пор непонятно, спрашивать прямо нельзя, чтобы не приняли за шиза, а информация требуется срочно.

Будем искать.

***

Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Какая-то древняя пословица, но суть верна. Дэн Казарин, который «Акула», дружил с крутышами разных кондиций, а мое здешнее тело такой популярности не удостоилось. Со мной «одуванчики» дружат. Как его, кстати, зовут? Надо бы вызнать при следующей встрече и вообще… добрее быть к людям! Пока не узнал, где я есть, и не придумал, как мне жить дальше. Дерзкие телодвижения здесь, похоже, не для таких, как я – не для серых мышей, не для слуг, или как там еще меня успели обозвать?! Хорошо, не козлом, как здешнюю версию Хряпы!