— Сегодня утром вашего подзащитного Фростова собирались этапировать, — советник рассказывал эту историю явно не впервые, и было заметно, что это ему приятно, подчеркивает его значимость. — Все произошло во внутреннем дворе. Он набросился на телохранителя и забрал у него пистолет. Мы считаем, что он не планировал это заранее, а воспользовался моментом, хотя начальник СИЗО (куда он, кстати, отошел?) считает иначе. Фростов выстрелил в воздух, чтобы все разбежались, и закрылся изнутри в автозаке. Требует встречи с журналистами. Хочет пожаловаться на несправедливый суд. Вот и все, что вам нужно сейчас знать.
— Не все, — Эдем чувствовал, что советник недоговаривает. — Почему вы решили, что его нападение на охранника не было запланировано?
Советник немного сник, не зная, может ли он делиться этой информацией, и ожидал помощи от присутствующих чинов.
— Сначала он требовал встретиться с вами, — влился в беседу коротко стриженый полковник с бычьей шеей; из его усталого, несколько раздраженного голоса стало ясно, кто здесь действительно все решает. — Но не успели вам дозвониться, как Фростов передумал и потребовал встречи с журналистами… А однорукому кто сообщил?
Последнее замечание полковника касалось остриженного наголо мужчины, который как раз проходил через оцепление и приближался с уверенностью атомного ледокола. На его правой руке была черная кожаная перчатка — самый узнаваемый атрибут исполняющего обязанности антикоррупционного прокурора Мостового, — кисть он потерял в боях на Донбассе. Эдем еще не встречался с Мостовым, но видео его выступления в парламенте перед утверждением пересматривалось дважды. «Может показаться, что мое обещание бороться с коррупцией это только дань традиции, не наполненная реальным содержанием. Даю слово, это не так. В нашей стране сейчас продолжаются две войны. Одна — на востоке: с внешним врагом, который скрывается в Кремле. А вторая гражданская: война коррупционеров со своим народом. В каждой из этих двух войн я твердо знаю, на какой стороне, и для меня дело чести бороться так ожесточенно, как смогу. И дело жизни, если хотите», — говорил Мостовой с трибуны, и ему хотелось верить Эдему. Видимо, поверил и президент — и Мостовому, выигравшему конкурс на должность антикоррупционного прокурора, до сих пор не утвердил. Так он и работал — и. о.
— Когда такие святоши оказываются рядом, всегда нужно проверять, на месте ли твой кошелек, — сердито заметил одно из кирпичных лиц.
Бычья шея кивнула кому-то позади Эдема, и тот успел заметить черную спину бойца спецподразделения, которое исчезало за дверью проходной. Юриста кольнуло недоброе предчувствие.
— Где он? — спросил Мостовой вместо приветствия, чем подтвердил слухи о своем тяжелом характере.
Ему могли ответить грубостью — в конце концов, он не был здесь ничьим непосредственным руководителем, но никто не хотел стать врагом одного из самых влиятельных правоохранителей страны.
— Во внутреннем дворике, у сквозного выхода. Там довольно просторно, и снайперы держат на мушке автозак, если вдруг он начнет курить, первым не выдержал молчания советник министра.
— Никто не пострадал?
— Все разбежались, как тараканы, — присоединилась к разговору бычья шея. — Вы хотите подробностей? Осужденный Дроздов собирался перевезти из изолятора. Согласно постановлению суда, его приговорили к шести годам колонии общего режима…
— Фростова, — вмешался Эдем. — И ему оставалось три года.
— Об этом сроке теперь можно забыть. Ваш Дрозтов набросился на конвоира и отнял у него оружие. Затем — под дулом пистолета — ключ от наручников. Разогнал всех, для убедительности стрельнув в воздух, и забрался в автозак.
— А почему человек, которому осталось три года, решился на поступок, за который ему дадут еще пятнадцать? — спросил Мостовой. — Если на нем обнаружат следы пыток…
— Он не виноват, — ответил Эдем вместо бычьей шеи. Ему казалось, он участвует в чьей-то неумелой постановке. Не мог Фростов, которого он знал, наброситься на конвоира и стрелять в воздух.
— Ха! — советник министра улыбнулся замечаниям Эдема, но сразу же замер с каменным выражением лица, ударившись о стальной взгляд и.о. прокурора.
— Чего он хочет?
— Если меня не будут перебивать, я все же кончу, — сказал владелец бычьей шеи. — Сначала он требовал своего адвоката, но чтобы найти его, понадобилось время. Мы предложили находящегося поблизости государственного защитника. Однако осужденный изменил требование — потребовал увидеться с представителем прессы.
Действия Фростова действительно походили на поступки человека в отчаянии. Эдем вспомнил, как игнорировал звонки утром, и у него снова заскулило сердце. Он ясно увидел Фростова, остановившегося перед автозаком. Представил, как тот жмурится, глядя в квадрат неба, и понимает, что во внутреннем дворе утреннего солнца не видно — только жгучее обеденное. Представил степень охватившего его отчаяния: надеяться выйти из тюрьмы с гордо поднятой головой, а вместо этого оказаться перед открытой дверцей автозака и понять, что полтора года испытаний не закончились — ад только начинается. Фростов не походил на человека, способного захватить заложника. Неудивительно, что неопытный конвоир растерялся и позволил выхватить оружие. А когда Фростов решил, что ему не дадут увидеться даже со своим адвокатом, его последней надеждой стал общественный резонанс.
— Мы решили обойтись без прессы — не в наших обычаях вести переговоры с террористами. У нас и своих камер достаточно.
— Что вы имеете в виду? — вмешался Эдем.
Он надеялся, что это только каламбур. И прежде чем бычья шея успела объяснить, Эдем вспомнил черную спину бойца спецподразделения, которое исчезает в проходной. Пока они здесь стояли, выясняя, что произошло, там, во внутреннем дворе следственного изолятора, развертывалась операция по устранению Фростова!
— Два наших сотрудника выдадут себя за журналистов «плюсов», — бычья шея отвечала не Эдему, а Мостовому. — Они попытаются извлечь осужденного из автозака.
— Вы думаете, он такой же идиот, как вы? — закричал Эдем. Ближайший к нему полицейский отступил на шаг. — Вы не смогли провести его с адвокатом, а теперь надеетесь провести с ребятами, снимающими оперативное видео?
— Они не решились расстрелять автозак, потому что потом улетят головы начальства, — сказал Мостовой как сам к себе. — Они хотят застрелить его, как только он выйдет наружу с оружием в руках.
Бычья шея оскалилась — Мостовой все понял правильно.
Эдем толкнул стоявшего рядом оперативника и побежал к изолятору. Он был здесь десятки раз, но впервые собирался брать его штурмом. Реакция Мостового оказалась мгновенной — он бросился следом. Через мгновение компанию им составил и советник министра.
Эдем сообразил, что кратчайший путь во внутренний двор — через арку, из которой должен был выехать автозак. Он не знал, откуда у него взялась боевая сноровка — Эдем оттолкнул бойца от первых ворот, как пушинку. Тот встал и бросился следом, на ходу поправляя балаклаву. Вторые ворота были приоткрыты, но у Эдема не было шансов пробиться сквозь строй бойцов. Один из них уже заметил его и мгновенно встал в стойку.
— Пропустите его! — услышал Эдем позади себя голос Мостового. Сразу же эхом прозвучал и голос советника: — Не трогайте его.
Боец растерялся, и Эдем воспользовался этим плечом проложил себе дорогу во внутренний двор.
Все было как в тумане. Эдем вроде бы оказался персонажем шестнадцатибитных игр. Его схватили, отпустили, потом попытались свалить на пол, снова отпустили, и он побежал дальше. Остановился только тогда, когда в дальнем углу внутреннего двора увидел затылок мужчины, который стал причиной хаоса.
Олег Фростов стоял боком у автозака, приставив пистолет к собственному подбородку. Он правильно сообразил, что это единственный шанс выйти наружу и не поймать снайперский шар. В пяти шагах от Фростова на полусогнутых ногах замерли двое крепких парней. Один из них держал в руке толстую записную книжку, второй — видеокамеру с микрофоном-пушкой. Имитация журналистов была такой жалкой, что походила на издевательство.
