Я видел это как в замедленной съемке. Вот Артур с наручниками за спиной взмывает в прыжке и опускается рядом с президентом. Вот он бьет его головой в уже почти мраморный подбородок. Вот мы с Безликим застыли в оцепенении, а спустя мгновение бросаемся к ним. Но наши тела еще только начали движение, наши мышцы только напряглись для активного действия, а президент уже приходит в себя от удара. Посошком он отталкивает от себя Артура и, подняв пистолет, стреляет ему в грудь. Медуза вылетает из дула облаком дыма, и Артура отбрасывает на пол.

Кто-то кричит, и я не сразу понимаю, что крик раздается из меня самого.

Артур не потерял сознания, но по груди его растекается огромное бурое пятно. Он рассматривает ее с неподдельным изумлением. Я накрываю рану, словно моя ладонь способна остановить кровь.

Президент нависает над нами ангелом смерти. Его пистолет опущен, но ясно, что наша судьба решена. В его глазах — беззаботное море. Он выглядит как человек, который сделал то, что должен.

Все это продолжалось так долго, что я успел спросить себя: а что дальше? Пятно захватывало все большую площадь — как вражеские войска на военной карте.

Президент кивнул на край крыши — предлагая мне завершить эту сцену последним полетом, но понял, что я останусь на полу до последнего, и снова поднял пистолет.

Никто из нас не заметил, как на крыше появился Гарда. Он словно вынырнул из бетонного озера в нескольких шагах от президента и Безликого. В его руке блистал короткий револьвер — более короткий и более легкий, чем у президента, но такой же смертоносный.

И струйка пистолета Гарды была направлена на его начальника.

— Бросьте оружие, господин президент! — четко сказал он.

Не будь Артур ранен, я наверняка в этот момент зашелся бы хохотом.

— Ты что творишь? — с удивлением спросил президент.

Он на несколько секунд обалдел, а потом решил, что это шутка. Григорий Гарда — его неразлучный спутник на пути власти, его единственный друг и человек, который и устроил всю эту воплем — направил на него свое оружие. Разве могут такие его намерения быть серьезными?

Но Григорий Гарда поднял курок.

Президент уронил палку. Мир рушился на его глазах.

— Что происходит? — с трудом произнес Артур. Ранение не лишило его любопытства.

— Бросьте оружие, господин президент, и два шага назад! Мы все видели и слышали. И о бомбе на стадионе, и о фениксе, вылетающем из пепла.

Гарда прицелился президенту в голову, и я был почти уверен: еще мгновение — и он нажмет спусковой крючок. Это был бы самый выгодный вариант для него — лишить жизни сообщника и заявить, что ничего не знал о его планах.

Почему он не выстрелил сразу? — подумал я и вспомнил полку с посудой в его кабинете. Каким бы стальным Гарда ни был, но десятилетия бок о бок так просто не выбросишь на помойку.

Президент сдался, опустил руку, и пистолет скользнул по его штанине. Нет, он сделал это не из страха быть застреленным — его подкосила измена единственного человека, которому он действительно доверял.

Безликий истошно оглядывался, пытаясь понять, где камера. И наконец, щуря глаза от ослепительного солнца, он ее все-таки разглядел. Глазок телефона между трубами.

Вчера я оставил под козырьком трубы один из президентских телефонов, тот, которым сумел отвлечь начальника охраны. Я вспомнил о нем, оказавшись перед зримой перспективой совершить свой последний полет. Это была не смутная расчетом надежда на то, что телефон там так и лежит и что заряда батареи в нем еще хватит.

Надежда сбылась — в моей команде сегодня играла и богиня Тихе.

Но телефон был нужен мне не для звонка. Кто мог бы помочь нам из той пары людей, чьи номера я знал наизусть? Насколько бы они поверили мне, и насколько оперативно могла настать их помощь? У меня был лучший вариант — ведь со мной была моя память, а в ней — кусочком вчерашних воспоминаний — оставался пароль для разблокировки телефона.

Ну а дальше просто. Олекса Антоненко был человеком, который стремился контролировать все, в том числе и официальную страницу президента в facebook. Так что я сделал, что мог — запустил на ней прямой эфир и поставил телефон так, чтобы от зрителей ничего не скрылось.

Что было дальше, представить не сложно. Кто-то позвонил Гарди и сообщил, что происходит на президентской странице. На тот момент прерывать трансляцию было уже поздно. Гарда понял, что карточный домик обрушился, и увидел единственную возможность не оказаться под руинами — перехватить инициативу. Но действовать ему было очень быстро. Иногда решение предать принимается в считанные секунды, но мне кажется, Гарда так не спешил. Возможно, он думал о своих годах, вложенных в карьеру будущего президента. А может, вспоминал о дочери, которая не дозвонилась своему отцу из больницы, — ведь это тоже было возложено на жертвенник власти. И только выстрел заставил Гарду действовать.

— Крыса атаковала варвара, — объяснил я Артуру. — Не закрывай глаза.

Гарда оттолкнул подальше президентского пистолета и приблизился к нам.

— Срочно вызовите сюда скорую, — он восклицал это не нам, а зрителям facebook — трансляции, потому что вслед за Гардой на крышу не поднялся больше никто. — Здесь тяжелораненый. Здание «Трех китов», мы на крыше средней.

Артур что-то говорил, и теперь мне пришлось приблизиться к самому уху, чтобы понять.

— Беги, — прохрипел он из последних сил. Но я понимал, что он подразумевает: надо бежать на стадион, пока его не оцепила полиция, счет шел на минуты.

— Не закрывайся. Ни в коем случае не закрывайся. Слушай звук моего голоса, слушай, — ответил я и снова вспомнил пророчество джина.

Клубок подкатился к горлу, волосы на коже поднялись как наэлектризованные.

Из-за меня кто-то погибнет, сказал джин, но правильнее было бы сказать: из-за меня погибнет друг.

— Слушай, Артур, слушай. Я здесь, я рядом… — нужно было что-то говорить, говорить. Он слышал звук моего голоса. Только бы он не лишился сознания. И, не ожидая самого себя, я сказал: — Тогда, в детском доме, они не отказывались от тебя. Они выбрали меня, потому что я был похож на их умершего сына. Только по этой причине, понимаешь?

5.17

Наше знакомство с Артуром не было встречей на равных: он был врачом, я безнадежно больным, и, казалось, такая расстановка фигур не предполагает сближения. Со временем фигуры сменили позиции: я получил друга, который однажды проведет меня в последнее путешествие. Но жизнь любит расшатывать основы однообразия своими кульбитами, она — настоящий анархист. И сегодня оказалось, что Артур может умереть раньше меня, смертельно больного.

Это я потащил его на стадион, я предложил подчиниться полицейскому, я позволил событиям на крыше завершиться именно так. В том, что он оказался под скальпелем хирурга, была моя вина.

Сложно представить, что он почувствовал, узнав во мне укравшего его судьбу мальчика. Он разозлился, что я не успел вылепить из своей жизни что-то путешествующее, или наоборот — это немного успокаивало его боль и обиду? Я вспомнил, как Артур подарил мне палку, в набалдашнике которой спрятал мой шанс на выздоровление. Два существа — черное и белое — боролись тогда в нем.

Еще одна мысль не давала мне покоя: до той несчастной рыбалки, когда Артуру открылась вся правда, он мне был гораздо большим другом, чем я ему. Положение больного давало мне преимущество чаще рассказывать о своих переживаниях и реже слушать их от друга — и я этим пользовался целиком.

Поездка на Олимпийский должна была стать нашей точкой обнуления, но на стадион мы так и не доехали. Теперь Артур в операционной, палку с лекарством и отпечатками президента наверняка уже в руках полиции, а я — в коридоре: жду окончания операции. Если все завершится как положено, и Артура вывезут из операционной без сознания, но успешно залатанной, из нас двоих ему придется решать, как поступить с нашей дружбой. Или мы забудем друг о друге, или история на крыше станет шансом для того, чтобы выдолбить новую лодку нашей дружбы взамен разбитой на порогах.