Так, вот, к Диору я и устремился в это знаменательное утро, но был остановлен родственником. Дядя смотрел на меня, как обычно с подозрением, и немым укором. Мне не нужно было смотреть ему в глаза, чтобы это почувствовать.

— Сэм. — Хриплый и грубый голос прервал все мои размышления.

Жаль, приятное утро гарантировано сейчас испортится.

— Гарри? — Я поднял на него взгляд. Дядька был на полторы головы меня выше. Не любил я вот так с ним разговаривать. Всегда чувствовал себя малолеткой перед судом инквизиции, словно я виноват в чём-то перед ним.

— Снова на дело. — Он не спрашивал. Он утверждал.

— На работу. — Привычно поправил его я.

— Мы оба прекрасно знаем, какая это «работа». — Презрительно фыркнул Гарри.

Разумеется, все обычные работяги, вроде моего отца, и его брата, не поощряли криминальный разгул в Гротенберге. Разумеется, что такие, как я, вызывали у них неподдельное отвращение. Многие из старших застали ещё время, когда в людях ценилось трудолюбие и честь, а не искусство убивать и разбойничать.

Тогда в Тороке, одном из крупнейших торговых портов всего побережья, кипела жизнь. И выросшие в этом благодатном бульоне «старики» внутренне уверили себя, что именно такой жизнь должна быть всегда. И продолжали тешить себя верой в то, что всё зависит от них. И чем больше заблудших баранов, вроде меня, они наставят на истинный путь, тем прочнее будет мир.

Наивные.Мир менялся и далеко не в лучшую сторону. А уж искать виновных в том – увольте. Предпочитаю воспринимать реальность собственными глазами, а не через радужную линзу прошлого. Для меня граждане, днём исполнявшие вполне легальные обязанности, и меняющие личину благонадёжности на маску бандитов по мере надобности – вполне обычное явление.

А вот такие правдо и чистолюбы, как отец и дядя, не сумевшие поймать волну всеобщего настроения вовремя, оставались при своём закостенелом мнении. Им повезло ещё в том, что успели найти своё место в жизни и утвердиться в нём задолго до трагических событий. И теперь только ворчат и обвиняют наше поколение в разгильдяйстве и шельмовстве. Не понять им нас, никак не понять.

С другой стороны, а чего они ожидали, когда на протяжении пяти лет лорд Гранвиль не появлялся в свете? Когда все чувствовали давление власти, разгула преступности и не было. Теперь, когда эта самая власть занята, не пойми чем, эту роль занимают другие. Та же церковь за эти годы частично взяла на себя эти обязанности. И совершенно не стесняясь, прибирала её к своим рукам, гребла всё, что могла. Только свершала свои делишки как-то неумело и однобоко. Вольные банды совершенно не занимали просветлённые умы. И их можно понять: чем больше обиженных судьбой, тем больше прихожан посещает храмы, тем полнее их закрома.

А потом Гранвиль Трейвас умер. Город пережил его смерть очень даже спокойно. Нет, спорить с тем, что Гранвиль сделал для Гротенберга намного больше, чем, когда был просто наместником крепости, было бы глупо. Развивать торговлю, развивать инфраструктуру города — всё то, чем и должен заниматься правитель, он, наверное, пытался в меру своих сил. И он этим действительно занимался. Но умер, причём очень вовремя. Это понимали все. Его сын, Моор, через неделю должен был быть коронован. В праздник всех божеств. Удачное, однако, совпадение! Разумеется, я в это не верил. Да и никто не верил.

Речь претендента пару дней назад только окончательно в этом всех убедила.

Стоя на возвышении центральной площади, Моор заявил: «Едва я стану правителем, Гротенберг ждёт новая эпоха! Мы отбились от Пути, и, конечно же, я знаю, что город болен в своей сердцевине. Даю вам слово, что калёным железом мы будем выжигать разбойничью скверну…». И всё в том же духе. Хотелось бы верить, конечно, ему, но все уже слишком привыкли к тому, что все невольно вовлечены в темные игры. Что ж, коронация в торжество божеств могла добавить очков доверия новому властителю. Особенно, когда за последние годы многие стали доверять Церкви свои жизни.

Все понимали, что будут новые репрессии и казни. Но основного-то не будет. Куда могут податься, решившие сменить свой преступный промысел на обывательскую жизнь, людишки? Работать по-прежнему негде.

Поэтому все наставительные беседы дяди казались бредом сумасшедшего, не желающего воспринимать действительность такой, как есть.

— Сегель, так не может продолжаться. Гарет вчера собирался потолковать с хозяином паба о тебе. Знаешь, он боится за тебя, что ты пропадёшь, как твой брат. — Он выждал паузу, оценивая мою реакцию. Я оставался спокоен. Это ведь не первый наш такой разговор, в самом деле. Я лишь устало выдохнул, поправив сумку на плече. А он повторил. — Знаешь, так ведь продолжаться не может.

— Я знаю. — Неожиданно для него признал я. Он, подозрительно сощурился, подобрался.

— И всё равно продолжишь? Я не могу бесконечно покрывать тебя.

Я рискнул взглянуть ему в глаза. Я редко кому-то смотрю в глаза. Мне это неприятно.

— Я знаю. — Повторил ему я, и переступил с ноги на ногу. — Может, мне больше и не понадобится так работать. Может, это дело будет последним. Я не знаю, я ещё не говорил с Диором об этом, но я и сам понимаю, что не могу дольше утаивать всё это. Более того, после коронации, слух ходит, что возьмутся за реформу стражи, и вообще будут подчищать криминал. Я хочу перебраться в место потише до того, как это случится. Я не хочу проблем для вас с отцом. Я хочу дать лучшее Лизе. Ты это знаешь.

Отрицать то, что большая часть моего дохода шла на Элизу, он не мог, и молчал.

— Так вот, — продолжил я, чуть воодушевленно, — в общем-то, если клиент не подведёт, мне долгое время ещё и не понадобится работать так, как сейчас. За это время я уже успею устроиться в место подальше от всей этой крысиной возни и потише.

Или уехать из Гротенберга, например. Разумеется, Гарри это знать не нужно. Однако мой осознанный подход к ситуации его явно успокаивал. Конечно, это ненадолго. Обычно он принимал все мои рассуждения, а через пару дней забывал об этом.

Я постарался проскользнуть мимо него и, к своей радости и удивлению, не встретил никакого сопротивления. Взялся за ручку двери, но услышал вопрос в спину.

— Обещаешь, что завяжешь с этим?

Я думал лишь миг.

— Да. Обещаю.

6.2

***

Дневной Гротенберг — мой любимый Гротенберг. Жаль, правда, что я обычно вижу его ночью. Все эти узкие улочки, площади и негоцианские проезды, ползущие по широким мостовым торговые обозы, ряды лавок, торгаши-лоточники. Рабочие, снующие туда-сюда. Почтовые повозки, мальчишки разносчики, кричащие «Свежий выпуск! Подходи, и читай совершенно эксклюзивные откровения наследника, и лекаря Его Величества». Обычная жизнь, словно бы лишенная всякой угрозы. Ну, за исключением того, что на вас может упасть сверху какая-нибудь коробка, или вы можете попасть под копыта экипажа. Тут уж простите, но вряд ли это проблема исключительно этого города.

Разумеется, чтобы видеть прекрасное, нужно игнорировать всё ужасное.

Вот, например, группа людей. Обычных на вид бугаёв с небритыми подбородками, болтающих с юношей. Доставщику пытаются донести, кому переправить подозрительный сверток. Уличные мальчишки, немногим младше меня, выглядывают из переулка, и перешёптываются, хихикая. Ждут возможности себя проявить перед наставниками. Конечно, они где-то тут, и, конечно же, они наблюдают за своими подопечными. Оценивают их, чтобы решить, стоит брать их в банды, или нет.

Вот там, патруль стражи следует по улицам, и внимательно выискивает всех этих господ. Ну, конечно же. Ищут легкие мишени, не подозревая, что мальчишки попытаются с ними заиграть. Кончиться это может плохо, но если выйдет всё хорошо, то будут хвастаться — «гляди-гляди, какой кошель у этого толстяка! Он в латы то еле-еле влезал» — я наслушался такого очень и очень много. Через пару кварталов ещё встречались красивые дамы… кхм, на «работе», и зазывающие клиентов к себе.