Не отнимая ладони, Каллахан вливал силу в монстра, выдергивая его плоть из межмирья в текущую реальность. Ууаааоо! Уууу… монстр изнывал от боли и выл, выл. Его плоть утяжелялась, становясь видимой, она уже обрела четкие черты. Вместо желейных боков проступила плотная и толстая, словно китовья, глянцевая кожа, она покрывала и ноги, которые торчали отовсюду. Это были человеческие ноги, точно такие же, что росли из бедер храмовников. Только их было много, больше, чем две и все они имели разный размер. Мужские, детские, женские — многие из них были покрыты длинными волосами, они шевелились и вытягивались. Монстр пытался уползти на этих ногах, перебирая коленями и пальцами на розовых ступнях. Большие сферические глаза с вертикальным зрачком мигали между конечностей, в основном снизу, из-под брюха. Монстр полз и по ним, забивая пыль в веки.
Ничто так не причиняло боль Тени, как сила Пламени. Когда она приходила в этот мир, обретая плоть, испытывала мучения и кричала об этом. Поднимаемые брюхом монстра тяжелые камни замедлились, а затем вовсе остановились, застряв в его плоти прямо в процессе проявления. Гравитация тянула вниз, под собственной тяжестью монстр стал площе, чем был. Текущая реальность сделала его уязвимым и неповоротливым, лишив щита междумирья.
Монстр хрюкал и плевался, булькая камнями внутри. Он с трудом приподнялся на ногах и раскрыл один из огромных ртов, усеянный по окружности колкими костяными ногтями.
«И все-таки я не ошибся, это действительно ногти», — пронеслось в голове Асгреда. По всей видимости, тварь решила проглотить его, потому что раскрыла шевелящуюся бездну и начала всасывать храмовника внутрь резким потоком воздуха. Убей источник боли, и он больше не причинит тебе вреда… Асгред оттолкнулся от валуна пятками и прыгнул вперед.
Сколько людей можно съесть этим ртом? «Они чувствуют только голод и жажду, и больше ничего. Когда он кого-нибудь сожрет, не будет не о ком горевать», — напоминал себе Асгред каждый раз, когда чувствовал жалость перед их болью в новом мире.
Под ногами почувствовалось волнующееся мягкое море. Асгред с трудом удержал равновесие, но все же удержал. Храмовник стоял прямо посреди голых конечностей, которые пинались и выворачивали коленные суставы, пытаясь до него достать. Отметив, что позади еще примерно пятьсот метров плоти, храмовник увернулся от очередного пинка в бок.
Не такой уж он и бескрайний. Главное найти клинком все его сердца и пронзить до основания. На Пламя полагаться не приходилось — Проявитель только что убил Инквизитора и проявил эту тушу, ему нужна долгая молитва, чтобы восстановить силы. Асгред наполнил воздух быстрой сталью.
Павел стащился с валуна неохотно — он хоть и видел теперь, что нужно рубить и куда тыкать, но видимое ему нравилось не особо. Он предпочитал непроявленных тварей, так еда в его слабом желудке задерживалась подольше.
Так уж и быть, как-нибудь в другой раз. Отерев рот здоровой рукой, храмовник принялся уныло отрубать руки и ноги. Детские он пропускал — что они ему сделают, да и жалко как-то. Посмотрел назад, вперед — конечностей много, а будет ли в этом толк? Только разозлит эту тушу, хоть она и не может его достать.
У него не такой зоркий взгляд, как у Асгреда — ему не угадать, где находится сердце. А запомнить, где и что находится в процессе проявления Павел не успел. Голова раскалывалась от крика, да и проворства ему недоставало. Асгред порхал наверху, будто отрастил крылья и вертелся как пчела в полете. По некоторым расчетам пчелы летать не должны, и Асгред, наверняка, из таких — не должен, но летает. Павел досадливо обрубил пятку, толкнувшую его прямо между лопаток и сморщился, когда из дыры в щиколотке полилась не кровь, а дерьмо. В сортах дерьма он разбирался совсем не так хорошо, как Проявители, а потому заморачиваться с названиями не стал.
Вчерашний ужин снова подступил бы к горлу, если б Павел его съел. Завтраком разжиться он тоже не успел, и ограничился кислотой, в очередной раз обжегшей сухое горло. Тварь еще не издохла, а уже так смердит.
— Ты хоть скажи, куда быть, — крикнул Павел Асгреду, задрав голову. Тот мелькал где-то наверху, умудряясь держать равновесие на мягком желе. Монстр раскрывал рты и кричал при каждом ударе лезвия, пытаясь схватить Асгреда вывороченными ногами.
— Бей в бок, — прокричал в ответ Асгред, — Не важно, куда. Сердце отреагирует на боль и начнет пульсировать. Тогда узнаешь, где оно.
— Замётано, — пожал плечами Павел, протянул руку и ткнул куда глаза глядят. — Ну… а дальше что?
Глянцевая китовая кожа цвета шоколадного стекла разошлась в месте удара легко, словно старый пергамент — сверху донизу. В Павла швырнуло поток вонючей черной крови, кишок и уже знакомого ему дерьма.
Глава 2
Над могилой прозвучали две молитвы — старого мира и нового. Каллахан произносил священные слова вдумчиво, вымаливая место для Хеларта в небесных чертогах и вознося хвалу Великому Воину, который в обоих мирах оказался одинаков.
Небольшого роста, телосложения не особо крепкого, Хеларт хорошо бы поместился в кабине пилота и проворно нырял между богами. Понадобилось немного камней, чтобы обложить его по бокам и еще навались несколько десятков сверху. Бледное обескровленное лицо отметилось синим во впалых круглых глазах, прикрытых веснушчатыми веками. Бесцветные губы будто улыбались под вздернутым носом. Давно нестриженые каштановые волосы растрепались ветром и шевелились на белых щеках.
Хеларт был одет точно так же, как и остальные храмовники: легкую броню из ткани Преданной, которая настраивалась на ДНК носителя, кожаные прочные ботинки и белую тунику поверх брони, отмеченную красным крестом.
В этом мире царствовали свои боги, а, значит, меч в его руки Каллахан уже не вложит. Они навалили на Хеларта гору камней, полностью скрыв его тело, а меч воткнули сверху, у самой головы. Треснувшее лезвие разошлось до самой гарды, взявшей теперь на себя роль креста. У лысого подножия Уральских гор не было деревьев, да и выстругать крест из цельного куска древесины никто бы не решился — таких ножей у них с собой не имелось, а острые мечи им еще понадобятся. Веток они тоже нигде не нашли.
В его мире Великий Воин не принимает в небесные чертоги без меча, вложенного в руки. Сказания гласили, что острие меча открывает замочную скважину священных серебряных врат. Но не все верно, что написано на камнях и пергаментах. Уста тоже часто ошибались, а иногда и ведали совсем противоположное. Человек склонен придумывать себе ложную истину, чтобы потом верить в нее. Каллахан все чаще ловил себя на мысли, что узнает правду только после собственной смерти.
Где бы не находился меч — в руках или у изголовья, о чем бы не ведали уста, пергаменты и голограммы, храмовника ему не воскресить. Он мертв, мертв. Еще один его воин, в мече которого они сейчас так нуждаются… Теперь Хеларт знает, что такое истина.
— У Хеларта было храброе и твердое сердце, ему полагается храбрый и твердый крест, — пробурчал Каллахан, навалившись на треснувшее лезвие. Он хотел глубже приладить острие в сухую землю между камней.
Меч его треснул — это правда. Сие видели все, но к твердости сердца лопнувшая сталь Преданной никакого отношения не имела. У многих храмовников душа трещала по швам, а ведь изначально она была прочнее, чем сталь.
— Его не съедят дикие звери? Наверное, нужно было выкопать могилу, — Павел стоял на коленях, прилаживая последние булыжники. Еще один, и бледное лицо Хеларта скроется наполовину.
— Здесь слишком твердая земля, чтобы копать даже неглубокую могилу. У нас нет на это времени, — Каллахан чувствовал, что сумерки сгущаются. Крайнон плыл за ними по пятам и уже начал издавать глухие звуки, похожие на пения глубоководного кита. — Когда гигант начнет проявлять себя, безжизненная земля в здешних местах будет окончательно отравлена. Хищники будут много лет огибать подножие этих гор. Хеларт подвергнется тлению, как и все прочие. Если нам выпадет возможность, мы придем за костями и уже упокоим его достойно подвигам.
