Пламя сковывало волю и пекло до костей.

— Тамиморэ, — забулькал Инквизитор, глотая кровь и собственные зубы. — И я тоже не уйду без подарка.

Каллахан потянул голову Тамиморэ на себя, позвонки хрустнули. Проявитель скрутил шею, порвав вены и мышцы. Они почти сразу задубели и стали хрустальными, поэтому оторвать голову оказалось не так сложно, она покатилась по лысому склону и из шеи начала вытекать черная кровь. Ее оказалось не много — сердце Инквизиторов уже давно не билось. Гораздо больше оказалось черного смога, тот струился и струился, и не было этому конца. Проявитель терпеливо ждал, пока он иссякнет. Пламя пристально следило, чтобы в хрустальном теле не осталось ни капли.

Павел и Асгред поравнялись с Каллаханом.

— Надо же, как просто, — цокнул Павел, сплюнув в сторону, по привычке. Он попал Инквизитору прямо в ухо, но по этому поводу расстроился не сильно. — Помнится, точно так же я пытался открутить башку Валдану. Получилось, если честно, не очень квалифицированно. Так, оттянул немного уши. Шея на месте осталась.

— Ты все еще жив? — удивился Асгред, предположив, что Павел просто храбрится и, конечно же, соврал ему.

— Нет, я дохлый перед тобой стою, — покачал головой Павел. Храмовник стоял спиной к неподвижному Хеларту и еще не привык, что его друг умер. — А ты разве не пробовал? Мне кажется, каждому бы захотелось.

— Хотелось… так ведь опасно.

— Совсем не опасно, когда у тебя за спиной Проявитель, — пожал плечами Павел. — Было забавно.

— Я лишь пытался понять веселье молодости, — пояснил Каллахан, пряча Пламя глубоко в глазах. Теперь они были обычные — серые, почти бесцветные, и глядели устало. — Смерть — не игрушка. Не важно, чья она. Таковые потехи я больше поощрять не намерен.

— Ты действительно хотел его убить? — украдкой спросил Асгред, тише, чем обычно, чтобы Каллахан не услышал. Но Проявитель всегда слышал.

— Конечно нет, — ответил Павел. — Просто хотел ощутить, как это.

— И как?

— Круто.

— Круто… — с завистью повторил Асгред, понимая, что ему самому никогда не выпадет такой возможности.

— Нужно похоронить Хеларта, — одернул их Каллахан.

Его беспокоило, что с каждой смертью храмовники дуреют, разговаривая после гибели братьев так, будто ничего не случилось. Скорби не было — дурной знак. Значит, она посеяла свои семена так глубоко, что даст гнилые всходы, расколов души.

— А про какой подарок говорил этот урод? — озадаченно спросил Павел.

Каллахан не сразу его почувствовал — убийство Инквизитора отняло слишком много сил. От сумерек отделилась большая тьма и выросла у них над головами. Когда рыжие волосы на затылке встали дыбом, Асгред резко развернулся, держа меч обеими руками и выставив его вперед. Павел рубанул наотмашь сразу, как только желейное месиво протянуло к нему свое щупальце. То отвалилось и выросло вновь.

Каллахан взглянул вдаль — Тень тянулась, словно жирная гусеница, ползая брюхом и подминая под себя камни. И не было ей конца и края. Они лениво повалилась на бок, вытянув ближайший к храмовникам рот. Потом втянула его в себя, быстро — почти мгновенно, поняв, что ее добыча не еда, а хищник.

— Гигант?! — воскликнул Асгред, отбив лезвием комок сухой грязи.

Жирная, практически невидимая гусеница поднимала камни брюхом, пропускала сквозь себя и кидала в храмовников. Неизвестно, чего она желала больше — забить их насмерть или сбежать отсюда. Гусеница поджимала бока, когда храмовники приближались к ней и избегала мечей. Она была слишком огромной и неповоротливой, чтобы скрыться и найти добычу посговорчивей. Пространство искажалось и плыло сквозь призму ее прозрачного тела.

— Нет, не гигант, — бесцветным голосом ответил Каллахан, зажигая взгляд. Он был тусклым и горел плохо. — Мне нужно время, чтобы проявить ее.

Легко сказать — время… Эти Инквизиторы призывают таких существ, что не знаешь куда и мечом тыкаться. Будь это очередная букашка, через которую насквозь проходит меч, храмовники бы и не задумывались о проявлении. Лезвие вошло с одной стороны, а с другой вышло — вот и вся работа. Павел допускал противника вдвое выше себя, или даже в трое, если до жизненных важных органов можно было достать его любимыми выпадами. А у этого… еще разбери, где перед, а где зад. Острие меча запутается в желейной плоти, только разозлив монстра.

У него получилось увернуться целых два раза, прежде чем тучная плоть подстерегла еще и сзади — тогда Павел оказался в кольце, чувствуя движение невидимых кишок внутри монстра. Знать бы, что и откуда растет… так ведь не видно ничего.

— Павел, два шага ко мне! — взревел Асгред, заскочив на высокий валун, будто не имел веса. Он глядел сверху, на лезвие его меча намотался мокрый клок шевелящихся волос.

Асгред был зорче, чем Павел, а потому пришла пора ему довериться. Глубоко глотнув потяжелевший воздух, Павел вошел в знойную плоть и на секунду потерял дыхание. Шаг в обжигающем пекле, еще один… второй ему дался с трудом, шею обмотало что-то очень склизкое — Павел надеялся, что это хотя бы не сопля. Шевелится… Павел резко сорвал нечто с шеи, пока оно его не задушило. Мелькнула и снова пропала из поля зрения какая-то конечность, не щупальце — похожа на пятку. Монстр, ощутив в своем теле храмовника, взвыл. Даже небольшая сила Пламени в крестоносце причинял ему боль, выжигая внутренности. Голос монстра был похож на бред сумасшедшего. Казалось, шепот непонятных слов вырывался из тысячи ртов.

— Руку! — крикнул Асгред и подал ладонь, Павел схватил ее с охотой.

Асгред втащил Павла наверх. По пути на вершину тело храмовника порвало что-то внутри монстра, но и сам Павел не остался без ран.

— По ладони саданула, — сморщился Павел, глядя на алую кровь.

Потом сплюнул в сторону и обхватил ладонью рукоять. Несколько капель потекло по гарде, заскользило по клинку и сорвалось с лезвия. Монстр зашептал множеством ртов на непонятном языке громче, когда кровь храмовника упала на жирные бока. От этого шепота кожа покрывалась мурашками.

— Я отсюда не слезу, — сказал Павел, сразу поняв, как ему нравится сидеть на вершине.

Если бы он видел то, что видел Асгред, ни за что бы не согласился на эти два шага. Асгред знал, что именно его так ранило — множество мелких зубок в глубоких глотках, идущих к широкому туннелю желудка. Хотя, они были слишком плоскими для зубок… смахивали на ногти. А вытолкали Павла наверх голые пятки — монстр упирался тремя ступнями ему в спину, стараясь быстрее избавиться от источника боли. Вот почему он так легко затащил брата на вершину в два роста от него самого.

Каллахан подошел к самой морде, напомнив себе: осторожно, ты не сможешь сжечь его. Силы хватит только на то, чтобы проявить. Монстр дрыгал десятками ног и ползал на брюхе, пытаясь развернуться. Тогда он смог бы уползти прочь от Пламени. Рты недовольно шептали. «Меркурас дахнан… колен виат». Каллахан понял, что это язык голода, поэтому перестал вслушиваться и приложил ладонь к широкому лбу Тени.

Мясистая плоть заволновалась, пытаясь уклониться от прикосновения, но сила Пламени обездвижила половину толстого туловища. Пламя подсветило глазницы Каллахана белым, оплело ладонь в месте прикосновения. Вспышка, толчок. Белоснежный неон вперился в монстра, стремительно растекаясь по длинным жилам и сердцам. Подсвечивая мириады путей, похожих на трещины в камне, сила пульсировала вместе с биением сердец: тук-тук, тук-тук…

Вот она, настоящая ярость Проявителя, с ужасом подумал Павел. Он не хотел, но прикрыл уши ладонями, осев на камне и зажав меч между колен ровно так же, как Асгред.

— Уууааааооо! — заревел монстр так громко, что перепонки в ушах задрожали.

Асгреду показалось, что его голова сейчас лопнет. Звук шел отовсюду, окутывая, словно в дрожащий кокон: ртов было слишком много и скрыться было негде. Из его носа потекла кровь, храмовник смахнул тугие капли на монстра — чтобы не пропадало. Звук ревел прямо в голове и не имело значения, где сейчас ладони, поэтому он отнял их от ушей. Асгред встал и приготовил меч, готовясь к скорому прыжку. Он замотал головой, пытаясь побороть головокружение.