— Ты точно спятил, — нахмурился Каллахан. — Ты можешь убить меня, если постараешься, но забрать с собой — никогда. Пламя не войдет в Портал. Это невозможно.

— Ненавижу тебя, — прошипел Марбас, впервые сорвав с себя маску спокойствия. Глаза его горели зеленым огнем. — Ненавижу больше всего на свете. Это ненависть взаимна, может даже не отпираться. — Он усмехнулся, зубы его стали острыми, улыбка растянулась, будто он хотел проглотить Каллахана целиком. — Мы просто обязаны остаться вдвоем. Когда еще выдастся такой крепкий союз? Нам будет хорошо в бездне… мне хорошо. Я умею гореть ярко и научу тебя тому же. По ощущениям — нет ничего отвратительней, но меня будет греть мысль, что твоя слабая душонка воет от боли. Я сам постараюсь, чтобы ты кричал громко.

— Пламя неотделимо от моей плоти и не пройдет с твой мир, Тень.

— Если только не отступит от тебя.

Легкий червь сомнения пробрался в нутро Каллахана, заставив на мгновение поверить Марбасу. Не настолько же он безумен, чтобы говорить от таких вещах. Но нельзя поддаваться. Помни, что ложь удается ему лучше всего.

— Ни разу еще Пламя не покидало Проявителя.

— Ты будешь первый, — Марбас протянул к нему руки и раскрыл ладони. — Рано или поздно ты бы загнал меня в угол. И вот, это случилось. Чего уставился? Делай, что хотел.

Каллахан будто очнулся от морока, сделав еще два шага вперед. Еще пару метров, и острие меча коснется его живота и проткнет насквозь. Как же трудно идти… Пламя звенело в его ушах, и звенело, когда текло по жилам. Глаза болели в глазницах, выжигаемые огнем, голова шла кругом. Все равно что камень ударяется о камень, чтобы выбить искру. Каллахан чувствовал себя между этих двух камней, и Пламя ударяло по нему, выбивая искры из глаз. Боль…

— Что, больно? — Марбас все видел и радовался.

— Да. Больно.

— Почему ты не убил Крайнона? — дошло до слуха Калалхана сквозь туман мыслей. — Отвечай!

— Чтобы хватило сил на тебя, — Каллахан не хотел отвечать, но ответил.

— Врешь, — Марбас отбросил его ответ, как мусор. — Думаешь, я вызвал его, чтобы тебя вымотать? Помни о стакане воды. Говори мне правду!

— Нет… дело совсем не в силах.

— А вот это правда. Не соврал… — выдохнул Марбас, опустив плечи.

— Пламя может заполнить даже пустой сосуд, — Каллахан дошел до Марбаса, прикоснувшись горящим острием к его животу. — Если бы я использовал силу, оно бы все равно наполнило меня, если бы… — Каллахан осекся. — Я не был уверен…

— Тебе не хватило веры?

— Нет, я не мог рисковать…

Партал был совсем рядом — под ними. Он заволновался и блеснул, и, казалось, стал расширяться. Волны иного пространства прорывались сквозь хрупкую пелену границы двух миров, назначенные координаты отправных и принимающих локаций горели ярко, красными цифрами и запятыми.

Марбас сделал шаг вперед. Обхватив обеими руками горящий клинок, он вогнал его себе в живот и насадился на меч, словно резаная свинья на кол.

— Твое сердце обезумело от желания достигнуть цели, — булькал он, теряя кровь из окровавленного черным рта. — Ты пожертвовал всем, чтобы убить меня. Случайными прохожими, птицами, скотом, своими людьми… Спроси себя — почему?

Каллахан мотнул головой, стараясь очнуться от морока. Да только это было совершенно бесполезно — это был не морок, а разящая до кровавого мяса правда.

— Потому что я спасаю мир, — ответил Каллахан и сам себе не поверил. Пламя колыхнулось внутри него и садануло по разуму, рассекая боль болью.

— Врёшь. Снова врешь. Говори правду! — Марбас держал меч обеими руками крепко, из его рта уже начал варить черный смог тонкой струйкой. — Почему ты пожертвовал всем, чтобы убить меня?!

— Потому что я лучший, — честно ответил Каллахан.

— Повтори!

— Я — лучший.

— Да… — удовлетворено кивнул Марбас, и его лицо уже не было таким красивым. Сущность вылезла наружу, изуродовав плоть. Теперь она покрылась волдырями. — Ты прошел все испытания и сохранил свою силу. А теперь утащишь меня в бездну. Потому что ты — лучший, — глаза Марбаса сверкнули, он оскалился в сумасшедшей улыбке, запачканной черной кровью. — Вот оно — гордыня. Единственный грех, которому ты поддался. Полностью, до самых костей. Самый тяжкий грех. Чувствуешь? От тебя отступает Пламя.

— Назови свое имя! — прокричал Каллахан, пока у него еще оставалось время.

— Я Марбас, и мое настоящее имя — Марбас, — ответил Инквизитор и Пламя сказало, что он не соврал. Марбас был тем, кому незачем было скрывать свое настоящее имя, потому что у этого зверя не было соперников, кроме Каллахана. — А ты первый Проявитель, от которого отступит Пламя. Да, ты такой — первый во всем. Мы вместе отправимся в пекло.

Они сцепились, как два хищника, но на этот раз они находились по одну сторону от черты. Пламя охватило их обоих, полностью, с ног до головы. Каллахан завалился набок, усиленно проворачивая все еще горящий меч в животе Марбока. Тот подчинился ему безоговорочно, и не сопротивлялся — знал, что это бесполезно.

— Надо же, до самого конца, — это последнее, что сказал Марбас и последнее, что услышал Каллахан перед тем, как они вместе свалились в зияющий зев портала.

Находясь уже в ином мире и глядя наверх, туда, где еще мерцал прежний, Каллахан чувствовал, как опустело его нутро. Пламя осталось наверху, покинув его душу до самой последней капли.

Глава 5

Когда Пламя отдалилось на достаточное расстояние, Берта снова заволновалась. До сих пор она стояла спокойно, даже покорно, чувствуя, что если пошевелится, может попасть под отравленную стихию. И все же, какая умница эта кобылка… другие лошади давно разбежались кто куда, и наверняка уже сгинули. Асгред погладил Берту по шее, приложив обожженную ядом щеку к теплой шершавой шее. Щетинистая шерсть тягучую влагу пропускала не сразу, так что ей досталось гораздо меньше, чем ему самому.

«Умница, стоит спокойно, все понимает».

— У них еще и музыкальный слух, — сказал Асгред, отвечая своим же мыслям. Разум путался, он не помнил, разговаривал ли с Павлом или действительно ответил самому себе. — Павел, ты знаешь какие-нибудь песни? Надо ее успокоить.

— Что ты несешь? — нахмурился Павел. Он сбросил шлем с головы. Волосы под ним были целы. — Оставь ее. Сейчас Каллахан уйдет и дождь станет снова ядовитым. Что ты хочешь с ней сделать?

Берта переминалась с ноги на ногу, хрипела и фыркала. Как и предсказывал Павел, дождь снова становился ядовитым. Проявитель ушел, и Пламя перестало их защищать.

— Нужно затащить ее сюда… как-нибудь… помоги.

Не обратив внимания на слова Павла, словно пьяный или ополоумевший, Асгред вцепился в гриву Берты, пытаясь удержать кобылу на месте. Та ерзала и вырывалась из его рук, но животным чутьем все еще жалась к проему, царапая шею о камни.

— Из ума выжал, что-ли? — вспылил Павел. — Здесь нет места. В лучшем случае ее задница будет торчать наружу, и что с ней тогда делать? Яд жжется, она и на месте-то не усидит, а на ногах здесь стоять она не сможет. Где ты видел, чтобы животные сидели смирно, когда им больно? А эта еще и беременная! Отпусти ее, говорю!

Павел схватил Асгреда за руку и дернул на себя, пока лошадь не утащила его с собой. Асгред так сильно вцепился в ее гриву, будто его ладони вросли в жесткий конский волос. Когда Берта встала на дыбы, она чуть не оторвала ему руку. Вложив все свои силы в хватку, Павел вцепился в плечи Асгреда и рванул его на себя. Они вместе полетели назад и ударились о камни.

— Очнись, дурак! Нам туда нельзя!

Берта убежала — вдали слышалось ее неистовое ржание.

— Нужно завести ее. Она умрет там, — Асгред вскочил с места, но Павел его остановил.

— Ты сам там подохнешь! — вылупив глаза, наполненные страхом, выпалил он ему в лицо. — Это всего лишь лошадь. Пусть и беременная, черт ее побери, но всего лишь лошадь! За нашими спинами еще тысяча таких лошадей и тысяча беременных женщин. Идиот! Если ты сдохнешь, хрен знает сколько людей еще помрет. Каллахан сказал нам оставаться здесь и охранять вход. Это был приказ! — Павел задышал тяжело и отрывисто. Пары яда проникали под навес скалы. — А приказы… приказы…