— Какое кумовство? — Павел уже привык в постоянным нападкам Селиванова, но это странное обвинение уже совсем ни в какие ворота не лезло. — При чём тут кумовство? В моё отсутствие решения принимать и руководить работами будет Мария Григорьевна, потому что…

— Потому что грех сестрицу по карьерной лестнице не двинуть, ведь так? — сощурился Селиванов.

— Какую сестрицу? — удивился Павел, услышал, как позади него тихо присвистнул Борька, и непонимающе уставился на Селиванова. — Ты что несёшь?

— Ой, ну не надо только тут комедию ломать, Павел Григорьевич. Актёр из тебя неважный. Думаешь, никто не понял, что Мария Григорьевна твоя сестра? Я об этом сразу догадался, как только Марат её сюда притащил. Что людей за идиотов держите? Думаете, все вокруг слепые и ничего не видят? Фамилия, отчество — просто совпадение, да? Не говоря уже об элементарном внешнем сходстве.

— Фамилия? — Павел взглянул на Марусю. Она стояла в напряжённой позе и молчала. И это молчание было красноречивее всего остального. Павел только сейчас понял, что так и не узнал её фамилию, как-то обходился без этого, все её называли Марусей или по имени-отчеству Марией Григорьевной. Григорьевной, чёрт! Но это невозможно. — Как ваша фамилия?

— Савельева, — упрямые Марусины глаза уткнулись прямо в Павла. — Савельева Мария Григорьевна.

— Вот это поворот, — прокомментировал Борис. — Поздравляю тебя, Паша. То-то я всё никак не мог понять, отчего мне её лицо таким знакомым кажется…

— Да погоди ты, — отмахнулся Павел, насмешливые слова Литвинова выдернули его из шквала воспоминаний, который только что обрушился на него — его отец, обнимающий какую-то незнакомую женщину, злые слова матери «иди к ней, к этой подзаборной…» — Мария Григорьевна, это…

— А что? — вскинулась Маруся. — Вам что-то не нравится, Павел Григорьевич? Ну, извините! Я тоже, в общем-то, от этой ситуации не в восторге, но меня, как и вас, не спросили, и родителей выбрать не дали! Да, я ваша сестра! И что это меняет?

— Ага, так я и поверил, что вы ничего не знали, — влез Селиванов. — Устроили тут… цирк! Дешёвая мелодрама, я уже готов прослезиться.

— Паш, время, — тихо напомнил Борис из-за его спины.

Чёрт, действительно. Ставицкий. Сейчас будет звонить Ставицкий. Там Ника, а тут… Павел не мог отвести глаз от Маруси. Сестра? У него есть сестра? Господи, да что ж всё так… Действительно, Селиванов прав. Дешёвая мелодрама.

Павел усилием воли выкинул из головы все эмоции. Потом, всё потом. Он сосредоточился на главном.

— Значит так! — он сунул распечатки в руки Маруси. — Работы должны быть немедленно продолжены. Нельзя терять время, у нас и так его в обрез. Вы сейчас же вернётесь туда и начнёте следующий этап. Я присоединюсь через полчаса. И да, Глеб Ростиславович, — Павел удивился, что в такой момент даже вспомнил имя Селиванова, хотя вчера так и не смог. — В моё отсутствие руководить всеми работами и принимать все решения будет… Савельева Мария Григорьевна. Она — мой официальный заместитель. А о кумовстве мы потом потолкуем. Это понятно?

Маруся гордо вскинула голову и быстро выскочила за дверь, до его слуха донёсся быстрый топот её каблучков. Селиванов медлил.

— Это понятно? — с нажимом повторил Павел, в упор глядя на Селиванова.

— Понятно, — буркнул он и тоже исчез за дверью.

Павел устало опустился на стул.

— Ну вы даёте, — Борис смотрел на Павла, едва сдерживая смех. — Ничего себе. Вот Григорий Иванович учудил. Чёрт, Паш, а она ведь похожа на него. И на тебя. Глаза эти. Я всё думал, где я видел её глаза? Сразу надо было… А ты тоже хорош, вторые сутки с ней носишься по всей станции и даже фамилию узнать не удосужился.

— Да уж, — Павел хотел было одернуть Бориса, прервать череду его острот, но на это уже не было сил. — Да уж…

Он выругался, провёл рукой по своим волосам, взъерошив их, снова попытался найти слова, но не смог.

— Ладно, Паш. Сейчас не время. После разберёмся в твоих запутанных семейных связях. Повезло же тебе с родственниками. Сестра вот сводная выискалась внезапно. Но сейчас у нас другой твой родственничек на повестке. Двоюродный братик, или кто он там тебе в связи с новыми обстоятельствами? Троюродный? Ты бы распорядился, чтобы тебе кто-нибудь твоё генеалогическое древо изобразил, а то совсем потеряемся. А если вдруг не ровен час объявится ещё какой-нибудь племянник или дядюшка. Вовек не разберёмся.

— Смешно тебе? — невесело усмехнулся Павел.

— Смешно, — признался Литвинов. — Ничего, сейчас Ставицкий с нас быстро всё веселье собьёт. Кстати, что это он медлит? Пора бы уже…

И словно в ответ на Борькины слова чёрный телефон на столе разразился длинной тревожной трелью.

Павел протянул руку к аппарату, отодвинув куда-то на потом все проблемы и ненужные сейчас эмоции. Бросил быстрый взгляд на Бориса — тот ободряюще кивнул, а потом вдруг подмигнул ему, совсем как в детстве. Легко усмехнулся одними губами, взгляд остался серьёзным, цепким, и от этого неуместного, казалось бы, подмигивания, Павел обрёл опору под ногами, в голове пронеслись недавно сказанные Борькой слова «А тут — ты и я. И мы его сделаем, Паша. Сделаем, точно тебе говорю», и он понял — сделают.

— Савельев, — коротко сказал он, нажав на кнопку громкой связи.

Там помолчали. Несколько секунд звенела напряжённая тишина, а потом он услышал голос кузена, такой же как всегда — тихий, мягкий, вкрадчивый, но вместе с тем какой-то другой. Теперь Павел знал, что за кажущейся мягкостью пряталась застарелая ненависть и обида, почти неразличимая.

— Ну, здравствуй, Паша.

— Здравствуй, Серёжа.

Павел зачем-то представил себе Ставицкого. Таким, каким видел его в последний раз, недели три назад, когда они подписывали новый бюджет. Стеснительная улыбка, неуверенные, чуть дёрганые движения, когда он протирал свои нелепые очки. И тут же вспомнилось другое — маленький мальчик, открывающий дверцу шкафа в прихожей квартиры их бабушки Киры, радостно хохочущий, так, что хочется рассмеяться в ответ — Я нашёл тебя, Паша! Нашёл! Выходи!

— Предлагаю перейти сразу к делу, Паша, — заговорил Ставицкий. — Тем более, насколько я понимаю, ты меня вычислил, но тебе чуть-чуть не хватило, чтобы меня обойти. Ты проиграл, Паша, и цепляться сейчас за власть, особенно вот так, глупо и недальновидно. Ну, просидите вы там внизу какое-то время, пока продукты и вода не кончатся. А дальше что? Признай, что я оказался умнее, и давай уже покончим с этим.

Я нашёл тебя, Паша! Выходи!

Савельев отогнал образ хохочущего мальчишки. Теперь там не мальчишка. Теперь там взрослый мужчина. Холодный, расчётливый. Убивший, пусть и не своими руками, и старого генерала Ледовского, и, судя по всему, бывшего главу финансового сектора Кашина. Организовавший покушение на него самого, в результате которого тоже погибли люди. Этот новый, почти незнакомый Ставицкий — шедший к власти по трупам, и тот маленький застенчивый Серёжа никак не желали соединяться в его голове, и Савельев не выдержал, спросил:

— Серёж, почему? Ты так хотел стать главой Совета? Или ты мстишь мне за то, что когда-то совершил мой отец?

Борис недовольно качнул головой, а из аппарата раздался тихий смех.

— А ты вряд ли это поймёшь, Паша. Вряд ли. А знаешь, почему? Потому что ты никогда не был настоящим Андреевым. Кровь нашего с тобой прадеда, её в тебе слишком мало, Паша. И она испорчена. Кровью твоего папаши-плебея, убийцы. Ты знаешь, что он чуть моего отца тогда не пристрелил? Почти пристрелил уже, если бы не бабушка наша. А ведь моему отцу лет тогда было — всего ничего, совсем малыш. И в тебе, Паша, течёт кровь человека, который чуть не убил невинного ребёнка. А может, и убил. Он же не только нашу семью в расход пускал. И поэтому, Паша, ты — никакой не Андреев. Ты выродок рода Андреевых. И хватит уже мутить народ, прикрываться людьми, станцией этой атомной. Имей мужество выйти и ответить за поступки своего отца. И за свои тоже.