— Скучать по мне?

— Сигрид, — он приподнимает брови. — Ты только что сама сказала, насколько мы заняты. Это ничто по сравнению с тем, что нас ждёт. Ты смотрела наш Google-календарь на обозримое будущее?

— О, — я прочищаю горло. — Возможно, я избегала этого.

Потому что я знаю, что меня ждёт. Обычный сезон «Энджел Сити» подходит к концу, но у национальной сборной в течение месяца запланированы международные товарищеские матчи, и в моём расписании стоит множество встреч с новыми и потенциальными спонсорами, интервью и фотосессий. Ирония в том, что эти возможности, отчасти ставшие доступными благодаря тому, что я предстала перед публикой вместе с Себастьяном и привлекла к себе внимание — это именно то, что будет удерживать меня подальше от него.

— Что ж, когда ты откажешься от этой тактики избегания, ты поймёшь, что я имею в виду, — Себастьян тяжело вздыхает и притягивает меня к себе. — Давай. Обними меня на прощание.

Мой подбородок натыкается на его плечо, когда я падаю на него, а он крепко обнимает меня и прячет лицо у меня на шее. Я чувствую, как он делает глубокий вдох, затем задерживает дыхание, прежде чем медленно выдохнуть. Обхватив его руками за талию, я прижимаюсь щекой к его плечу. Он уже кажется мне более крепким, сильным, здоровым. Слёзы щекочут мои уши, стекая к ним по щекам.

— Я тоже буду скучать по тебе.

— Херня собачья, — бормочет Себастьян мне в волосы, — вот что такое расписание профессиональных хоккеистов.

Я киваю, уткнувшись в его плечо.

— Полная херня.

— Два ругательства за один вечер, — он цокает языком. — Ты действительно превратилась в плохую девочку.

Я смеюсь, смаргивая слёзы.

Его рука ложится мне на спину, нежно поглаживая.

— Мы будем иногда пересекаться, — говорит он. — Мы всё равно будем видеться. И есть эти модные навороченные приспособления, называемые телефонами, с помощью которых мы можем оставаться на связи. Через них можно отправлять сообщения и совершать звонки, прикинь. Это невероятно.

Я фыркаю от смеха, отстраняясь. Не могу удержаться от улыбки.

— Как будто ты позвонил бы мне.

Себастьян смотрит мне прямо в глаза.

— Я бы звонил тебе каждый день, если бы ты этого хотела, Сигрид.

Моя улыбка увядает.

— Правда?

— Конечно, чёрт возьми.

— О, — я прикусываю губу. — Ну, тогда… считай, что… я хочу.

Его глаза вспыхивают, как летние бенгальские огни.

— Ты тоже звони, Сигрид.

— Хорошо.

— Береги себя, ладно? — он крепко прижимает меня к себе, обхватывает рукой мою шею, прижимается губами к моему виску и запечатлевает на нём нежнейший поцелуй. — Не будь слишком плохой, по крайней мере, без меня.

Я улыбаюсь, уткнувшись в его плечо.

— Ничего не обещаю.

* * *

— Ну естественно, модник Себастьян по-светски опаздывает на собственный чёртов день рождения, — бормочет Вигго, перекладывая печенье без глютена, шесть разных видов которого разложены на трёх подносах. За месяц, прошедший с тех пор, как наши с Себастьяном расписания превратились в сплошной хаос, Вигго превратился в безглютеновую пекарню на ножках.

— Надо отдать ему должное, — говорю я брату. — Он прилетел с игры буквально, — я вытягиваю шею, чтобы посмотреть на часы на плите Рена, — о, час назад.

— Отговорки, отговорки. Рен здесь!

— Это его дом, тупица. Конечно, он здесь.

Вигго фыркает и теребит свой галстук. Он одет — что никого не шокирует, поскольку он помешан на исторических любовных романах — как аристократ эпохи регентства, в комплекте с синим, как павлин, фраком и скандально тесными коричневыми бриджами. Я продолжаю фыркать от смеха каждый раз, когда он пытается наклониться или сделать что-нибудь ещё, помимо стояния в штанах, которые, кажется, опасно сдавливают те его части, о которых я предпочитаю не думать. Каждый раз, когда ему приходится двигаться, он издаёт негромкий писк, выражающий дискомфорт, и это меня неизменно веселит.

Я оглядываю дом Рена и Фрэнки, украшенный кремовыми бумажными фонариками и жутковатой паутиной, элегантными чёрными гирляндами и воздушными шарами, собранными в кучу. Свечи покрывают все поверхности и танцуют на морском бризе, который проникает через открытые окна и закрытую дверь, ведущую на террасу.

Вечеринка по случаю дня рождения Себастьяна на следующий день после Хэллоуина проходит замечательно.

За последний месяц мы дважды завтракали в нашем обычном месте (первый раз — после агрессивной йоги, второй — после очередного посещения книжного магазина, на этот раз в обычное время, без потерь книг и других выкрутасов, воспоминание о которых заставило меня покраснеть с головы до ног во время второго визита), и Себастьян признался, что его день рождения — еле-еле 1 ноября, сразу после полуночи. По моему мнению, это означает, что у него день рождения практически на Хэллоуин. После недолгих переговоров с моими братьями Себастьян согласился, чтобы Бергманы устроили для него костюмированную вечеринку в этот день.

Планы были составлены уже несколько недель назад. Приглашения разосланы (мной). Костюмы заказаны заранее (не такая уж большая просьба для этой компании, которая любит наряжаться и валять дурака). И было принято решение о безглютеновом меню (спасибо Вигго, который печёт как настоящий босс, а также любит готовить и был заинтересован в том, чтобы ему платили за его старания).

Теперь осталось только дождаться.

И чтобы мои эльфийские ушки не упали снова в укропный соус.

Тихо ругаясь по-шведски, я опять достаю своё эльфийское ухо и обхожу Вигго, чтобы промыть его в раковине.

Вигго цокает языком.

— Я слышал эти непристойные выражения, юная леди.

Я пихаю его ногой в зад, отчего он заваливается набок и взвизгивает от дискомфорта.

— Эй, Вигго, почему бы тебе не нагнуться и не поднять кухонное полотенце, которое ты уронил? — я указываю подбородком на упомянутое полотенце, жалобно лежащее у его ног.

Он бросает на меня сердитый взгляд.

— У меня ограниченный бюджет. Это бриджи единственного размера, которые Уэсли смог без предупреждения стырить из костюмерного отдела Гамильтона, ясно?

Я фыркаю от смеха.

— Ты вообще можешь в них дышать?

— Немного, — он расплывается в улыбке, а я смеюсь ещё сильнее.

— Мы пришли! — Оливер закрывает за собой и Гэвином входную дверь.

Я одобрительно присвистываю. Они оба одеты в смокинги, которые сидят на них как влитые. На Оливере пышный серебристый парик. Гэвин тоже в парике, но у него он каштановый, как у модника семидесятых, а борода гораздо гуще, чем обычно. Интересно, отрастил ли он её специально для этого случая. Видит бог, если бы Олли попросил его, Гэвин бы так и сделал. Этот мужчина обожает моего брата.

Мы с Вигго одновременно склоняем головы набок, пытаясь понять их костюмы.

— Кто вы, чёрт возьми, такие? — спрашивает Вигго.

Я хлопаю его по плечу.

— Веди себя хорошо.

Гэвин закатывает глаза и бросает на Оливера испепеляющий взгляд.

— Я же говорил тебе.

— Да бросьте, ребята! — кричит Олли. Гэвин забирает у него тарелку с сыром и оставляет Оливера стоять в коридоре. — Сондхейм и Бернстайн! Как вы этого не поняли?

Гэвин что-то бормочет себе под нос, но на его суровых губах появляется улыбка.

Вигго смотрит на Оливера, затем понимает.

— Автор текстов и композитор, которых ты любишь.

— Которых любят все, кто хоть как-то разбирается в мюзиклах, — Оливер заходит на кухню, отталкивая руки Гэвина от тарелки с сыром. — Даже не думай прятать от меня сыр бри, Хейз.

Гэвин улыбается, затем целует его в щёку, крепко и нежно.

— Я бы не посмел.

На этот раз раздаётся звонок в дверь — значит, это не семья.

— Я открою! — Рен выбегает на открытое пространство гостиной из коридора, одетый в тёмно-серый костюм в широкую полоску, и проводит пальцами по своим волосам.

По своим чёрным волосам.

Я изумлённо смотрю на него.

— Боже мой, Рен. Скажи мне, что ты их не покрасил.