Очень близко ко мне.

Он берёт меня за плечо и разворачивает на четверть оборота, пока свет изнутри не падает мне на лицо. Его глаза расширяются.

— Чёрт возьми. Зигги?

Глава 2. Себастьян

Плейлист: Cage The Elephant — Broken Boy

У меня за плечами долгая история поистине ужасных грехов, но мысленно развращать младшую сестру моего лучшего друга, наблюдая, как она снимает трусики — это, пожалуй, на самой вершине списка.

В моё оправдание надо сказать, что я сначала не узнал Зигги. Из-за опьянения у меня перед глазами всё расплывалось, и, когда она вышла на террасу, свет падал на неё сзади — ничего не видно, кроме потрясающего силуэта, чьи опознавательные черты были скрыты. Затем, когда она подошла ближе, и у меня появилась возможность разглядеть, её волосы были распущены — они никогда раньше не были распущены — и в угасающих лучах заката её лицо скрывалось завесой расплавленной бронзы, совсем не похожей на огненно-рыжие волосы Рена и его младшей сестры.

Я не осознавал, что мысленно раздеваю Зигги, пока не услышал, как кто-то внутри выкрикивает её имя, и не увидел, как она откликнулась на это имя. Теперь я стою, сжимая её руку, впитывая её сияние в резком свете огней из помещения. У меня скручивает желудок. Алкоголь, который я пил ещё до начала церемонии, подступает к горлу.

Она лишь немного похожа на Рена — тот же длинный прямой нос и острые высокие скулы, и (теперь, когда мы в надлежащем освещении) те же густые рыжие волосы — но в основном она выглядит совершенно иначе. В отличие от его льдисто-голубых радужек, у неё широкие, глубоко посаженные изумрудные глаза. И хотя у Рена я тоже замечал несколько, её кожа усыпана веснушками, дождь коричных искр покрывает её нос и щёки, руку, которую я до сих пор держу. Которую я как будто не могу перестать держать.

Думаю, я просто в шоке.

Я наблюдал, как тихая, застенчивая Зигги Бергман яростно срывала с себя трусики.

И мне это очень понравилось.

Более чем понравилось. Я очень, очень возбудился, наблюдая, как она задирает платье, становясь похожей на какую-то богиню океана — длинные, растрёпанные волосы развеваются на ветру, ткань цвета морской пены танцует на бледных, покрытых веснушками ногах, которые всё длятся и длятся, открывая широкие бёдра и два полных полушария её задницы…

Дерьмо. Дерьмо.

Я снова мысленно развращаю её.

— Себастьян, — и вот снова звучит моё полное имя, сурово и авторитарно. Зигги похожа на школьную учительницу, которая отчитывает непослушного маленького мальчика, и эта фантазия понравилась бы мне гораздо больше, если бы: а) в ней не участвовала младшая сестра моего лучшего друга и б) она не использовала моё полное имя. Я ненавижу, когда люди используют моё полное имя.

— Зови меня Себ, — говорю я ей ледяным тоном.

Зигги медленно, с любопытством моргает, словно не слыша ледяного предупреждения в моём голосе. Как будто я её ни капельки не пугаю, даже когда встаю в полный рост, возвышаясь на те жалкие пять сантиметров преимущества, что есть у меня в сравнении с её ростом. Она вздёргивает подбородок и смотрит на меня в ответ.

Волосы у меня на затылке встают дыбом. Так всегда бывает, когда срабатывает моё шестое чувство. Предупреждение.

Мне следовало бы бежать в другую сторону, увеличивая дистанцию между нами, как я делал последние два года.

С тех пор как я присоединился к «Кингз» и оказался неразрывно связан с её братом, я держал свои глаза, мысли, руки и внимание старательно подальше от Зигги Бергман. Потому что Рен — добрый, добропорядочный, всегда улыбающийся капитан моей команды, мужчина, который на самом деле является моей полной противоположностью — единственный человек, которого я не смог отпугнуть, которого не только не отпугнула моя ужасная репутация и безжалостные проступки, но и который внедрился в мою жизнь так, что мы стали основательно близки, и ни за что, чёрт возьми, я не буду рисковать этой дружбой.

Это значит держаться подальше от людей, которых он любит. Которых, как оказалось, довольно много. Шестеро братьев и сестёр. Шестеро.

Это оказалось несложно, учитывая, что большинство из них уже нашли вторых половинок, хотя… давайте будем честны, в прошлом это не мешало мне соблазнить кого-либо. Я поклялся себе, что буду избегать общения с оставшимися двумя родственниками, какими бы привлекательными они ни были.

С одним из них было проще, чем с другой.

Вигго, его младшего брата, было нетрудно списать со счетов. Несмотря на то, что он чертовски хорош собой, он всегда размахивает любовным романом, крича о токсичной маскулинности и хэппи эндах. Я не люблю романтиков, и этот урок я усвоил на собственном горьком опыте после того, как несколько человек отказались поверить, что я действительно так не заинтересован в отношениях, как я им говорил.

С Зигги, с другой стороны, было сложнее. Поразительный рост и внешность, но такая скромная и тихая — восхитительная смесь противоречий, и мне приходилось постоянно напоминать себе, что я не буду их исследовать. Её я решил игнорировать. И я очень хорошо справлялся с этим решением в течение последних нескольких лет.

До сих пор.

— Сейчас буду! — кричит она в дом, прежде чем наброситься на меня. Я улавливаю лёгкий аромат духов, мягкий и чистый, такой лёгкий, что это может быть только аромат её кожи, мыла, которым она моется.

Христос. Теперь я думаю о том, как она купалась. Пузырьки поднимаются вдоль её длинных веснушчатых ног, растворяясь в изгибе грудей.

— Что это было? — спрашивает Зигги, отвлекая меня от более развратных мыслей.

— Я не знал, что это ты.

Её глаза сужаются.

— Ты… не знал, что это я.

Я отворачиваюсь и смотрю на океан, стараясь не смотреть на неё. Боже, я пьян. Мир качается, как будто я на корабле, преодолевающем заоблачные волны.

— Да, — говорю я с тошнотворным вздохом.

Она скрещивает руки на груди.

— Мы виделись всего несколько раз. Я выгляжу как твой лучший друг.

— Это абсолютно неправда, — бормочу я, массируя ноющие виски. Мой мозг словно превратился в кашу. И, как это часто бывает, мой желудок пронзает острая, знакомая боль.

Она фыркает.

— Ты действительно думаешь, будто я поверю, что ты меня не узнал?

— Да, — огрызаюсь я, поворачиваясь к Зигги и заставляя её быстро отступить на шаг, когда её глаза расширяются от удивления. — Уже темнеет. Ты была освещена сзади, а я пьян. Твои волосы были распущены, а они никогда не распущены. Я тебя не узнал.

Теперь её брови приподнимаются — две коричные дуги, выгнувшиеся над большими зелёными глазами цвета мокрой глянцевой листвы, подобной той, что окружает нас.

— Откуда ты знаешь, что мои волосы никогда не распущены?

— Я не притворяюсь, что знаю, или что мне есть дело до того, как выглядят твои волосы, — резко говорю я ей, надеясь, что это отпугнёт её. — Я имею в виду то, что когда я вижу тебя, они никогда не распущены.

Она склоняет голову набок и снова скрещивает руки на груди.

— Я даже не подозревала, что ты меня замечал, когда наши пути пересекались. Ты, казалось, не замечал того факта, что я вообще существую.

— Да, но ведь легко не заметить того, кто явно хочет, чтобы его не замечали. Если ты надеялась на другую реакцию, я бы посоветовал пересмотреть твоё поведение.

Внезапно выражение её лица становится непроницаемым. Когда она моргает, её глаза блестят от влаги.

И тут я понимаю, что совершил нечто ещё более непростительное, чем мысленное растление младшей сестры моего лучшего друга.

Я довёл её до слёз.

***

Последние три недели, прошедшие с тех пор, как Зигги убежала на грани слёз, начались как типичный запой отвращения к самому себе, но завершились новым, безрадостным падением. Положив повыше свою вновь травмированную ногу, я сижу на диване у Рена и становлюсь получателем грозного хмурого взгляда.

Фрэнки.

Мой крайне недовольный агент сидит в кресле напротив меня, как обычно, с головы до ног в чёрном, её длинные тёмные волосы обрамляют выразительные карие глаза. В сочетании с суровым выражением лица и рукой, угрожающе сжимающей серую акриловую трость, она выглядит как разъярённая ведьма, готовая проклясть меня. Я думаю, ещё одно неверное движение с моей стороны, и она может реально это сделать.