Инна так быстро загоралась, совершенно не умела скрывать свои эмоции, но, наверное, не желая прослыть ябедой, несмотря на трогательную близость с мамой, никогда не жаловалась родителям. Мужественно переносила насмешки и травлю. А может, давала всем своим мучителям шанс исправиться.

Поэтому однажды, когда папочка с новой мамочкой забеспокоились, что не могут дозвониться до своей несуразной доченьки, и попросили меня проверить, где она болтается, я застал на стадионе школы неприятную картину. Лягушонка и еще одного толстого парнишку из их класса окружили кругом другие дети, выкрикивали оскорбления, не давали пройти, плевались, толкались, бросались камнями. Я уже пару раз встречал Инну с этим пухлым мальчишкой, они были странной парочкой, она высокая и худая словно палка, а он приземистый белобрысый колобок. Видимо, спелись, отвергнутые всеми другими.

Мне никогда не приходилось сталкиваться с проблемой детского буллинга, я во всем был лучшим, со мной всегда хотели, даже мечтали дружить, девочки с десяти лет приглашали на свидания, чуть ли не дрались между собой, пытаясь добиться моего внимания. И хотя я сам любил поиздеваться над навязанной мне сестренкой, в тот момент почувствовал себя странно: холодок прошелся по коже, внутри поднялось возмущение и одновременно брезгливость, будто кто-то затолкал мне под футболку целую кучу слизней. Появилась непонятная злость. Видимо, я полагал, раз мне навязали эту рыжую нелепость в сестры, значит, только у меня есть исключительное право ее мучить, ее наказывать… и спасать.

Лягушонок всегда была безбашенной, бесстрашной, сумасшедшей. Помню, как она кинулась на главную обидчицу и повисла на ней, вцепившись пальцами в волосы. Фирменный лягушачий прием. Ее пухлый кавалер не обладал такой храбростью, жалобно скулил, размазывая сопли по щекам. Обидчица взвыла от боли, а Инна стала ее колотить, тянуть за волосы и царапать, словно не маленькая рыжая лягушка, а разъяренная тигрица, защищающая своего детеныша.

С этим толстяком она до сих пор дружит. Правда, по прошествии времени с ними обоими произошли удивительные метаморфозы.

– Что здесь происходит?! – грозно крикнул я.

Круг мучителей распался, кто потрусливей на всякий случай отбежал подальше.

Обхватил рыжую бестию за талию и попытался отодрать от обидчицы. Хотя сейчас было совсем непонятно, кто кого обижает.

– Лягушонок, что ты творишь! Отпусти ее, бешеная, все волосы выдерешь. А у они у нее и так реденькие, косички словно крысиные хвостики, будет еще с проплешинами ходить.

После моих слов девчонка в цепких лягушачьих лапах зарыдала еще сильнее.

Но «любимая» ненормальная сестренка не слышала, продолжала лягаться и тянуть за светлые волосы.

– Сама ты такая! Сама ты рыжая, точнее блондинистая уродка и дура! – словно в беспамятстве выкрикивала Инна. – Сама ты такая!

– Лягушонок, отпусти!

– Лягушонок, – засмеялись вокруг.

Мучители не далеко разбежались, конечно, ведь это так интересно: понаблюдать за потасовкой двух девчонок.

– Хватит, чего вы тут столпились! Глазеете! Уходите! Чтобы я больше никого не видел рядом с Рыжей, а то приду и уши надеру! Каждому!

Девчонка в руках сводной сумасшедшей уже откровенно истерила, рыдала навзрыд.

– Инна, – почти ласково прошептал я, – отпусти, ты ведь добрая девочка. Не уподобляйся ей.

Тонкие пальчики разжались, по щекам с редкими бледными конопушками покатились слезы. Заплаканная, с перекособоченной, кое-где разорванной одеждой, торчащими в разные стороны рыжими спиралями волос, она вызвала еще больше брезгливой жалости.

– Быстро все разошлись! Или я сейчас прямиком к директору пойду!

Только, помнится, к директору обратился не я, а мама той самой девочки, которую трепала безбашенная сестренка. Типа хулиганка напала на ее ангела. И мне долго пришлось объяснять всем ситуацию, что ангел с крысиными хвостиками во многом сама виновата, лягушка хоть и бешеная, но без причины на хороших людей не бросается.

Нельзя безнаказанно унижать Лягушонка, она мало кому это спускала. По правде говоря, она только мне это спускала, и то не всегда.

Вскоре все малолетние истязатели разбежались, на стадионе остались только я, Инна и ее толстый дружок.

Лягушонок вдруг бросилась ко мне и обняла за талию, словно благодаря, мокрое от слез личико прислонилось к моей белой рубашке, будто я ей действительно близкий человек, любимый старший брат. Инна, не в силах успокоиться, смешно шмыгала носом, а худые плечи рыжей безобразины продолжали вздрагивать. Моя брезгливость только увеличилась, тогда мне совсем не понравилось быть ее спасителем.

Невольно отстранил от себя плачущую нелепость.

– Ну, все, Лягушонок, перестать реветь, пойдем домой… Сама небось задиралась, кого угодно достанешь своим змеиным языком!

– Они первыми начали обзываться, – недовольно насупилась Инна.

– И что, обязательно отвечать?!

– Обязательно! – убежденно ответила рыжая, грозно сверкнув болотными глазами. – Я не хочу быть жалкой.

В ней всегда было слишком много гордыни…

– Ладно, пойдем домой, ты тоже беги, пухлый…

– Я Коля, – вдруг набычился сестренкин дружок.

Чего-то в центре позорного круга не выказывал свой характер. Задним числом каждый может быть смелым.

– Да хоть Толя, по правде говоря, мне начхать.

Рыжая снова блеснула зелеными глазищами, сейчас, наверное, и мне достанется, что посмел обидеть ее приятеля.

– Не зови его пухлым!

– А то что?! И мне вцепишься в волосы?

– Я буду звать тебя тухлым.

– Договорились, – нагло улыбнулся я, – пошли домой, родители волнуются.

Но звала Инна меня по-другому, чаще всего с большой иронией Мистером Совершенством, а еще главным занудой нашей семьи, предводителем всех зазнаек, Сэром Пунктуальностью, победителем номинации идеальный костюм и до блеска натертые ботинки. А еще многими-многими другими эпитетами… Всех не перечислить. В этом отношении у нее была неиссякаемая фантазия.

Лягушонок

Так уж получилось, что Дима стал моим спасателем… Хотя его, как мне думается, эта роль скорее тяготила и откровенно раздражала. Кого-кого, а вредную сводную он меньше всего хотел бы спасать, я ведь не прекрасная дама, а вредная нелепость, незвано вошедшая в его жизнь, которая, вместо благодарности, еще и гадости говорила. Но пройти мимо не позволяло врожденное чувство ответственности. Одним словом, благородный рыцарь, которого временами подташнивало от своего благородства, но поступить по-другому Мистер Совершенство не мог. Рыцарь же…

Очередное спасение произошло, когда мне исполнилось двенадцать лет.

Я была все такая же тощая и нескладная, только волосы отросли да зубы подправились и больше не казались такими огромными. В классе, страшась моей ненормальности, больше меня не травили, Кольку Кравцова тоже на всякий случай не трогали. Нас, конечно, по-прежнему постоянно обзывали женихом и невестой, а еще пузырем и соломинкой, но мы уже привыкли не обращать внимания на подколы одноклассников. У нас была своя компашка неприкасаемых… Чуть позже к ней присоединилась Ольга Анохина, она училась в параллельном классе и в результате какой-то травмы смешно подволакивала левую ногу. Благодаря дружбе с нами ей досталась кличка Лапоть, хотя на лапоть Оля походила мало – худенькая миниатюрная черноволосая девочка, причем отличница. Н-да, я любила брать под свое крыло сирых и убогих. Потому что тоже входила в число отверженных, тех, над которыми обычно смеются.

В двенадцать я, конечно, была уже довольно взрослой девочкой, но даже взрослым девочкам хочется верить в сказки. Поскольку сказка о превращении маленькой рыжей лягушки в прекрасную принцессу затягивалась, обернуться жар-птицей никак не получалось, я придумала и поверила в новый волшебный сценарий. Согласно этому сценарию, прекрасного короля заколдовала злая ведьма, и он позабыл про свою маленькую дочку-принцессу. Но однажды чары падут, король вспомнит, что где-то на земле живет маленькая рыжая сиротинка, примчится к ней, задарит подарками и станет хотя бы раз в месяц навещать.